Она пошла спать, поставив будильник так, чтобы не опоздать на автобус в Джамму. По счастью, она сделала все, как положено в Кашмире, но не потому, что сознавала это. У нее просто не было сил раздеться. Засыпая, она слышала, как Гуль-как, напевая, протирал посуду.
Проснулась Тило меньше чем через час — не вдруг, не сразу, а постепенно, мало-помалу выплывая из-под слоев сна. Сначала она услышала звук. А потом отметила его исчезновение. Сначала это был рокот моторов, который, казалось, доносился со всех сторон. Потом моторы выключились, и наступила полная тишина.
Моторные лодки. Много моторных лодок.
Плавучий дом «Шахин» скрипнул и покачнулся. Немного. Совсем чуть-чуть.
Она уже была на ногах, снедаемая тревогой, когда резная дверь рухнула под ударами и в спальню ввалились вооруженные солдаты.
То, что происходило в течение следующих нескольких часов, происходило либо слишком быстро, либо слишком медленно. Тило не могла этого определить. Картина была ясной, и звук отчетливым, но ей казалось, что все происходит где-то вдали и не здесь. Чувства затормозились, отстали и болтались где-то позади. Ей заткнули рот, связали руки за спиной, а комнату обыскали. Потом Тило выволокли в коридор, оттуда в столовую. По дороге ее протащили мимо Гуль-кака, лежавшего на полу. Солдаты избивали его ногами и прикладами. Солдат было не меньше десятка.
Где он?
Я не знаю.
Кто ты?
Гульрез. Гульрез. Гульрез Абру. Гульрез Абру.
Каждый раз, когда он отвечал правду, его начинали бить еще сильнее.
Она ощущала его крики всем телом, они проникали в нее. Как стрелы, пронизывали насквозь и уносились вдаль, над гладью озера. Когда глаза Тило привыкли к ночной темноте, она увидела целую флотилию моторных лодок, набитых солдатами. Это было, так сказать, водное прочесывание. Группы лодок выстроились двумя концентрическими дугами. Наружная дуга была составлена из солдат, ведущих наружное наблюдение за озером, а внутренняя дуга состояла из группы поддержки. Солдаты этой группы стояли в лодках и тыкали ножами, привязанными к длинным шестам, — импровизированными баграми — в воду, чтобы убедиться, что человек, которого они ищут, не прячется под водой. (Военные были посрамлены совсем недавним, но уже ставшим легендарным бегством Гаруна Гааде — Гаруна Рыбы, — который сумел уйти даже после того, как команда солдат была уверена, что загнала его в угол, в убежище на озере Вулар. Единственный путь, по которому он мог бежать, пролегал через само озеро, где его уже ждали морские пехотинцы. Однако Гарун Рыба скрылся в воде, просидев несколько часов в клубке водорослей и дыша через бамбуковую трубку. Он смог просидеть там несколько часов до того, как растерянные преследователи устали его искать и убрались восвояси.)
Лодка группы захвата стояла, причаленная к дому, и ждала возвращения солдат с ценной добычей. Операцией руководил высокий сикх в темно-зеленом тюрбане. Тило решила — и совершенно правильно, — что это Амрик Сингх. Ее перетащили в лодку и заставили сидеть смирно. С ней никто не разговаривал. Никто из обитателей соседних плавучих домов не вышел поинтересоваться, что происходит. Правда, во всех этих домах уже успели побывать небольшие группы солдат.
Через некоторое время из дома выволокли Гульреза. Он не мог идти, и солдаты просто волочили его по палубе. Большая голова, покрытая капюшоном, безвольно наклонилась вперед. Собственно, это был даже не капюшон, а сумка с рекламой риса басмати фирмы «Сурья». Гуль-как молчал. Он был страшно избит. Тило надеялась, что он лишился чувств.
Конвой отправился в том же направлении, куда поплыла лодка с Мусой. Мимо бесконечного ряда темных, пустых плавучих домов, а затем свернул вправо, в тихую заболоченную заводь.
Все молчали, и некоторое время тишину нарушали лишь рокот мотора и жалобное мяуканье, почему-то заставлявшее солдат нервничать. Котенка не было видно, мяуканье, казалось, бесплотной тенью последовало за ними из плавучего дома. Котенок, наконец был найден — это оказалась черно-белая, как арлекин, Ханум. Она пряталась в кармане у Гульреза. Один солдат вытащил кошку из кармана Гульреза и равнодушно швырнул ее в озеро, как будто это был смятый клочок бумаги. Ханум, истошно завывая, выпустив когти и оскалив зубы, словно готовая дать бой всей индийской армии, описала в воздухе дугу, упала в воду и навсегда скрылась под гладью озера. Это был еще один бевакуф, не знавший, как жить в оккупации с минтри. (Родной брат Ханум — Ага — выжил — то ли в ипостаси коллаборациониста, то ли мирного жителя, то ли моджахеда — история об этом умалчивает.)
Луна поднялась высоко, и сквозь заросли тростника Тило могла легко различить силуэты плавучих домов — много меньших, чем те, что предназначались туристам. Убогое деревянное строение с шатким дощатым настилом — захолустный «торговый центр», куда много лет не заглядывали покупатели, — казалось, плавало в стоячей воде на подгнивших сваях. В этом сарае умещалось все — лавки, аптека, магазин для женщин и несколько мелких ремесленных мастерских. К берегу, представлявшему собой скопление болотистых островков, застроенных полуразрушенными хибарами, были причалены старые гребные лодки. Единственными признаками того, что здесь еще не окончательно угасла жизнь, служили потрескивание настраиваемых приемников и тихая музыка, доносившаяся из темных руин. Моторная лодка, в которой сидела Тило, имела низкую осадку. Эта часть озера заросла тростником до такой степени, что лодка, казалось, продиралась сквозь темный жидкий луг. По воде плавал мусор, оставленный здесь утренним плавучим овощным рынком.
Тило могла думать только о Мусе, о его крошечной лодчонке, которая проплыла тем же путем всего час назад. На той лодке не было мотора.
«Боже, кто бы ты ни был, притормози нас. Дай ему время уйти. Притормозипритормозипритормозипритормози».
Кто-то услышал ее молитву, но едва ли этот кто-то был Богом.
Амрик Сингх, находившийся в той же лодке, что и Тило с Гульрезом, встал и махнул рукой, подавая сигнал другим лодкам двигаться дальше. Когда они проплыли мимо, майор приказал рулевому свернуть влево, в узкую протоку, сквозь которую им пришлось буквально продираться, раздвигая густой тростник. Через десять минут этого пути они вышли на открытую воду и снова повернули влево. Рулевой заглушил мотор, и лодка причалила к топкому берегу. То, что произошло дальше, было, по-видимому, вполне заученным действом. Не потребовалось никаких инструкций. Гульреза вытащили из лодки и по воде выволокли на берег. Один солдат остался в лодке с Тило. Остальные, включая Амрика Сингха, пошли на берег. Из лодки Тило видела очертания полуразрушенного дома. Крыша дома обвалилась, и луна светила сквозь сито стропил, нависавших угрюмой тенью над озером. Свет был похож на сверкающее сердце, заключенное в угловатую грудную клетку.
Раздался выстрел, а потом взрыв гранаты, вспугнувший гнездившихся на земле птиц. На мгновение небо заполонили цапли, бакланы, чибисы, зуйки, кричавшие так. словно наступил день. Но это было лишь представление, которое сразу и окончилось. Птицы успокоились и вернулись на землю. Неурочные часы шума и необычные звуки Оккупации были теперь для птиц самым обыкновенным делом, привычной рутиной. Когда солдаты вернулись, Гульреза с ними не было. Вместо него они принесли тяжелый бесформенный мешок, который с трудом волокли два человека.
Так пленник, покинувший лодку под именем Гуль-как Абру, вернулся в нее в виде останков страшного боевика и террориста Гульреза, чья поимка и убийство принесут убийцам триста тысяч рупий.
Итак, жатва за сутки — восемнадцать трупов плюс один.
Амрик Сингх уселся в лодке напротив Тило. «Кто бы вы ни были, вы обвиняетесь в пособничестве террористам. Но мы не причиним вам вреда, если вы все нам расскажете. — Он говорил очень вежливо и на хинди. — Подумайте. Но нам нужны все подробности. Откуда вы его знаете. Где вы были, с кем встречались. Расскажите все, что вы знаете. Думайте, я не стану вас торопить. Помните, однако, что мы и так знаем эти подробности, и я спрашиваю о них только для того, чтобы проверить вас. Вы нам ничем не поможете, вы просто сможете оправдаться».
Те же бездонные, пустые, черные глаза, которые притворились смеющимися, когда майор притворился, что забыл пистолет в доме Мусы, теперь в упор смотрели на Тило в этом залитом лунным светом болоте. Этот взгляд будоражил кровь, вызывал немую ярость, упрямство, желание покончить с собой и с этим кошмаром и глупую решимость молчать — молчать, чего бы это ни стоило.
К счастью, ее не стали проверять; до этого не дошло.
Последний отрезок пути лодка преодолела минут за двадцать. Под деревом их ждали бронированный джип и открытый армейский грузовик. Машины должны были отвезти всех в «Шираз». Перед тем как усадить Тило в машину, Амрик Сингх вытащил у нее изо рта кляп, но руки оставил связанными.
В фойе кинотеатра, который даже в этот час гудел, как растревоженный улей, Тило передали с рук на руки следователю Розочке, которую подняли с постели ради такого необычного арестанта. Правда, арест даже не удосужились зарегистрировать и у Тило даже не спросили, как ее зовут. Розочка повела ее мимо буфетной стойки, на которой девять месяцев назад Муса оставил бутылку «Ред-Стага», мимо рекламных постеров закусок и сладостей. Потом они преодолели лабиринт из тел недавно доставленных связанных и избитых людей, мимо бетонных урн в виде кенгуру, вошли в бывший зрительный зал, миновали импровизированную площадку для игры в бадминтон, вышли через дверь рядом с экраном и оказались во внутреннем дворе. Тило услышала несколько сказанных ей в спину непристойностей, пока она и Розочка шли к главному центру дознаний «Шираз».
Это было отдельно стоявшее строение — неприметный, длинный прямоугольный ангар, выделявшийся лишь отвратительным запахом. Запах мочи и пота смешивался с тошнотворно-сладковатым запахом старой крови. Над входом висела табличка — «Центр дознаний», но на самом деле это был пыточный центр. В Кашмире «дознание» было эвфемизмом. Был «допрос», когда следователи обходились затрещинами и пинками, а было «дознание», которое не обходилось без пыток.