— Ну, вот же, вы поняли! — рассмеялся Букс. — Ей-богу, думаю, вы все-таки поняли.
— Букс, — эти угрожающие нотки заставили замереть даже доктора Саунда, — если вы еще хоть раз когда-нибудь скажете мне: «Вы поняли! Ей-богу, думаю, вы все-таки поняли», обещаю вам, что все огни ада и пытки Вельзевула померкнут по сравнению с тем, что я сделаю с вами за пять минут одной только чайной ложкой. Это ясно?
Доктор Саунд почувствовал, что машинально снова затаил дыхание. Ему нужно было, чтобы они прервали это молчание.
— Предельно ясно, агент Браун.
«Разговаривают. Ссорятся. Значит, не прислушиваются», — подумал он. Доктор Саунд вынул два ключа из замочных скважин люка и поставил свою сумку по другую сторону порога. Он еще раз взглянул в направлении подвала, сунул ключи обратно к себе в карман, а затем шагнул через люк.
Он обернулся, чтобы закрыть люк за собой, и в этот момент волосы у него на затылке встали дыбом.
Он заметил какое-то движение. Он был в этом уверен. В архиве находился кто-то еще — помимо агентов Букса и Браун.
Он прищурился, вглядываясь в ряды стеллажей. Возможно, его сверхживое богатое воображение снова играет с ним в свои игры. Присутствие рядом Букса и Браун нервировало его больше, чем он мог себе в этом признаться. В конце концов, сегодня ведь суббота. Почему они сейчас здесь, а не еще где-нибудь? В первую очередь его удивляло, что агент Браун не наслаждается своими выходными за городом с каким-нибудь элегантным и красивым щеголем. Возможно, агент Букс все-таки пообтесал ее острые углы. В какой-то степени.
— А теперь?
— А теперь переходим к алфавитному порядку, — ответил Букс. — Последовательно, шаг за шагом, агент Браун. Только так.
И снова доктор Саунд прислушался, отклонившись назад. Он ждал, но все было спокойно. Если не считать архивариусов, директор находился в подвале один.
Пора было идти.
Рука его коснулась нагрудного кармана сюртука, куда он спрятал ключи. Убедившись, что они на месте, доктор Саунд несколько раз повернул внутренние вентили. С ровным шипением тяжелый железный люк закрылся, оставив его наедине с низким гулом, мягким голубым освещением и всем тем, что таилось в Запретной Зоне министерства.
Глава 24,в которой наш лихой дуэт немного охотится и выясняет, какой спорт в Обществе Феникса любят больше всего
Внизу, на мраморном полу атриума, снова собирались люди, принимавшие участие во вчерашних безумствах. По сравнению с тем, какими Элиза видела их вчера, сегодня они выглядели совсем иначе. Накануне голые и похотливые представители Общества Феникса и кандидаты в него вели себя похлеще, чем герои кабацких песен, неприличных куплетов и представлений в мюзик-холле. Теперь же, при свете нового дня, все они вернулись к своим напыщенным личинам: прошлый вечер — уже отдаленные воспоминания, а еще лучше его просто забыть. Еще одно качество, которое было так свойственно английской аристократии и которое Элиза со своей новозеландской чувствительностью совершенно не выносила, — высокомерие.
Она уже видела, как пагубно оно влияет на людей, стоявших сейчас внизу. Министерство, несмотря на все свои обещания королеве и стране, было великим уравнителем. Гарри верил, что они являются адвокатами для людей, не имеющих своего голоса. С этим убеждением он и умер. И, если до этого дойдет, та же участь ожидает и ее.
Слуги также были одеты для охоты, и Элиза задумалась, в какие секреты могут быть посвящены они. Все слуги стояли с каменными лицами вдоль коридора, словно бесстрастные статуи.
Когда Дивейн посмотрел на нее с нескрываемой похотью на лице, она сладко улыбнулась. Даже несмотря на все великолепие просыпающегося нового дня, этот человек вызывал у нее тревожную дрожь. Его несчастная жена тоже подняла голову, хотя взгляд ее был таким же тусклым и отрешенным, как у слуг. Другие дамы щебетали, словно стая потревоженных птиц, но Оливия Дивейн стояла особняком. Она крепко сжимала свои руки, как будто это могло как-то поддержать ее. Элизе был знаком этот жест, полный беспомощной безысходности.
— Боже правый, Сент-Джонс! — крикнул Бартоломью. — Почему ваша жена одета для охоты? Большинство женщин проводят этот день за другими занятиями — вышиванием и тому подобным.
Вероятно, это было к лучшему, что Веллингтон выставил ее в роли немой, потому что ей пришлось прикусить язык, чтобы не наговорить в ответ всяких колкостей. Ее «супруг» подождал, пока они минуют лестничную площадку особняка, прежде чем с напыщенным видом ответить ему в гораздо более цивилизованном тоне:
— Миссис Сент-Джонс также является моим камердинером. Ей нравится заботиться о моих нуждах, но, благодаря своему физическому недостатку, она заслуживает большего доверия, чем обычный слуга.
Челюсти Элизы сжались, и она один раз топнула по полу.
Глаза Бартоломью вспыхнули.
— О, мне нравится ваш стиль, старина. Сегодня вы должны быть в моей компании.
Затем он затянулся сигаретой и, повернувшись к своей жене с разочарованием на лице, столь же очевидным, как лазурная голубизна неба за окнами, выдохнул дым прямо в глаза бедной женщине.
— Видишь, Оливия, ты должна учиться у жены Сент-Джонса. Осваивай это искусство — или хотя бы просто научись лишний раз не открывать рот.
Если Оливию и можно было в чем-то обвинить, то только не в том, что она болтушка. Когда мужчины отошли в сторону, Элиза протянула руку и легонько коснулась плеча этой несчастной. То был жест женской солидарности, от которого Элизе на самом деле следовало бы воздержаться, но она почувствовала, как женщина от этого прикосновения вздрогнула.
По крайней мере, когда муж будет на охоте, Оливию на некоторое время оставят в покое. Элиза знала, что, будь она на ее месте, то уже давно бы не выдержала и надломилась. Точнее, надломилась бы шея Дивейна, и это стало бы полным разрывом в буквальном смысле этого слова.
Вся толпа, включая и нескольких женщин, двинулась на улицу, сопровождаемая слугами, почтительно шедшими позади.
— Какой прекрасный день, — раздался голос откуда-то сзади. — Просто идеальный для занятий спортом. Вы согласны со мной, братья мои?
Все дружно обернулись и увидели доктора Хавелока, стоявшего на ступенях своего особняка. В его улыбке отражалась вся теплота утреннего солнца, а в глазах горела веселая доброжелательность. Когда он начал спускаться по лестнице, собравшиеся внизу члены общества разразились приветственными возгласами.
— А вы, наши кандидаты? Надеюсь, все вы хорошо отдохнули? — спросил Хавелок, переводя взгляд с одного претендента на другого.
Когда Хавелок заметил Элизу рядом с Веллингтоном и Дивейном, голова его слегка склонилась набок. Он заложил большие пальцы рук за края своего жилета и, захрустев по мелкому гравию, направился к их группе.
— Церковная мышка, — начал доктор Хавелок; взгляд его, рассматривавший Элизу, был холоден, как лед Южного полюса. — Но уже не настолько тихая, как накануне вечером. Эдакая эротическая певчая пташка. — Хавелок обернулся к другим присутствующим дамам. — Берите пример с нее. Ограничьте свои милые беседы, поскольку это ведь все-таки мужская прогулка.
Все мужчины засмеялись, в то время как Элиза покраснела и отвела глаза. Хавелок мягко усмехнулся в сторону Веллингтона и повел их к остальным кандидатам.
—Держитесь поближе ко мне, Сент-Джонс, — шепнул ему Бартоломью и дружески подмигнул.
Пемброуки выглядели посвежевшими и готовыми к утренней охоте — настоящий образчик превосходной английской воспитанности. Коллинзы, наоборот, казались уставшими. Элиза вспомнила, что Ангелика участвовала в ночных утехах с особым рвением, в то время как ее муж наблюдал за всем этим с живым интересом. Сейчас же они старались собраться и натужно улыбались.
Казалось, что они снова очутились в школе. Им хотелось приспособиться к окружающей обстановке и попасть в любимчики к учителю.
Она небрежно пробежала взглядом по всей компании. Фэрбенксов нигде видно не было. Никто этого не должен был заметить, но у Элизы вырвался долгий вздох облегчения. Она почувствовала, что выходит из нисходящей спирали, в которую попала вчера ночью.
— Впереди нас ждет замечательное утро, — сказал Хавелок, обращаясь ко всем сразу, — которое обещает перейти в превосходный день. Желаю вам получить удовольствие от этого спорта.
Они быстро разделились на группы, возглавляемые одним или двумя членами братства. Для них с Веллингтоном было бы предпочтительно оказаться в одной группе с Хавелоком, если, конечно, он присоединился бы ко всей компании. Но вместо этого он почему-то вернулся в дом, решив не портить себе день стрельбой с соперничающими между собой кандидатами.
Зато Бартоломью, как и обещал, взял их в свою группу.
Вдалеке туман только-только начинал подниматься над темно-зелеными холмами. В отличие от Лондона, воздух был свежим и кристально прозрачным. Действительно прекрасный день, и в обычных условиях перспектива участия в охоте обязательно подняла бы Элизе настроение. Но все портила окружающая их компания. Гости, сопровождаемые шлейфом слуг, разошлись по холмам, тогда как загонщики, которые вышли несколько часов назад, сейчас шагали по низкому кустарнику, чтобы выгнать на них фазанов.
Пока Веллингтон болтал с Бартоломью, прихлебывая из своей изящной серебряной фляги, Элиза приготовила его оружие. Для отталкивающего аристократа эту работу выполнял камердинер с угрюмым лицом. Он не перемолвился с ней ни словом, не сделал ни одного лишнего движения или взгляда. Слуги у Хавелока действительно очень хорошо вымуштрованы. Рабочий класс в этом имении либо жил в страхе за свою жизнь, либо проникся теми же идеями, что и местный хозяин. В настоящий момент у нее не было возможности выяснить, что из этого ближе к истине.
На линии стрелков грянул залп, когда птицы выпорхнули из кустарника и по высокой дуге полетели в ярко-синем небе у них над головой. Мельком взглянув на Веллингтона, Элиза увидела, что по мере того, как звуки выстрелов приближались к ним, его нервозность усиливалась. Она подтолкнула его локтем и дала ему другое ружье, незаряженное. Кровь отхлынула от его лица, но она резко кивнула ему, и глаза его вновь вспыхнули.