— Очень надеюсь, что попозже она к нам присоединится. — Дивейн указал на привлекательную молодую девушку; спина ее выгнулась дугой, а платиновые волосы веером рассыпались сзади. Глаза ее были крепко зажмурены, маленькие тугие груди слегка подрагивали, она вскрикивала, в то время как другая женщина ласкала ее языком. — Констанция. Это ее первый уик-энд в обществе вместе с ее дядей Барти в качестве опекуна. После того как я с ней пообщаюсь, я могу представить ее вам, если она еще будет в состоянии.
Веллингтон очень надеялся, что лицо его остается таким же спокойным и безмятежным, как и его голос.
— Это было бы очень мило с вашей стороны. — Он повернулся к Элизе. — Пойдем, Гиацинт. Если ты хочешь присоединиться к ним, думаю, тебе стоит переодеться в твой утренний халат. Я же знаю, как ты любишь наслаждаться жизнью. Заодно помогу тебе переодеться быстро и без проблем.
Не отрывая глаз от проема дверей, Веллингтон повел Элизу назад в фойе, а затем наверх в их номер.
Глава 22,в которой мистер и миссис Сент-Джонс впервые ссорятся
Закрывшаяся за ними дверь хлопнула намного громче, чем ожидал Веллингтон. На этот раз он уже был готов к тому, что Элиза снова схватит его за грудки.
— «Вы, кто служит и прислуживает нам». — Элиза вложила в эту фразу всю свою злость и, передразнивая голос и интонации Хавелока, прошипела это ему куда-то в волосы.
Она оттолкнула его в сторону и, чувственно засопев, что совершенно не соответствовало тому, что было написано у нее на лице, широкими шагами подошла к граммофону. Взяв наугад первый попавшийся музыкальный цилиндр, она сунула его в лоток. Элиза с такой силой начала крутить ручку, что Веллингтон даже слегка вздрогнул. То, что после такого обращения граммофон не развалился на части, говорило о высоком профессионализме изготовившего его мастера.
Рот Элизы уже открылся, она явно намеревалась выплеснуть наружу все накопившиеся за время молчания обиды, но внезапно замерла, когда из медных раструбов граммофона полилась изящная радостная мелодия.
Не обращай внимания на все «зачем» и
«почему», Любовь стирает разницу в
положении, и поэтому,
Хотя он обладает могучей властью,
Хотя он очень умен,
А ее вкусы незамысловаты и изменчивы,
И она испытала много лишений...
— Что ж, Элиза, вы действительно знаете, как поднять настроение, — сказал Веллингтон, уставившись на граммофон. — Я не могу отвечать за свои действия, когда очаровательная женщина в качестве музыкального сопровождения для занятий любовью ставит оперу Гилберта и Салливана.
Элиза отвернулась от музыкального аппарата. Помолчав, она глубоко вздохнула, и к ней вернулся голос.
— Общество считает, что те, кто участвует в Движении за предоставление избирательных прав, могут заниматься тем же, что и... — Веллингтон даже удивился, насколько спокойно звучал ее голос. — Английский выродок! Жаль, что здесь нет Кейт Шеппард[23]…
— А если бы и была? — возразил Веллингтон, хватая ее за руки и прижимая к стене. Пальцы его принялись быстро расстегивать ее платье. — Я вовсе не уверен, что она не поспешила бы присоединиться к веселью.
Элиза улыбнулась ему через плечо сладкой улыбкой провинциальной молочницы.
— На задании нужно помнить одну вещь: находясь в полевых условиях, иногда приходится разок-другой преодолевать угрызения совести, — довольно едко заключила она.
— Лично мне придется делать это намного чаще, — ответил Веллингтон, чувствуя, что ему становится жарко.
— О, во имя любви к Господу, королеве и империи, не нужно быть таким ханжой. Находясь в Риме, поступайте так, как римляне. Просто...
— Послушайте, вам нет нужды заканчивать это банальнейшее утверждение, — прорычал он. — Может быть, мне напомнить вам, что мы находимся не на обычном задании, а участвуем в секретной операции, выходящей далеко за привычные нормы министерства и, я бы даже позволил себе сказать, за пределы его покровительства?
— Позволил? — Элиза повернулась к нему лицом; глаза ее находились слишком близко, чтобы в них можно было что-то разглядеть, но он и так все прекрасно понял по интонации. И неожиданно для себя порадовался, что она сейчас без оружия. — Вы позволили себе много больше, чем я, Велли. Во-первых, эта ваша выдумка с «немой» женой, которая полностью связала мне руки и чертовски усложнила для меня общение с вами. Затем это ваше погружение в роль Ричарда Сент-Джонса, на что вообще жутко смотреть. Никто не способен быть настолько хорошим актером.
— Я не играю. — Веллингтон неловко заерзал на месте.
Элиза склонила голову набок и нахмурилась.
— Не поняла?
Мисс Браун, это ведь... — Веллингтон на мгновение умолк, вздрогнув от мелькнувших перед глазами воспоминаний, а затем продолжил: — Именно из-за этих негодяев я и пошел работать в министерство. Наша семья довольно состоятельна, и мой отец всеми силами стремился, чтобы мы придерживались хорошего общества... Я не утверждаю, что он одобрил бы гедонистическое поведение такого рода. Однако я хочу сказать, что устои Общества Феникса — то, что мы слышали в опере, и то, что мы слышали сегодня, — являются теми же, на которых воспитывался я. Я должен был сделать вас зависимой от меня, и это показалось мне самым удачным из всех доступных нам вариантов. Если бы вы имели возможность говорить, ваш независимый взгляд на многие вещи подверг бы опасности наш шанс поближе подобраться к доктору Хавелоку, то, к чему я — по утверждению Дивейна — уже сделал первый шаг. Как я уже говорил, сделать вас немой было скоропалительным решением, которое мне следовало бы обсудить с вами. А что же касается моей трансформации в этой роли...
Элиза остановила его, подняв руку.
— Я вижу, что у вас есть свои счеты с такого рода людьми, Веллингтон, но сейчас не время вскрывать эту вашу рану и копаться в ней. Я знаю, никто из нас не думал, что для меня все закончится направлением в архив, и никто из нас не предполагал, что мы можем оказаться здесь. Но тем не менее это произошло, мы здесь, и подошли очень близко к ответам на вопросы, за которые Гарри отдал свою жизнь. Мы не можем позволить себе медлить.
— Я и не медлю, — прошипел Веллингтон сквозь зубы. Он бросил нервный взгляд на граммофон и продолжил: — Я просто ставлю вас в известность относительно моей личной точки зрения, прежде чем мы будем двигаться дальше.
Его напарница пару раз машинально открыла рот, а затем села на кровать. Она улыбнулась.
— Боже мой, Веллингтон, почему вы начинаете действовать как мой полноправный напарник, а не просто как человек, которого я втянула в это приключение?
Он одернул пиджак, очень тщательно подбирая свои последующие слова.
— Мисс Браун, я хотел бы подчеркнуть, что в этом безумном хаосе я в любой момент мог бы остановить вас. Я мог бы уйти. Я мог бы проинформировать доктора Саунда о том, что вы делаете. Сам факт, что я нахожусь здесь и до сих пор не выбрал ни один из перечисленных вариантов, уже должен вам о чем-то говорить.
Она скрестила руки на коленях и сосредоточенно кивнула. Впервые на его слова она ответила совершенно серьезно.
—Это очень правильная позиция, Веллингтон, и мне следовало бы оценить ее по-настоящему раньше. Простите меня.
Такая искренность глубоко смутила его, но затем Элиза тут же поправила дело очередной насмешкой.
— Кроме всего прочего, то обстоятельство, что вы взяли все разговоры на себя, а нас при этом еще не раскололи, является практически пропуском на небеса. Поэтому мы должны доверять друг другу, полагаться друг на друга, работать совместно друг с другом, иначе...
— Мы умрем, — закончил он.
Оба взяли паузу, мысленно прикидывая расстояние между ними, словно два драчливых кота.
Через некоторое время губы Элизы медленно расплылись в улыбке.
— Тогда я лучше переоденусь, — мурлычущим голосом заявила она и проскользнула за ширму с выражением на лице, которое можно было назвать даже смиренным.
Наступил момент, когда опера Гилберта и Салливана зазвучала оглушительно, и Веллингтон почувствовал на коже покалывание от страха и тревожного ожидания. Он не мог — и не должен был — этого допустить. Когда она появилась снова, он был поражен тем, как потрясающе она выглядит. Даже в простом красном халате из тонкого атласа Элиза оставалась собой. Все инстинкты Веллингтона подсказывали, что нужно остановить ее, но один только взгляд на ее решительное лицо убедил его не вмешиваться.
— Я доверяю вам. — Веллингтон присел на край кровати, где за несколько минут до этого сидела она, однако когда Элиза взялась за ручку двери, он неожиданно для себя вскочил на ноги. Он подошел к граммофону и выключил бодрую музыку. — Желаю тебе хорошо повеселиться, Гиацинт. Но не забывай, что ты носишь мое имя.
«Только будьте осторожны, — одними губами произнес он. — Прошу вас».
Когда она ушла, Веллингтон почувствовал, что тишина комнаты угнетает его; он снял туфли и забрался на кровать. Откинувшись назад, он уставился на замысловатый орнамент на потолке и постарался забыться. Все было очень красиво. В это поместье были вложены красота и любовь. Вероятно, не меньше любви и заботы, чем в дом, где он провел свое детство, — прекрасное имение, созданное его матерью. На мгновение ему показалось, что он слышит, как она внизу играет Шуберта, и его окутал лавандовый аромат ее духов. Странно, что воспоминания детства нахлынули на него как раз в тот момент, когда его напарница подвергает себя такой физической и моральной опасности.
Он понял, почему это происходит. Его мать была похожа на Элизу — отважная, красивая и энергичная. Однако все это не уберегло ее. Она погибла во время верховой охоты, ее сбросила лошадь. Она отказывалась поверить, что не сможет перепрыгнуть эту последнюю живую изгородь, — по крайней мере, все так говорили. Веллингтону тогда было всего десять, и с ее уходом радость покинула их дом.