– Семейно-дружеская группа? – повторила я. – То есть, кроме нас, Кузнецовых, участвует кто-то еще?
– Ты чем слушала? Я же сказала: нужны модели разного возраста, типажа и комплекции, в том числе и девочки, и бабушки, и толстые… ой, бодипозитивные тетеньки. А среди нас, Кузнецовых, таких нет! Поэтому будут еще твоя, мам, подруга Машка и Тамара Тимофеевна.
– Какая Тамара Тимофеевна? Плевакина? – Я было расслабилась, когда дочь сказала, что среди нас нет толстых бабушек, но тут опять напряглась.
– А какая еще?
Тамара Тимофеевна – супруга Анатолия Эммануиловича. Удивительная женщина, которая невероятным образом всегда в курсе всего, что происходит в нашем суде – как в его залах, так и в кабинетах, да и в значительном отдалении от них тоже. Тамаре Тимофеевне ведомы, кажется, все секреты личной жизни подчиненных супруга.
По-моему, она считает Анатолия Эммануиловича кем-то вроде нашего общего батюшки, а себя соответственно матушкой. Заботливой и доброй – это я без иронии говорю. К Тамаре Тимофеевне и в самом деле всегда можно обратиться за помощью и полезным советом, и тот действительно будет ценным, потому как наша матушка не кто-нибудь, а целый профессор психологии.
– Вот и прекрасно, с толком проведем время в приятной компании! – Натка всех кандидатов в модели одобрила. – Саш, я только одного не поняла: если это коллекция одежды для женщин, то где там роль для Сеньки? Я, знаешь ли, против того, чтобы мой мальчик изображал девочку!
– Твой мальчик будет изображать мальчика, – успокоила ее Сашка. – Ты узко смотришь, «Женский день» – более широкое понятие, это как бы время и пространство, свободное от взрослых мужиков и обслуживания их потребностей. А дети – они естественная часть жизни женщины, неважно, мальчики или девочки. Машка твоя, мам, кстати, с младшим сыном приедет, а Тамара Тимофеевна – с внучкой. В общем, не занимайте ничем ближайшие выходные, поедем всей толпой в «Сосенки», снимать будем в тамошнем зимнем саду.
– А… – Я открыла было рот, но не успела задать вопрос.
– Да, мам, за сутки в «Сосенках» придется заплатить, – строго сказала Сашка. – Считай это взносом за вступление в ряды актеров. Но, думаю, три тысячи рублей за семейный номер с завтраком никого тут не разорят? Все остальные не против такого расклада. Просто Люся с Мусей все расходы не потянут, они же платят за аренду зимнего сада – директор «Сосенок» за один съемочный день аж десятку заломила.
– Так, может, сэкономим на «Сосенках»? – предложила Натка. – Организуем съемку в моем деревенском доме, там и на ночлег всех устроим, и вкусный завтрак организуем. Я Сизовых попрошу – Татьяна Ивановна пирогов напечет, Василий Петрович самовар раскочегарит…
– Заманчиво. – Сашка секунду подумала и с сожалением отказалась: – Нет, в деревенском доме что-нибудь снимем в другой раз. Люся с Мусей уже согласовали локацию, так что едем в «Сосенки».
– А обязательно с ночевкой? – спросила я.
Не то чтобы мне было мучительно больно расставаться с тремя тысячами рублей, просто я люблю спать в своей постели. Понимаю – глупая привычка, даже вредная: очень мешает устройству личной жизни, но я так привыкла.
– Не обязательно, можно подъехать к шести утра, съемка начнется в семь, тебе так удобнее будет? – Дочь ехидно ухмыльнулась.
Знает, что я ненавижу ранние подъемы.
– Почему обязательно в семь? – Натка тоже не пришла в восторг от перспективы начать день с петухами.
– Потому что как раз будет нужный свет, – важно ответила Сашка и больше ничего объяснять не стала. – Короче, сами все увидите.
Мы прибыли на место в субботу после обеда. Я, Натка, Сашка и Сенька приехали на моей машине, багажник которой забили какими-то чужими коробками. В «Сосенках» их выгрузили и сразу же куда-то унесли веселые модные парни, которых Сашка запоздало нам представила – когда ее друзья уже шустро двинулись с коробками в обнимку по расчищенной тропке между сугробами.
– Это Люся и Муся! – крикнула она, пятясь. – Я с ними, а вы тут сами пока! – Дочь развернулась и убежала.
– Я думала, Люся и Муся – это девушки, – призналась я, хмурясь.
– Фома, наверное, тоже так думает, – явно сочувствуя ему, сказала Натка.
Фома Горохов – это школьный товарищ моей дочери. Мне нравится называть его именно так старомодно – просто школьным товарищем. От слова «бойфренд», которое предпочитает Сашка, мне кажется, отчетливо веет опасностью – угрозой ранней беременности.
Судя по тому, что Фома не участвовал во встрече и разгрузке нашего экипажа, он не приехал в «Сосенки». А он бы наверняка примчался, если бы знал, что тут будут такие Люся и Муся…
– Ну, что? Пойдем оформляться, заселяться и гулять? Я так понимаю, до шести утра мы совершенно свободны? – Натка подхватила их с Сенькой чемоданчик, я забрала из салона свою сумку с вещами, и мы отправились на рецепцию.
Благо, в «Сосенках» уже бывали и прекрасно знали, где тут, что и как.
День прошел весело и приятно. Мы сходили в бассейн, поужинали, встретили Машку с сыном Петькой и Тамару Тимофеевну с внучкой Дашей, все вместе погуляли по парку, где дети слепили кривобокого снеговика и сами вывалялись в снегу так, что были бы неотличимы от своего творения, если бы хоть минутку могли постоять на месте.
Спать отправились довольно рано, помня, что вставать придется с петухами. Натка и Сенька сразу же улеглись, а я устроилась у окошка в прихожей нашего коттеджа – ждала возвращения Сашки.
Та задерживалась, но примерно раз в полчаса присылала мне обнадеживающие эсэмэски «Я скоро», «Буду через 15 минут» и «Уже иду». Пятнадцать минут проходили, а сама она все не шла. Я беспокоилась и сердилась. Близилась полночь – время, когда кареты превращаются в тыквы, а юные девушки – в будущих матерей-одиночек. Люся и Муся с их приверженностью идеям феминизма не внушали мне доверия.
Скрипнула дверь, но не входная: Натка в пижаме с розовым пони выглянула из нашего номера и молча поманила меня рукой.
Я с трудом вылезла из креслица, в котором почти пустила корни, и подошла к сестре.
– Иди сюда, – шепотом позвала меня Натка. – Только послушай!
В номере было темно, но в щель между неплотно задернутыми занавесками проникал свет фонарей с улицы.
На кровати лежала узкая, осязаемо плотная золотая полоса. Спящему Сеньке она пришлась аккурат через плечо, как орденская лента или автомобильный ремень безопасности. Пристегнуть ребенка к постели не помешало бы – он беспокойно ворочался и что-то бормотал.
Я прислушалась.
– Люблю грозу в начале мая, – пролепетал Сенька, – когда весенний первый гном, как бы резвясь или играя, в тумане моря голубом…
Я вопросительно посмотрела на Натку:
– Это Тютчев и Лермонтов, два в одном?
– Три в одном, – нашептала в ответ сестра. – От кого-то же еще гном приплелся.
– Под ним струя темней лазури… – продолжил Сенька и перевернулся на другой бок.
– Под гномом струя? – уточнила я у Натки.
– Причем лазурная, – мрачно подтвердила она. – Не знаю, что этот гном пил. Раствор медного купороса?
Мы посмотрели на ребенка. Тот опять заворочался, забормотал:
– Дай лапу, Джим, на счастье мне. Ты чувствуешь – моя в огне…
– Жара нет, я проверяла, – зашептала Натка. – Из него просто лезут стихи. Вот это что сейчас было?
– Тоже микс, есенинское «Собаке Качалова» в склейке с «Мцыри» Лермонтова. А парень ведь и вечером стихами разговаривал, – припомнила я.
За ужином в столовой, щедро поливая спагетти томатным соусом «Барилла», Сенька бормотал себе под нос: «Приходила к ним Барилла, им Барилла говорила, говорила им Барилла, приговаривала», а перед сном, принимая так называемое пятое питание – стакан кефира с печеньем, – провозгласил вдруг: «Февраль. Глотать кефир – и плакать!» Тогда я не придала этому значения, а вот теперь встревожилась. Сонный детский голос, бормочущий в ночной тиши искаженные стихи, звучал пугающе.
Я подкралась поближе, потрогала Сенькин лоб – действительно, температура нормальная, – поправила на спящем племяннике одеяло и потянула за руку Натку, выводя ее в прихожую.
– Вы опять готовитесь к конкурсу чтецов? – спросила я, снова устраиваясь на своем наблюдательном посту в кресле у окошка.
– Бери выше! Мы готовим чтецкую программу. – Натка заняла второе креслице.
– А это что такое?
– О! Это, мать, очень важная вещь. – Сестра беспокойно завозилась. – Без правильно составленной и хорошо подготовленной чтецкой программы невозможно поступить в театральный вуз.
– Да когда вам еще в вуз-то! Сенька всего лишь второклассник!
– Время пролетит – не заметишь. – Розовый пони на груди Натки подпрыгнул – сестрица вздохнула. – И потом, на кастингах тоже, бывает, спрашивают чтецкую программу. А это стихотворение, басня и проза плюс попутно еще проверка речевых особенностей, а у нас же имеется легкая шепелявость…
– Шепелявость у вас из-за дырки от выпавшего молочного зуба. Скоро вырастет новый зуб – и не будет у вас никакой шепелявости, – успокоила я сестру.
– Ты предлагаешь ждать, пока у нас все зубы сменятся, а до тех пор не заниматься?!
– Я предлагаю не набивать ребенка рифмованными текстами под завязку, чтобы он не лопнул!
Мы посверлили друг друга сердитыми взглядами. Натка сдалась первой – она выдохнула:
– Это не я его набиваю, а в школе звезд… Нас, родителей, на занятия не пускают, так что повлиять на учебный процесс не получается. Я ведь даже не вижу, как их там учат!
– Зато слышишь, чему их там учат, – кивнула я. – Вообще-то хорошему: Тютчев, Есенин, Лермонтов, Пастернак… Барилла откуда была, я не узнала?
– Из «Бармалея» Чуковского, только там она была гориллой.
– Итак, она звалась гориллой! – с чувством продекламировала я, и Натка посмотрела на меня с укором:
– И ты, Брут!
Таинственно скрипнула дверь и приоткрылась, пропуская ловкую гибкую фигурку.
– Ой, а что это вы сидите тут, не спите? – удивилась Сашка.
– Уж полночь близится, а до