Незадолго до кончины Борис Годупов решил отозвать из полков Мстиславского и Шуйского. Он был недоволен их нерешительными и безуспешными действиями. Все свои надежды Годуновы возлагали на героя новгород-се-верской обороны Петра Басманова. Царь одарил его без меры и, но слухам, обещал ему руку царевны Ксении. Молодой воевода поклялся, что доставит самозванца в Москву живым или мертвым или погибнет па поле брани сам. Формально Басманов получил пост помощника нового главнокомандующего боярина князя Михаила Катьт-рева-Ростовского. Фактически же Годуновы передали армию ему.
Катырев и Басманов покинули Москву уже после смерти Бориса. Обеспокоепиый слухами о ненадежности воевод, Семен Годупов послал вдогонку Басманову приказ о назначении на один из высших постов в армии своего зятя боярина Апдрея Телятевского. Сам того не желая, Семен Годунов разжег местнические страсти среди верных воевод. После блистательного взлета в опричнине Басмановы - Плещеевы надолго сошли со сцены, и лишь жестокая борьба могла возродить былую честь фамилии. Басманова оскорбило назначение Телятевского. Выслушав новую воеводскую роспись, он пал на стол и плакал навзрыд почти что час. Придя в себя, оп заявил боярам: «Семен выдал меня зятю своему Телятсвскому в холопы, и я не хочу жив быть, смерть приму лучше того позору».
Явившись в лагерь, Басманов очень скоро убедился г, том, что армия деморализована и неспособна к наступательным действиям. Преданность его трону заколебалась.
В лагере под Кронами царили тревога и неуверенность. Среди бела дня лазутчики из Путивля разбрасывали «воровские» прокламации. На многих из них стояли имена адресатов. Л же Дмитрий «великодушно» объявил прощение всем воеводам, действовавшим против него. Он усиленно звал Мстиславского послужить истинному царю. Удельный князь не отвечал на любезные письма.
Знать проявляла куда больше недоверия к самозванному царю, нежели низы. Бояр пугали казаки и комари-чя, окружавшие мнимого сына Грозного. С одинаковым недоверием они относились и к иезуитам, ни на шаг не отступавшим от Лжедмитрия. Но их отношение к «вору» стало меняться с тех пор, как в лагере самозванца появилась московская знать. Восставшие стрельцы и казаки усердно вязали поевод и волокли их к «Дмитрию». Но тот и не думал казнить «изменников». К удивлению народа, «царь» осыпал милостями своих знатных пленников. Двое из них, князь Борис Лыков и князь Татей, стали вскоре преданными слугами самозванца. Искусный лицедей Отрепьев пустил г. ход все свое обаяние, чтобы расположить к себе дворян. В беседах с ними он охотно обсуждал проекты будущего устройства Русского государства. Отцы иезуиты подслушали эти беседы и послали в Вильно подробные отчеты о них.
В Путивле князья Лыков и Татев оказали расстриге неоценимую услугу. Недовольные воеводы, оставлявшие без ответа листы «вора», откликнулись на обращение своей же «братии». Трон Годунова шатался и трещал. Предвидя близкую развязку, бояре готовы были вступить в торг с Лжедмитрием.
По утверждению иезуитов, заговорщики заключили секретное соглашение с «царем» из Путивля. Они будто бы обещали «истинному» Дмитрию престол на тех условиях, что православная вера останется нерушимой, государь будет править самодержавно, но дарует- русским вольности, которыми пользуется польское шляхетство; заняв трон, царь не будет жаловать боярских чипов иноземцам и не назначит их в Боярскую думу, но волен допускать их к своему двору, а кроме того, иноверцы смогут строить церкви в Москве.
Прибегнув к посредничеству Лыкова и других своих «доброхотов», самозванец постарался рассеять опасения бояр. Привилегии и вольности шляхетства, заявлял он, будут не только сохранены, но и расширены; уступки ж о в пользу иноземцев католиков будут незначительными.
Голицыны по без колебаний примкнули к заговору Ляпунова. В самый последний момент они отклонили сомнительную честь открыто возглавить мятеж в пользу беглого монаха. Накануне выступления бояре Голицыны договорились с Ляпуновым, что на другой день мятежники для вида свяжут их вместе с верными московскому царю воеводами.
Князь Василий Голицын умело использовал распри между верными царю Федору воеводами. Играя на самолюбии Басманова, он втянул его в антиправительственный заговор. Басманов доводился Голицыну родственником и с детства пользовался покровительством этой семьи. Теперь он подчинялся авторитету Голицыных.
Заговорщики посвятили в свои планы воевод Путивля и Кром. Лжедмитрий тотчас направил к Кромам почти все наличные силы - тысячу казаков, пятьсот запорожцев и около пятисот поляков. Отряд самозванца держался на почтительном расстоянии от царской рати. Но его воеводы пустили в ход хитрость. Они подослали в русский лагерь гонца с ложной вестью о подходе сорокаты-сячиого польского войска.
Седьмого мая 1605 года кучка заговорщиков подняла мятеж. Выступление началось около четырех часов пополуночи, когда лагерь был объят глубоким сном. По сигналу казаки Карелы напали на караулы и захватили мост, по которому проходила дорога в крепость. В тот же миг сторонники Ляпунова подожгли в нескольких местах лагерные постройки. Сам Ляпунов с рязанцами бросился к Разрядным татрам, поднял с постели бояр Ивана Годунова, Михаила Салтыкова и арестовал их. Начало было многообещающим, но до полного успеха было далеко. Заговорщикам не удалось захватить верных царю воевод Катьтрева и Телятевского. Отряд немцев-наемников, наспех построившись возле своего знамени, объявил о верности присяге. Боярин Телятевский прочно удерживал в своих руках артиллерийские позиции. Мятеж в расположении десятитысячной армии казался безрассудной авантюрой. Верные воеводы без труда раздавили бы его, если бы армия не вышла у них из повиновения. События в лагере развивались с той же неумолимой последовательностью, что и события в северских и южных городах. Клич «За царя Дмитрия!» подхватили многие казаки, «посоха», мелкие служилые люди. Сторонники «доброго» царя стали пробиваться к мосту, чтобы быть поближе к Кромам, Вскоре на мосту собралось столько народа, что наплавной мост стал тонуть, и много людей попадало в воду, Телятевский мог повернуть пушки в сторону моста к несколькими выстрелами рассеять толпу. Но на батареях поднялась такая же суматоха, как и повсюду. Телятевского больше не слушали. По словам современников, «никто (в лагере. - Р. С.) не знал, кто был врагом, кто другом; один бежал в одну сторону, другой - в другую, и вертелись как пыль, вздымаемая вихрем». Дворяне, наспех набросив на себя одежду, запрягали лошадей и спешили покинуть лагерь.
Катыреву и Телятевскому не удалось организовать отиор мятежникам. Басманов оказался расторопнее их. Он бросился к немцам-наемникам и закричал, чтобы они сложили оружие. Немцы колебались. Но, так как их командир фон Розен сам состоял в заговоре, отряд дрогнул и прекратил сопротивление. Телятевскому пришлось бежать с батарей. Появление казаков из Кром усугубило общую панику. Горстка казаков тонула среди десятитысячной рати, но никто не оказал им сопротивления.
Годуновской армии больше не существовало. Ратники из замосковных и северских городов, успевшие покинуть лагерь, стремились поскорее вернуться в родные места.
Как только весть о мятеже достигла Путпвля, самозванец немедленно выслал к Кромам князя Бориса Лыкова. Десятого мая Лыков привел к присяге всех, кто оставался еще в лагере. Лжедмнтрий сделал то, чего с нетерпением ждали диоряне. Он приказал распустить рать иа отдых по домам па две-три педели. Лишь наиболее надежные части получили распоряжение выступить в поход на Москву и ждать «царя» под Орлом. Отрепьев выстудил из Путивля иа Москву 14 мая. В пути к нему присоединился один из главных руководителей боярского заговора,.Иван Голицын, с отрядом конницы. Угодливость Голицына не имела предела. Он клялся в вечной верности истинному сыну Грозного, просил его немедленно идти в Москву и возложить на себя древнюю отцовскую корону.
Несколько позже в ставку Лжедмитрия явились Петр Басманов и Михаил Салтыков, а затем Василий Голицын и Шереметев. Не слишком доверяя вчерашним Годуновским воеводам, самозванец отклонил приглашение явиться в лагерь собствеппой персоной и велел сдавшимся пол-кам идти перед собой в Орел. Даже после соединения с ними в Орле Отрепьев размещал свою ставку не ближе, чем в двух верстах от бывшей годуыовской рати. Польские наемники ни на шаг не отходили от «царской» особы. По ночам 100 воинов несли караул подле его шатра. Из предосторожности самозванец отдал распоряжений боярам идти в Орел без артиллерии. В брошенном лагере остались огромные запасы военной амуниции и боеприпасов. Иезуиты, прибывшие туда с Лжедмптрием, выражали удивление при виде множества пустых шатров и огромных осадных пушек с болитшм запасом ядер.
Стрельцы и казаки, распущенные из-под Кром, отправились по своим гарнизонам, «прельщая» до пути народ известиями о победе «царя». В лагере под Орлом Лже-дмитрий учинил судилище над воеводами, приведенными г-к нему из разных городов. Боярина Ивана Годунова он велел бросить в темницу. Нашлись и другие воеводы, отказавшиеся целовать крест расстриге. Их под стражей отправили в Путивль и другие места.
Заняв Тулу, Отрепьев выспал на завоевание Москвы Петра Басманова с его ратниками'. Басманову представился случай второй раз въехать в столицу триумфатором. Сначала Борис, а теперь «истинный» Дмитрий вручил ему судьбу трона.
Царь Федор послал в Серпухов своих стрельцов, и они отбили все попытки Басманова переправиться за Оку. Приведенные из-под Кром отряды продемонстрировали свою полную небоеспособность. Лжедмитриго пришлось отозвать Басманова в лагерь под Тулу. Там он провел смотр и велел распустить по домам деморализованные части.
Официальные заявления об успехе под Серпуховом не произвели впечатления в столице. Население ждало появления Дмитрия с минуты на минуту. Па третий день i после серпуховского боя в Москве поднялась страшная паиика. С криками «войска! войска!» толпы народа бежали по узким улицам, увлекая за собой встречных. Одни ', вооружались, другие готовы были отворить крепостные ворота «царю Дмитрию». Молодой Федор Годунов с ма-;\ терью послали дворян из Кремля, чтобы узнать, что происходит. Но те вернулись назад, захваченные общей паникой. Понемногу смятение улеглось, и тогда бояре выехали на Красную площадь и обратились с речью к собравшемуся народу. Никто не мог сказать, с чего началось общее бегство. Для острастки власти схватили первых попавшихся под руку лиц и наказали их палками.