Это — жертвы латурского землетрясения, денежную компенсацию которых украли коррумпированные коллекторы и техсильдары[22]. Из трех крор рупий только три лакха[23] достались этим людям, всего один процент. Остальные деньги сожрали, как тараканы, передававшие их чиновники. Эти люди находятся здесь с 1999 года. Вы умеете читать на хинди? Вы можете тогда прочесть то, что здесь написано, а написано здесь вот что: «Бхарат мейн гадхей, гиддх аур сооар радж картейн хайн». Это означает: «Индией правят ослы, стервятники и свиньи».
Это уже второе по счету покушение на мою жизнь. В прошлом году, 8 апреля, на меня наехала «Хонда Cити» ДЛ 8С Х 4850. Такую же машину вы видите на туалетной рекламе, только на меня наехала машина цвета морской волны, а эта — серебристая. Машиной управлял американский агент. Газета «Хиндустан таймс» написала об этом происшествии 17 июля. Моя правая нога была сломана в трех местах. Даже сейчас мне трудно ходить, и я сильно хромаю. Люди шутя говорят, что мне надо жениться на Пхулбатти, чтобы у нас была одна здоровая левая нога и одна здоровая правая. Таким образом, у нас на двоих будет пара здоровых ног. Я смеюсь вместе с людьми, хотя не нахожу в этой шутке ничего забавного. Но иногда все же надо смеяться. Это очень важно. Однако я против института брака. Он был придуман для того, чтобы поработить женщин. Я тоже был один раз женат. Моя жена сбежала от меня с моим братом, и с тех пор они называют своим моего родного сына. Он называет меня дядей. С ними я не вижусь. Когда жена сбежала от меня, я пришел сюда.
Иногда я пересекаю улицу и присоединяюсь к бхопальцам, но на той стороне намного жарче, чем на этой.
Знаете ли вы, что это за место — Джантар-Мантар? В стародавние времена здесь находились солнечные часы. Их построил какой-то махараджа, я забыл его имя, в 1724 году. Иностранцы до сих пор приезжают смотреть на эти часы, куда гиды водят экскурсии. Туристы проходят мимо нас, но нас они не замечают, они не видят нас, сидящих здесь, на тротуарах, и борющихся за лучший мир в этом демократическом зоопарке. Иностранцы видят только то, что они хотят видеть. Раньше они видели только заклинателей змей и садху, теперь они видят сверхдержаву — Базаар-Радж. Мы сидим здесь, как запертые в клетку звери, а правительство сквозь железные ограждения кормит нас бесполезными крошечными порциями надежды. Этого мало для жизни, но вполне хватает на то, чтобы не умереть от голода. Сюда даже присылают журналистов. Мы рассказываем им свои истории, и на какое-то время нам становится легче. Так они управляют нами, так они нас контролируют. Во всех других местах этой благословенной страны для таких, как мы, действует статья 144 Уголовно-процессуального кодекса.
Вы видите, какой туалет здесь построили? Это, как они говорят, для нас. Два отдельных туалета — для мужчин и женщин. Нам приходится платить за пользование. Когда мы смотрим на себя в большие зеркала, нам становится страшно.
ДЕКЛАРАЦИЯ
Сей декларацией я заявляю, что содержащаяся здесь информация верна, насколько я могу об этом знать, ни один материал не сокрыт и не утаен.
Со своей выгодной позиции на мостовой доктор Азад Бхартия прекрасно видел, что исчезнувший ребенок был вовсе не один, около девочки ночью сгрудились три матери, словно сшитые вместе нитями света.
Полицейские, знавшие, что от доктора Азада не укрывается ничто из того, что происходит на мостовой Джантар-Мантар, решили его допросить. Для начала они его слегка поколотили — скорее по привычке и не сильно, но доктор Азад сказал им лишь следующее:
Мар гайи бульбуль кафас мейн
Кех гайи сайяад се
Апни сунехри гаанд мейн
Ту тхунс ле фасл-э-бахаар
Она умерла в клетке, маленькая птичка,
И оставила такие слова, обращенные к тюремщикам:
«Прошу вас, возьмите весенний урожай
И засуньте в свою золоченую задницу».
Полицейские для порядка еще пару раз пнули его и конфисковали все номера «Ньюс энд вьюс», а также пакет «Джайсис Сари Палас» со всеми документами, в нем находившимися.
Как только полицейские ушли, доктор Азад Бхартия, не теряя ни минуты времени, принялся восстанавливать документы с чистого листа.
Подозреваемого у полицейских не было (имя и адрес С. Тилоттамы, издателя «Ньюс энд вьюс» доктора Азада Бхартии, попались им на глаза несколько позже), они все же возбудили дело по статьям 361 (похищение из-под законной опеки), 362 (похищение, принуждение, применение насилия или увоз обманом), 365 (незаконное лишение свободы), 366А (преступление, совершенное в отношении девочки, не достигшей восемнадцатилетнего возраста), 367 (похищение ради причинения вреда, увод в рабство или для получения противоестественного полового удовлетворения), 369 (похищение ребенка младше десяти лет для извлечения незаконного дохода).
Обвинения были подсудными, предусматривали возможность освобождения под залог и подлежали рассмотрению судьей первого класса. За такие преступления предусматривалось наказание в виде тюремного заключения на срок не более семи лет.
Таких преступлений в том году уже было зарегистрировано одна тысяча сто сорок шесть. И это был только май.
5. Тихая охота
Подковы гулко стучали по пустынной мостовой.
Пайяль, белая кобыла, выстукивала дробь по улице, на которой ее просто не должно было быть.
На спине кобылы, на седле, отороченном красной тканью и украшенном золочеными кистями, сидели двое: Саддам Хусейн и Ишрат Прекрасная. Они тоже находились в той части города, где им было не место. Никаких запрещающих знаков, конечно, не было, но кругом были знаки, которые мог прочесть любой глупец: тишина, ширина дороги, высота деревьев, безлюдная улица, аккуратно подстриженные живые изгороди, низкие белые виллы, в которых обитали Правители. Даже желтый свет, лившийся с верхушек высоких столбов, казалось, можно было продать: он напоминал колонны из жидкого золота.
Саддам Хусейн надел солнцезащитные очки. Ишрат заметила, что это глупо — напяливать ночью темные очки.
— Ты это называешь ночью? — саркастически поинтересовался Саддам. Он объяснил Ишрат, что носит темные очки не для того, чтобы импозантно выглядеть, и добавил, что ему больно смотреть на свет, но историю о том, как он обжег себе глаза, он расскажет потом.
Пайяль прижала уши и принялась дергать крупом и хвостом, несмотря на то, что никаких мух здесь, на этой улице, не было и в помине. С ее стороны было отступничеством — оказаться на такой улице, но эта часть города ей нравилась. Здесь, по крайней мере, было чем дышать. Пайяль с радостью пустилась бы вскачь, если бы ей позволили. Но ей не позволили.
Они явились сюда на тихую охоту. Их задача — следить за авторикшей и его пассажирами.
Всадники держали дистанцию, не приближаясь к повозке, которая, всхлипывая, словно потерявшееся дитя, снова и снова заезжала на круговые перекрестки с зелеными островками в центре, украшенными скульптурами, фонтанами и цветочными клумбами. От этих островков, словно лучи, отходили проспекты, каждый из которых был обсажен разными деревьями — тамариндом, ямболаном, нимом, арджуном.
— Смотри-ка, у них есть даже сады для машин, — задумчиво произнесла Ишрат, когда они въехали на очередной круговой перекресток.
Саддам рассмеялся, наслаждаясь ночной прохладой.
— У них есть машины для собак и сады для машин, — сказал он.
Кавалькада черных «Мерседесов» с тонированными пуленепробиваемыми стеклами вдруг возникла словно ниоткуда и быстро, как змея, промелькнула мимо.
За Городом-садом охотники и их добыча приблизились к изрытой колдобинами эстакаде (для Пайяль это не было препятствием, чего нельзя было сказать об авторикше). Вереница уличных фонарей, стоявших посередине дороги, была похожа на цепь водруженных на столбы крыльев механических ангелов. Мотоцикл рикши принялся, пыхтя, взбираться на мост, а затем нырнул вниз и пропал из вида. Пайяль, фыркнув от счастья, пустилась вслед за ним мелкой рысью, напоминая тощего единорога, обходящего строй увенчанных фонарями херувимов.
После моста город немного сбавил спесь, словно утратив часть самоуверенности.
Рикша и кобыла продефилировали мимо двух больниц, настолько переполненных пациентами, что больные и их близкие, перелившись через край, поселились на прилегающих дорогах. Некоторые больные, с забинтованными головами и конечностями, лежали на самодельных кроватях, у иных даже стояли капельницы. Дети в хирургических масках, облысевшие от химиотерапии, жались к своим выплакавшим все слезы родителям. Люди осаждали прилавки близлежащих круглосуточных аптек, играя в индийскую рулетку. (Шансов на то, что лекарство окажется настоящим, а не поддельным, было приблизительно 60 на 40.) Семьи готовили на дороге еду, резали лук и варили на керосинках картошку, которая немедленно покрывалась крупной серой пылью. Выстиранное белье люди сушили на оградах вокруг деревьев и на железных перилах балюстрады. (Саддам запоминал все — из чисто профессиональных соображений.) Группка невероятно худых, иссохших деревенских жителей в дхоти кружком сидели на корточках. В центре круга находилась сморщенная старуха в пестром сари и в огромных темных очках, за стеклами которых глазницы были плотно заложены ватой. Из угла рта старухи, словно сигарета, торчал термометр. Все эти люди не обратили ни малейшего внимания на протрусившую мимо белую кобылу и двух всадников на ее спине.
Скоро впереди показался еще одна эстакада.
На этот раз маленькая процессия проехала под ним. Под пролетом было полно спящих людей. Почти голый, лысый мужчина с коркой запекшегося красноватого талька на голове и с седой бородой, отбивал воображаемый ритм на воображаемом барабане, покачивая, как устад Закир Хусейн, в такт ритму своей пурпурной головой.