Солдаты спецназа тем временем заняли позиции на балконе второго этажа соседнего дома. Они сказали, что видели кого-то в канализации. Как такое может быть? Было очень темно, как они могли что-то разглядеть, тем более с такого расстояния? Я посветил фонарем в отверстия в полу и увидел человеческую голову. Я сильно испугался, потому что мне показалось, что в руке того человека был пистолет. Солдаты попросили, чтобы я предложил тому человеку выйти. Стоявший рядом со мной Тарик прошептал: «Они снимают фильм. Делай, что тебе говорят». Под словом «фильм» он отнюдь не подразумевал кино — просто солдаты снимали все на пленку. Чтобы иметь на руках документальное подтверждение своих действий.
Я попросил человека в отверстии выйти. Он не ответил. Вглядевшись, я понял, что этот человек не афганец, а кашмирец. Он просто тупо смотрел на меня. Говорить он не мог. Так мы и стояли вокруг очка с фонарем. Дождь продолжался. Из очка нестерпимо воняло. Так прошло часа полтора. Мы молчали, не смея произнести ни слова, и только то и дело включали и выключали фонарь. Потом голова человека бессильно упала на грудь. Он умер, погребенный в дерьме.
Солдаты дали нам ломы и лопаты. Мы должны были разбить бетонные края очка, чтобы вытащить труп наружу. Мы дрожали от холода. Промокли и насквозь провоняли говном. Вытащив труп, мы увидели, что его ноги опутаны веревкой и к ним привязан тяжелый камень.
Только много позже мы узнали, что было снято солдатами до этого.
Солдаты забрались в одну из машин и связали человека, вытащили его наружу и затолкали в очко туалета. Было видно, что человека пытали и он уже был близок к смерти. Втащив человека в туалет, солдаты обнаружили там справлявшего малую нужду молодого человека. Парня арестовали и увезли — возможно, он отказался делать то, что согласились делать мы. Потом солдаты вернулись в машину. То, что происходило дальше, вы знаете. В их фильме нашлись роли и для нас.
Офицер попросил нас подписать какую-то бумагу. Он пригрозил убить нас, если мы откажемся. Мы подписались как свидетели стычки, в которой солдаты спецназа якобы выследили и убили опасного афганского террориста, загнанного в общественный туалет в Наваб-базаре.
Человек, которого они убили, был на самом деле рабочим из Бандипора. Парень, которого они арестовали за то, что он очень некстати решил пописать, исчез.
У нас с Тариком теперь на совести ложь и предательство.
Эти глаза смотрели на нас целых полтора часа — в них было прощение и понимание. Нам, кашмирцам, не надо говорить слов для того, чтобы понять друг друга.
Мы причиняем друг другу страшные вещи, мы раним, убиваем и предаем друг друга, но мы понимаем друг друга.
Неприятная история, даже, можно сказать, ужасная. Если, конечно, это правда. Как можно подтвердить правдивость этого рассказа? Люди и их свидетельства ненадежны. Они всегда преувеличивают, особенно кашмирцы, а потом сами начинают верить в свои преувеличения как в божественную истину. Я не могу себе представить, зачем мадам Тилоттама собирает весь этот бессмысленный хлам. Лучше бы занялась этикетками шампуней. В любом случае это не улица с односторонним движением. На той стороне баррикад тоже творят ужасные вещи. Некоторые боевики — просто опасные маньяки. Если бы я мог выбирать, то предпочел бы индуистского фундаменталиста мусульманскому. Да, это правда, мы делали — и делаем — ужасные вещи в Кашмире, но… я вспоминаю, что пакистанская армия делала в Восточном Пакистане, и это был неприкрытый, явный геноцид. Откровенный и законченный. Когда же индийская армия освободила Бангладеш, добрые кашмирцы назвали это — и называют до сих пор — «падением Дакки». Они нечувствительны к чужой боли. Да и кто ее чувствует? Белуджам, которых преследуют в Пакистане, нет никакого дела до Кашмира. Бангладешцы, которых мы освободили, охотятся на индусов. Старые добрые коммунисты называют сталинский ГУЛАГ «необходимой частью революции». Американцы теперь читают вьетнамцам лекции о правах человека. Это не частная, это наша видовая проблема. Исключений здесь нет. Кроме того, сейчас возникла еще одна проблема, затмевающая все остальные. Люди — сообщества, касты, расы и даже целые страны — несут с собой свою трагическую историю, словно бесценный трофей, словно живое имущество, каковое можно продать и купить на свободном рынке. О себе могу сказать, что, к великому несчастью, мне нечего продать на этом рынке, у меня нет за плечами никакой трагедии. Как на меня ни посмотри, я — угнетатель из высшей касты, из правящего класса.
Можете посмеяться надо мной.
Так, что еще у нас здесь?
Открытая коробка из-под картриджа для старенького принтера «Хьюлетт-Паккард» стоит на столе. Я испытываю некоторое облегчение, видя, что содержание ее несколько более оптимистично. Я вижу два желтых конверта с фотографиями. На одном написано «Фотографии выдры», на другом — «Выдра убивает». Отлично. Вот не знал, что она интересуется выдрами. Этот интерес сделал ее в моих глазах — как бы точнее выразиться — менее опасной. Мысль о том, как она гуляет по берегу моря, вдоль реки, с развевающимися на ветру волосами и ищет выдр, вселяет в меня радость за Тило. Я люблю выдр. Наверное, это мои самые любимые животные. Помню, я целыми днями наблюдал за ними, когда мы с семьей проводили отпуск на тихоокеанском побережье Канады. Даже в шторм, когда поверхность океана покрыта высокими волнами и бурунами, эти щекастые отважные твари беззаботно плавали на спинах, взирая на мир так, словно читали в постели утреннюю газету.
Я вытряхнул фотографии из одного конверта.
Там не было ни одного снимка с выдрами.
Я мог бы догадаться об этом сразу, но почувствовал себя жертвой розыгрыша.
На первом снимке запечатлена набережная в Сринагаре близ Далских ворот. Смуглый солдат-сикх в бронежилете присел на корточки, держа в руке винтовку. Одно колено приподнято, а другое он торжествующе поставил на труп молодого человека. По положению тела понятно, что человек мертв. Подбородком он зацепился за каменный бордюр набережной, а остальная часть тела дугой свисает по склону. Ноги неестественно вывернуты, колено выгнуто вправо почти под прямым углом. Парень одет в бежевую футболку. Пуля вошла ему в шею, и крови вытекло немного. На заднем плане, не в фокусе, видны силуэты плавучих домов. Голова солдата обведена красным фломастером. Судя по одежде убитого и по оружию солдата, снимок сделан довольно давно. На всех других, менее мрачных фотографиях видны группы солдат, снятых на рынках, контрольно-пропускных пунктах или на шоссе, где они останавливают проезжающие машины. На всех снимках один из солдат непременно выделен таким же фломастером. Между этими солдатами нет никакой очевидной связи — некоторые из них сикхи, другие, несомненно, мусульмане. Все снимки, за исключением одного, были сделаны в Кашмире. На той единственной фотографии изображен солдат, сидящий на синем пластиковом стуле в бункере, заложенном мешками с песком. Похоже, что пост находится в пустыне. Каска лежит на коленях, а сам солдат держит в руке оранжевую мухобойку и смотрит куда-то вдаль. Внимание привлекает пустой взгляд и отсутствие всякого выражения на лице. Голова этого солдата тоже обведена кружком.
Кто все эти люди?
Только разложив все фотографии на столе, я понял, в чем дело. На снимках изображен один и тот же человек, один и тот же солдат. На всех фотографиях он выглядит по-разному, если не считать выражения глаз. Мастер перевоплощения. Наверное, это один из наших контрразведчиков. Но почему он везде выделен красным фломастером?
В коробке с надписью «Выдра» я обнаруживаю папку. Первый документ в этой папке представляет собой нечто вроде послужного списка. Документ озаглавлен: Ральф М. Бауэр, лицензированный медицинский социальный работник. Дальше следует перечень пройденных им специализаций. Я улавливаю и выделяю одно слово — Кловис. Это слово фигурирует в почтовом адресе Ральфа Бауэра — Ист-Буллард Авеню, Кловис, Калифорния.
Кловис — это город, где Амрик Сингх убил свою семью и застрелился сам. Это произошло в их собственном доме, в пригороде, в небольшом изолированном квартале. Теперь я все понял. Выдра. Ищейка[31]. Ну, конечно же, человек на снимках — это Амрик Сингх, «Ищейка». В Кашмире я никогда не встречался с ним лично. Я не знал, как он выглядел в молодости (тогда еще не было «Гугла»). На этих снимках он совсем не похож на фотографии, сделанные во время следствия, на которых Амрик выглядел старше и плотнее. Он был чисто выбрит, а в глазах сквозила полная растерянность. Этих фотографий было тогда много в газетах.
Мне показалось, что кровь в моих жилах сменилась какой-то другой, едкой и пустой жидкостью. Как она смогла достать все эти документы? И зачем? Зачем? Как она собиралась ими воспользоваться? Что все это значит? Что это — месть в стиле вуду?
Первые несколько страниц документа в этой папке представляют собой нечто вроде опросника — последовательность простодушных психологических вопросов: «Не тревожат ли вас сны об этом событии? Не отмечали ли вы неспособность испытывать печаль или любовь? Нет ли у вас трудностей с представлением о долгой будущей жизни и о достижении поставленных целей?» Вот такая болтовня. К анкете были приложены два письменных свидетельства, подписанные Амриком Сингхом и его женой (у нее длинная подпись, у него — короткая), а также фотокопии двух объемистых заявлений о предоставлении убежища в Соединенных Штатах, тоже подписанных ими.
Нет, мне надо сесть. Мне надо выпить. У меня с собой бутылка виски «Карду», которую мне не следовало покупать в дьюти-фри в Кабуле и не надо было брать с собой сюда, особенно после того, как я поклялся Читре, что никогда больше не возьму в рот спиртное. Ни одной капли. Особенно теперь, когда под вопросом находится моя карьера. Особенно после тривиальных слов шефа: «Приведи себя в порядок или увольняйся».
Мне нужен лед, но его не оказалось. Холодильник изнутри покрылся инеем и снегом — его надо немедленно разморозить. Холодильник пуст, хотя вся кухня заставлена коробками из-под фруктов. Может быть, она придерживалась — придерживается — детокс-диеты, когда можно есть только фрукты? Может быть, она отправилась в убежище к йогам?