Колесо завертелось. Через нашего помощника-лейтенанта мы довели до сведения служивых пренеприятнейшее известие: к ним ехал проверяющий из штаба округа. Времени на подготовку к встрече давалось три дня. На все эти три дня данная воинская часть полностью выпала из системы обороны страны. Если бы врагу предстояло выбрать для нанесения коварного удара самое слабое звено в системе обороны – лучшего варианта не придумать. Потому что служба на эти дни отменялась. Начались обычные тяготы и лишения, о которых говорилось в армейском Уставе. За трое суток солдатикам почти не довелось поспать, но зато был полностью выкрашен забор; бордюры тротуара наведены белым; хозблок выдраен до блеска; бело-рыжий Шарик впервые за свою собачью жизнь пострижен и с помощью красителя для ткани перекрашен в зеленый армейский цвет.
К утру понедельника все было готово к встрече высоких гостей. Воинская часть не спала всю ночь и мандражировала. Ждали генерала. Игравший за нас лейтенант сообщил сослуживцам, что генерал тот – зверь. Теперь все готовились к крупным неприятностям.
Генерал в сопровождении небольшой свиты прибыл к десяти часам. Он был необычайно молод, и от этого наш лейтенант почему-то еще больше оробел. Генерала играл наш Толик. В прошлый раз он отлично справился с ролью капитана Брусникина, пятнадцать лет просидевшего под землей, и мы решили, что лучшего генерала нам не найти.
Генерал Брусникин со строгостью во взгляде выслушал рапорт лейтенанта Савинова, которому и предстояло стать одним из героев нашего сегодняшнего розыгрыша, после чего сказал:
– Пойдем посмотрим, как службу несешь, лейтенант.
От этих слов Савинов поменялся в лице. Службу он нес исправно, но такое начало ему совсем не понравилось.
Генерал пошел вперед, Савинов следом, а уж за ними потянулась немногочисленная свита. Здесь же крутились два видеооператора в офицерской форме. То, что они снимали, в конце концов и выйдет в эфир.
Прошлись по территории. Чистота радовала глаз. Подстриженный кустарник не мешал осмотру. Трава неестественно яркого зеленого цвета притягивала взоры. Брусникин остановился и всмотрелся. Лейтенант Савинов начал медленно, но заметно багроветь.
– Чем красили траву? – спросил генерал.
Лицо Савинова стало совсем уж свекольного цвета.
– Я спрашиваю – чем красили траву? – повысил голос генерал.
– Краской, товарищ генерал. Из аэрозольных баллончиков.
– Импортная? – заинтересовался Брусникин.
– Так точно, товарищ генерал. Английская.
– То-то я смотрю, красочка ровненько легла, красиво. Мы-то вот, бывало, обычной нашей, масляной. Ну, качества, понятное дело, никакого. Да и муторно. Мы ведь кисточками. Пока всю траву выкрасишь…
Савинов медленно возвращался к жизни. Уже понял, что на этот раз беда прошла стороной.
– Меняется жизнь, – признал Брусникин. – Вот ругают все – то не так, это не так. А того, что к лучшему продвигаемся, этого будто не замечают. Разве могли мы раньше о таком мечтать – чтобы импортной краской, из баллончиков, за какие-нибудь полчаса…
Обернулся к свите, ища поддержки. Закивали в ответ, подтверждая: да, службу сейчас легче нести, не то что при проклятом застое.
Прошли на кухню, где готовился обед. Генерал соизволил самолично отведать солдатских харчей. Прямо из котла ему в тарелку плюхнули второе блюдо. Брусникин поддел варево алюминиевой ложкой. В тарелке почти не угадывалось каши – сплошное мясо.
– Не густовато бросили мяска? – удивился Брусникин.
– У нас всегда так, товарищ генерал, – не моргнув глазом, соврал Савинов.
– А нагрузка на организм? – озаботился Брусникин. – Мясо – оно ведь вредно для здоровья.
– Учтем, товарищ генерал. С завтрашнего дня все исправим.
Вот сейчас лейтенант не соврал. Потому что в сегодняшнюю кашу ушла трехмесячная норма тушенки. И с завтрашнего дня волей-неволей каша станет безвредной для организма. Тушенки ведь все равно нет.
– А пора бы и отобедать, – признал генерал Брусникин.
Лейтенант ждал этих слов. Потому что ни одна комиссия не уедет, пока не отведает солдатских щей. В отдельном кабинете уже был накрыт стол. «Солдатские щи» сегодня включали: солянку сборную мясную, котлеты по-киевски, окорочка копченые, семгу, бутерброды с черной икрой и коньяк «Камю». Еды было ровно столько, сколько можно было закупить на июльскую зарплату лейтенанта Савинова.
– Хорошо живете, – оценил увиденное генерал.
– Шефы выручают, – соврал Савинов.
– Кто шефствует над вами?
– Один московский банк.
Генерал удовлетворенно кивнул:
– Ну, садись, лейтенант. Отобедаем.
Свита обедала отдельно. Мы пошли на это намеренно, чтобы в кадре было поменьше народа. Остались генерал и лейтенант Савинов. И еще одно действующее лицо должно было появиться вот-вот. И именно с его участием развернется главное сегодняшнее действо. Об этом знали мы. Знал «генерал Брусникин». Знал тот, второй лейтенант, который нам помогал. И знало само «действующее лицо», которое и появилось в соответствии с заранее расписанным сценарием.
«Лицу» было неполных двадцать лет, оно носило фамилию Пряхин и погоны рядового срочной службы. При виде невесть откуда взявшегося Пряхина лейтенант Савинов поменялся в лице. Потому что Пряхин был из тех солдат, которых обычно на время присутствия высокой комиссии прячут в самый дальний угол казармы. У них все всегда не так, и они – головная боль командиров. Их терпят как неизбежное зло и с радостью выпроваживают на дембель, мечтая об одном – чтобы с новым призывом не пришел еще один такой же. Но он приходит и служит, добавляя седины родным отцам-командирам.
Лейтенант из-за генеральской спины погрозил Пряхину кулаком, но было поздно. Генерал уже увидел бойца.
– Кто такой? – спросил совсем негрозно.
Впереди был обед, и настроение Брусникина улучшалось с каждой секундой.
– Рядовой Пряхин!
– Давно служишь?
– Второй год!
– А что ж тебя за столько-то времени не научили сапоги чистить?
Лейтенант обмер.
– Так крема нет, товарищ генерал! – доложил Пряхин.
С Савиновым едва не случился удар.
– А что такое с кремом? – озаботился генерал.
– Весь крем ушел на подготовку.
– Подготовку – чего?
– К вашему приезду подготовка, товарищ генерал. Мы этим кремом колеса у машин натирали.
– Зачем?
– А чтоб красивее.
Брусникин подошел к окну. За окном, выстроенные в ряд, стояли армейские «УАЗы». Вымытые до блеска, с иссиня-черными колесами.
– Действительно красиво, – признал Брусникин. – Ну надо же.
Лейтенант Савинов облегченно перевел дух. И на этот раз обошлось.
– Садись к столу, боец, – проявил неожиданный демократизм Брусникин. – Пообедаешь с нами.
Савинов дернулся было, намереваясь вмешаться и не допустить кошмарной ошибки – потому что Пряхин был совершенно никудышным солдатом, очень плохим солдатом, от которого никакой пользы и одни только беды…
– Как он в службе? – спросил внезапно генерал.
Лейтенант смешался.
– Ничего, – не без труда справился он с собой. – Старается.
Пряхин, за полтора года службы не слышавший в свой адрес ни одного доброго слова, приосанился. Лейтенант смотрел на него полным тоски взглядом. Выгнал бы мерзавца, да субординация не позволяла. С генералом не поспоришь.
– Ну, наливай, лейтенант! – распорядился Брусникин.
Савинов плеснул коньяку в две рюмки – себе и генералу.
– А бойцу? – напомнил Брусникин.
Савинов украдкой вздохнул. Мы снимали происходящее скрытой камерой, и я видел, как терзался лейтенант. Лейтенанту было хорошо знакомо, что такое пьяный Пряхин. И он не хотел, чтобы этим знанием обогатился и генерал. Но Брусникин сказал веско:
– Наливай и ему! Служба ведь не сахар.
Лейтенант не посмел перечить, налил и Пряхину. А тот тем временем совершенно спокойно подтвердил:
– Служба не сахар, конечно. Жду не дождусь, когда эта бодяга закончится и я напьюсь до поросячьего визгу.
– Это не бодяга! – посуровел Брусникин. – А служба!
– Я и говорю, – легко согласился боец, кося взглядом на вкусности.
– Ну, по первой! – поднял свою рюмку генерал. – За то, чтоб, в общем, было…
Выпили. Пряхин, не соблюдая субординации, первым ухватил бутерброд с черной икрой и отправил его в рот. Лейтенант поперхнулся коньяком, увидев такую наглость. Но Пряхин этого, казалось, даже не заметил.
– Есть анекдот, – вдруг вспомнил он. – Про армянское радио. Им, значит, вопрос задают: все ли грибы можно есть. «Все, – отвечает радио. – Но некоторые из грибов – только однажды».
– Ха-ха-ха! – раскатисто засмеялся Брусникин. – Да, это ты здорово ввернул. Как раз по теме, – повел рукой, показывая на стол.
– Я еще про еду знаю, – расхрабрился Пряхин.
– Ну, давай!
– Возвращается «новый русский» домой, жена уже ужин приготовила. «Что сегодня на ужин?» – спрашивает муж. «Обычное дело, – это ему жена отвечает. – Анчоусы, икорка красная и черная, вино французское, ананасы». – «Во, блин, надоело все, – говорит «новый русский». – Мне бы картошечки отварной, кислой капусты и пива «Жигулевского». А жена в ответ: «Размечтался! Ты вот зарабатывай, как все мужики, будет тебе капуста с картошкой!»
– Ох-хо-хо! – развеселился генерал. – Да, это ты здорово, про «новых-то русских». – Он повернулся к приунывшему было Савинову: – Наливай, лейтенант!
Савинов налил коньяку. По нему было видно, что он мучительно раздумывает о том, под каким бы благовидным предлогом выпроводить проклятого Пряхина.
– Откуда ты призывался? – спросил у Пряхина генерал.
– Из-под Костромы я.
– Места хорошие у вас?
– А что ж, – не стал хаять родную сторонку боец, – места как места.
– Матери пишешь?
– Ну как же! Считай что каждый месяц.
– Не балуешь старушку! – нестрого погрозил пальцем генерал.
– А об чем писать-то? Об чем надо – об том командование напишет.
Лейтенант Савинов посмирнел лицом. Лично он за последние полгода отправил в Костромскую область четыре письма с сообщениями о творимых неуправляемым Пряхиным безобразиях и слезными просьбами к родителям воздействовать на непутевого сына. Ответа на те письма не было. Пряхин объяснял это тем, что деревня, видимо, гуляет. А если гуляет – это на долгие месяцы. Может быть, даже до Нового года. И если до Нового года не остановятся, то счастья потом еще многие месяцы не видать, потому как праздники там идут один за другим.