— Дха Дха Дхим Ти-ра-ки-та Дхим! — пропела Ишрат, проезжая мимо. Человек улыбнулся и наградил ее каскадом виртуозных, неслышных ударов.
Запертый рынок, магазинчик яичной паратхи[24]. Сикхская гурдвара[25]. Еще один рынок. Несколько автомастерских. У дверей спят люди и собаки, покрытые пленкой машинного масла.
Рикша свернул в жилой квартал и начал прихотливо петлять по бесчисленным улочкам и переулкам. Подъездная дорожка. Вдоль нее сложенный строительный материал. Все дома трех- и четырехэтажные.
Рикша остановился у запертых железных ворот, выкрашенных в тусклый сиреневый цвет. Пайяль остановилась тоже, поодаль, в тени деревьев, за несколько ворот — сопящий призрак, белая, как привидение, кобыла. В ночи поблескивала лишь золотая окантовка седла.
Из кабины вышла женщина, расплатилась с водителем и вошла в дом. Когда рикша уехал, Саддам Хусейн и Ишрат Прекрасная не спеша приблизились к сиреневым воротам. Рядом с ними два черных быка с подрагивающими горбами лениво переваливались с ноги на ногу.
В окне третьего этажа зажегся свет.
Ишрат заволновалась. «Запиши номер», — сказала она. Саддам успокоил ее. Ему не надо было ничего записывать, он никогда не забывал места, в которых побывал хоть однажды. Этот дом он теперь смог бы найти с закрытыми глазами.
Извиваясь, Ишрат всем телом толкнула его.
— Вах! Ну что ты за человек!
Саддам, в отместку, стиснул ей грудь, но она решительно сбросила его руку.
— Не трожь, они очень дорого стоят, я до сих пор расплачиваюсь.
В прямоугольнике окна появился силуэт женщины. Она выглянула на улицу, посмотрела вниз и увидела парочку на белой кобыле. Они подняли головы, и взгляды их встретились.
Давая им знать, что заметила их взгляд, женщина (красивая, некрасивая, высокая, маленькая) склонила голову и поцеловала украденное на мостовой сокровище. Она помахала рукой Саддаму и Ишрат, и они помахали ей в ответ. Женщина, конечно же, узнала в них участников потасовки на Джантар-Мантар. Саддам спешился и достал из кармана маленький прямоугольный кусочек картона с адресом постоялого двора «Джаннат» и похоронного бюро. Визитную карточку он бросил в жестяной почтовый ящик с надписью: «С. Тилоттама, третий этаж».
Девочка плакала всю дорогу, но теперь заснула. Маленькое сердечко и бархатистая черная щечка доверчиво прижались к костлявому плечу. Женщина, укачивая девочку, смотрела вслед удаляющейся белой лошади и двум седокам.
Она не помнила, когда в последний раз была так счастлива. Она была счастлива не потому, что это был ее ребенок, а именно потому, что он был чужим.
6. Несколько вопросов на потом
Когда черное и блестящее, как тюлень, дитя подрастет, когда девочка, например, будет в толпе таких же школьниц в страшную жару осаждать тележку торговца мороженым, выпрашивая апельсиновое, не вспомнит ли она вдруг пьянящий запах мадуки, пропитавший лес в тот день, когда она родилась на свет? Вспомнит ли ее тело ощущение сухой листвы на земле или прикосновение раскаленного дула снятого с предохранителя пистолета, который ее мать приставила к ее лбу?
Или прошлое будет навсегда стерто из ее памяти?
7. Домовладелец
Смерть, тощий бюрократ, летит с равнин.
Холодно, зябко, противно. Один из обычных, тусклых и грязных зимних дней. Город до сих пор не может прийти в себя после нескольких взрывов, потрясших автобусную остановку, кафе и парковку небольшого торгового центра и оставивших после себя пятерых убитых и множество тяжелораненых. Телевидение позаботится о том, чтобы обыватель не слишком быстро оправился от потрясения. Что касается меня, то взрывы подняли в моей душе бурю эмоций, но очень жаль, что потрясение продлилось немногим больше, чем эта короткая буря.
Я живу наверху, в барсати, маленьких двухкомнатных апартаментах на крыше. Нимы стряхивают листву; попугаи с алыми кольцами на шеях переместились в более теплые, а может, более безопасные места. Туман садится на стекла окон. Сиреневые голуби толпятся на загаженном свесе крыши. Еще рано, середина дня, но я вынужден включить свет. Понятно, что мой эксперимент с красным бетонным полом позорно провалился. Мне очень хотелось жить в комнате с блестящим теплым полом, какие бывают в южных домах. Но здесь летний зной за много лет выбелил раствор, а зимний холод заставил его потрескаться и раскрошиться. Жилье пропитано пылью и выглядит на редкость обшарпанным. Что-то в мертвом покое этого поспешно покинутого пространства напоминает застывший кадр кинофильма. Сохранилась геометрия движения, видна форма прошедшего и угадывается форма будущего. Отсутствие жившего здесь человека воспринимается настолько реально, настолько осязаемо, что кажется присутствием.
С улицы доносится приглушенный шум. Лопасти неподвижного потолочного вентилятора покрыты густым слоем въевшейся грязи, этой вечной спутницы спертого делийского воздуха. К счастью для моих легких, я здесь всего лишь гость, во всяком случае, я очень на это надеюсь. Меня выслали сюда в отпуск. Самочувствие у меня неплохое, но, глядя на себя в зеркало, я вижу тусклую кожу и заметно поредевшие волосы. Кожа головы блестит из-под волос (да-да, блестит), да и от моих бровей тоже мало что осталось. Мне сказали, что это симптом тревожности. Я признаю, моя склонность к выпивке сильно меня беспокоит. Я слишком сильно испытывал терпение жены и босса и рассчитываю искупить свои грехи. В реабилитационном центре я пробуду шесть недель, без телефона, без интернета и вообще без связи с внешним миром. Мне надо было явиться в центр сегодня, но я отложил поступление туда до понедельника.
Мне очень хочется вернуться в Кабул, в город, где я, наверное, умру какой-нибудь совершенно непримечательной, абсолютно негероической смертью, например, передав моему послу пухлую папку. БУМ! Все, меня больше нет. Нас едва не убили дважды; но оба раза удача была на нашей стороне. После второго нападения мы получили анонимное письмо на пушту (я читаю на этом языке так же свободно, как и говорю): «Нун замонг бад кисмати ва. Кхо яад лара че монг сирф яв ваар па кисмат гатта каво. Та ба да хамеша дапара кхуш кисмата ве». Переводится это приблизительно так: «Сегодня нам не повезло. Но помните, достаточно, чтобы нам повезло один раз. Вам же нужно, чтобы везло всегда».
От этих слов в моей памяти что-то звякнуло. Я погуглил их (кажется, такой глагол есть). Оказалось, что это почти дословный перевод фразы, сказанной одним из командиров Ирландской республиканской армии после неудачного покушения на Маргарет Тэтчер в брайтонском «Гранд-отеле» в 1984 году. Полагаю, что нынешний всплеск терроризма — это еще один лик глобализации.
Каждый день в Кабуле идет битва умов, и я привык к ней, как к наркотику.
Дожидаясь получения сертификата на пригодность к службе, я решил навестить моих квартирантов и посмотреть, в каком виде находится дом, — я купил его пятнадцать лет назад и немного перестроил. Во всяком случае я пытался себя в этом убедить. Приехав на место, я не стал заходить с парадного крыльца, а прошел вдоль дороги и, обогнув дом, вошел через задние ворота, выходившие на подъездную дорожку за рядом таунхаусов.
Когда-то это была тихая, очень милая улочка. Теперь же она похожа на стройплощадку. Строительный материал — стальная арматура, камни и кучи песка — занимает то место, где раньше стояли припаркованные автомобили, для которых не осталось места. Из двух открытых канализационных колодцев идет невыносимый смрад, не очень согласующийся с заоблачными ценами на здешнюю недвижимость. Большинство старых домов снесены, и вместо них девелоперы соорудили новые, роскошные апартаменты. Первые этажи играют роль парковочных стоянок, а сами дома подняты вверх на сваях. Да, это неплохая идея для нашего сошедшего с ума из-за машин города, но я с печалью гляжу на нововведения. Сам не знаю почему. Наверное, это ностальгия по прежним, спокойным и безмятежным временам.
Ватага черных от пыли ребятишек, некоторые с маленькими братишками и сестренками на руках, забавляется звонками в двери, после чего бросается наутек, захлебываясь от смеха. Истощенные родители этих детей, таскающие цемент и камни в глубокие ямы, вырытые под фундаменты новых домов, превосходно смотрелись бы и в Древнем Египте, на строительстве пирамид великих фараонов. Мимо меня прошествовал ослик с добрыми глазами, навьюченный сумками с кирпичами. Отсюда едва слышны раздающиеся из громкоговорителей призывы полиции, начавшиеся после взрывов: «Пожалуйста, сообщайте о бесхозных вещах и подозрительных людях в ближайший полицейский участок…»
Даже за те немногие месяцы, что я здесь не был, число машин явно возросло, причем машины по большей части стали больше и мощнее. Новый водитель моей соседки, миссис Мехры, укутав голову теплым шарфом так, что видны были только глаза, словно буйвола, поливает из шланга новенькую кремовую «Тойоту-Короллу». Капот автомобиля был украшен оранжевым слогом ОМ. Всего год назад миссис Мехра выбрасывала мусор прямо на улицу с балкона второго этажа. Интересно, обладание «Тойотой» как-то повлияло на гигиенические привычки соседки?
Я вижу, что большинство квартир на третьем и четвертом этажах были за время моего отсутствия отремонтированы, а окна застеклены.
Черные быки, много лет жившие возле бетонного столба напротив моих задних ворот, коих миссис Мехра кормила и баловала много лет, вместе со своими друзьями, почитателями коров, куда-то исчезли. Вероятно, отправились на пробежку.
Мимо, цокая высокими каблучками, прошли две модно одетые женщины, курившие сигареты. Выглядели они как русские или украинские проститутки, каких можно заказать по телефону для сельских вечеринок. Несколько таких шлюшек было несколько дней назад на мальчишнике, в Мехраули, у моего старинного приятеля Боба Сингха. Одна из них, обносившая гостей блюдами с тако, была, по сути, всего лишь соусницей — она дефилировала топлес, а вся ее грудь была покрыта толстым слоем хумуса. Мне показалось, что это все же чересчур, но большинству гостей это нравилось, как, впрочем, и самой девушке, хотя, вероятно, это было одним из оговоренных условий — кто знает.