— Список уже согласован с секретарем ЦК, — выдвинул он «бронебойный» аргумент.
— Ну и что? Надо было предварительно узнать мое мнение.
Позже мне позвонил этот секретарь ЦК, кстати, гораздо лучше понимавший новую обстановку, чем в отделе, «надзиравшем» над Верховным Советом, и извинился за «несогласованность действий». В результате подбирал кандидатуры я сам. Среди них, например, была Валентина Ивановна Матвиенко, которой я предложил пост председателя комитета, занимавшегося вопросами семьи, женщин, и не принял ее отказ. После того как она все-таки согласилась на мое предложение, начались наши дружеские отношения, сохраняющиеся вплоть до настоящего времени.
Хорошо помню и партсобрание аппарата Верховного Совета, на котором я выступал с докладом. Позже мне сказали, что он был непривычен и по тональности, и по форме, — я не зачитывал заранее подготовленный текст. Смысл сказанного заключался в необходимости коренной перестройки работы аппарата. Только помогая депутатам, понимая их первостепенную роль, исходя из того, что депутатов «не подстрижешь под одну гребенку», можно и нужно менять всю систему работы. В этих выводах я опирался на своих единомышленников, а их было немало. Знаю, что подобных взглядов придерживался и Р. Н. Нишанов.
Однако курс на самостоятельность законодательной власти не так уж легко осуществим. Ему, в разных формах и применяя разные механизмы, противодействовала, да, к сожалению, и в настоящее время противодействует высшая исполнительная власть. Этот российский феномен дорого обходится стране, подчас лишая ее такого мощного рычага развития, как самостоятельный парламент.
Разделение различных ветвей власти — законодательной, исполнительной, судебной — обязательное условие демократизации общества. Будучи председателем Совета Союза Верховного Совета СССР, я решительно выступал за то, чтобы наш парламент не зависел от воли партийных чиновников из ЦК КПСС. Этот шаг в сторону независимости Верховного Совета очень не нравился ряду партийных деятелей. А в аппарате ВС я нашел много сторонников, среди которых выделялась заместитель руководителя аппарата умная, энергичная, волевая Людмила Ивановна Швецова.
После отмены VI статьи в Конституции СССР, провозглашавшей КПСС «правящей партией», казалось, дорога к самостоятельности парламента открыта. Она должна была привести к политическому плюрализму в России. Однако опять Госдуме навязали модель, когда заранее известны результаты голосования и не только потому, что одной партии — «Единой России» принадлежит конституционное большинство, но и потому, что, провозгласив себя «партией власти» (неужели ничему не научились?!), она голосует так, как ей велят. Без дискуссий внутри «Единой России» (а ее лидер заявил, что ей не нужны «никакие крылья» — ни правое, ни левое) при постоянном использовании административного ресурса мы не придем к подлинной демократии. Опыт КПСС свидетельствует об этом со всей определенностью.
Существует еще один момент, о котором говорят реже, — многие депутаты Госдумы и Законодательного собрания не порывают с бизнесом. Более того, с ним сращиваются. Это делает их зависимыми, позволяет «держать их на крючке», так как зачастую нетрудно найти на них компромат и активизировать его в случае непослушания. Конечно, путь предпринимателям в депутаты парламента не заказан. Но нельзя допускать, чтобы они передавали свой бизнес в управление, на самом деле не отлучаясь от него, супругам, родственникам, близким людям. Контроля над таким обходом регламента законодательного органа, по существу, нет.
Но вернемся к моему пребыванию в Верховном Совете СССР. Хотя мое положение в нем было укреплено тем, что в сентябре 1989 года я был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС[8], деятельность спикера палаты Верховного Совета была мне не по нутру, и в конце концов я сказал Горбачеву, что готов перейти на любую другую работу — дело, мол, для меня не в «погонах».
Так, уйдя с поста председателя Совета Союза Верховного Совета, я стал членом Президентского совета.
Глава IIIВойна, КОТОРОЙ могло НЕ БЫТЬ
Если бы мои солдаты начали думать, ни один не остался бы в войске.
Лечу в Багдад
Самое запоминающееся и значительное в период моей работы в Президентском совете — в общем-то достаточно аморфном органе — это, безусловно, участие в событиях, связанных с кризисом, а затем и войной в зоне Персидского залива. Но не только поэтому решил описать эти события.
Через двенадцать лет после того как они произошли, буквально накануне американского вторжения в Ирак, в феврале 2003 года я по поручению президента В. В. Путина вылетел в Багдад с его устным посланием. В условиях перспективы американского удара Путин предложил Саддаму Хусейну отказаться от поста президента и обратиться к парламенту с призывом провести демократические выборы. Саддам Хусейн отверг это предложение и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот и во время войны в зоне Персидского залива вы уверяли меня, что если выведу свои войска из Кувейта, то американцы не предпримут сухопутной операции. Однако уговоры, с которыми вы приезжали ко мне, оказались обманом».
Я ответил Саддаму Хусейну: «Если бы после сообщенного мне решения вы начали в считаные дни отводить свои вооруженные силы на иракскую территорию, а Тарик Азиз не затянул свою поездку в Москву до того времени, когда Вашингтон выдвинул ультиматум, было бы все иначе. Вы этого не сделали». Саддам Хусейн похлопал меня по плечу и ушел. А Тарик Азиз, присутствовавший при нашем разговоре (как известно, после вторжения в Ирак, в марте 2003 года, он сдался американцам), быстро проговорил вслед уходящему Саддаму: «Пройдет еще десять лет, и вы, Примаков, убедитесь, что мой любимый президент и сейчас прав…»
Итак, как развивались события в 1990 году?
Начало кризису положила агрессия против Кувейта, а затем аннексия его Ираком. Мировое сообщество в своем преобладающем большинстве требовало безоговорочного вывода интервентов из Кувейта. Соответствующие резолюции Совета Безопасности ООН прошли как по маслу, без обычных в таких случаях долгих согласований, дипломатических конвульсий. Между тем ужесточающаяся от резолюции к резолюции линия Совета Безопасности не приводила к ожидаемым результатам. Может быть, Саддам Хусейн считал, что в запасе есть много времени для маневрирования, которое следует начинать с наиболее жесткой отметки. А может быть, он просто не верил в то, что США проявят решимость в свержении его режима и все ограничится обстрелами с воздуха, а не сухопутной операцией. Он оказался полуправ. Наземная операция не завершилась американским броском на Багдад, и его режим был сохранен. Но почему у Саддама возникла уверенность в том, что США его могут заставить уйти из Кувейта, но никогда не утопят? В результате моих многократных встреч и разговоров с Саддамом, начиная с 1969 года, я пришел к выводу, что его менталитет складывался под воздействием постоянно присутствовавшей мысли о том, что его режим (а по мнению Саддама другого режима в Ираке и быть не могло, так как он плотно контролировал обстановку в стране) нужен американцам как контрбаланс послешахскому Ирану. Саддам укрепился в этой идее после того, как США оказали ему всяческую поддержку и военную помощь в войне с Ираном (1980–1988 годы).
Такой его психологический настрой повлиял, по моему глубокому убеждению, на позицию Ирака и во время захвата Кувейта. К этому можно добавить, что перед вторжением иракских войск в Кувейт Саддам Хусейн принял американского посла и спросил его, как относятся США к идее территориального единства Кувейта с Ираком. «Это — ваша проблема, решайте ее сами», — ответил американский посол.
Между тем, после вторжения иракских войск в Кувейт и объявления о том, что он становится одной из иракских провинций, на фоне безостановочного одобрения резолюций Совета Безопасности ООН, происходила переброска войск США и некоторых других стран, в том числе арабских, на подступы к Ираку. Американский контингент был отправлен в Саудовскую Аравию, которая, опасаясь стать следующей жертвой иракских вооруженных акций, обратилась за помощью к Вашингтону.
Жесткие санкции и столь масштабная военная демонстрация, как это ни звучит парадоксально, создавали простор для поисков политического выхода из тупика, в который вогнал ситуацию Саддам Хусейн. В августе впервые возникла идея направить в Багдад представителя президента СССР. Идея не была осуществлена сразу, так как практически оказался задействован другой канал — в Москве по просьбе С. Хусейна был принят министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз.
Однако сразу же проявились и недостатки такого метода общения с Ираком. Т. Азиз, так же как и все остальные из окружения С. Хусейна, не мог самостоятельно принимать решения. Он был лишь «толкователем» иракской позиции, и то в строго очерченных рамках, и «почтальоном» для передачи посланий.
Проявилось и другое — наш МИД был, по сути, против направления советского представителя в Багдад.
9 сентября 1990 года в Хельсинки состоялась советско-американская встреча в верхах. Инициатором ее выступил президент США Дж. Буш. Ему было важно получить публичную поддержку со стороны СССР, продемонстрировать единство двух держав в их стремлении добиваться вывода иракских войск из Кувейта. Без всяких колебаний было принято решение согласиться с предложением Буша.
В тот момент — и нужно сказать это со всей определенностью — в Москве преобладало мнение, что дело не дойдет до войны, будет отдача от использования всего арсенала политических, экономических и военно-демонстрационных средств давления на Саддама Хусейна. У Горбачева — он говорил об этом в своем окружении — сложилось впечатление, что президент США намерен решать проблему Кувейта политическими методами.
После переговоров с участием членов двух делегаций и беседы президентов СССР и США один на один состоялся обед. За столом я сидел между госпожой Б. Буш и помощником президента по национальной безопасности генералом Б. Скоукрофтом. Зная о том, что в течени