— Евгений, прекрати сейчас же! — поднял голос Горбачев.
МИД так и не представил свои предложения по моей миссии. Я решил позвонить Шеварднадзе и спросил его:
— Почему у нас так портятся отношения, ведь они были хорошими прежде — по вашей инициативе я даже стал почетным гражданином Тбилиси. Неужели вы думаете, что я мечу на ваше место министра иностранных дел?
— Да, об этом говорят все в МИДе, — ответил Шеварднадзе.
На него действовали наговоры, нашептывания некоторых окружавших его людей о моих «намерениях», которые абсолютно не имели места. Но (это стало ясно позже — хотя бы из книги Бешлосса и Тэлботта[9]) и сам министр иностранных дел СССР пошел на беспрецедентный шаг: перед моей встречей с президентом США он, по словам авторов книги, «довел до сведения Буша», что тот может не считаться с «идеями Примакова».
Таким образом он фактически дезавуировал миссию, осуществляемую по указанию своего президента. «Это была новая веха в отношениях между двумя странами — советский министр иностранных дел и Госдепартамент США тайно объединились против специального посланника Кремля» — к такому заключению пришли два американских автора, наблюдавших за развитием событий «изнутри».
Я готовился к встречам с главами государств для того, чтобы поделиться с ними идеями о «невидимом пакете»:
Ирак обязан — с этого только и могло все начаться — заявить о выводе войск из Кувейта, а затем незамедлительно осуществить этот вывод. Но замысел заключался в том, чтобы С. Хусейн заранее был проинформирован, что после вывода его войск начнется реальный процесс урегулирования арабо-израильского конфликта, и в этом процессе примут активное участие члены Совета Безопасности ООН.
И еще одна главная часть так называемого «невидимого пакета», с которым С. Хусейн мог быть ознакомлен до вывода его войск — полного и безусловного. Речь шла о системе безопасности, которую мировое сообщество хотело бы видеть в регионе в посткризисный период.
Такая система могла бы опираться на заинтересованность в ней двух сторон: соседей Ирака, испытывающих опасения, и небезосновательные, так как его агрессивное поведение в последние годы опиралось на быстро увеличивающийся военный потенциал, а также самого Саддама Хусейна, который сетовал в разговоре со мной, что он останется «в прицеле» даже в случае вывода войск из Кувейта.
Когда намечался мой отъезд из Москвы в Париж, поступила телеграмма от нашего посла в Италии, который передал, что премьер-министр Дж. Андреотти хотел бы видеть меня в Риме. Целый ряд послов, аккредитованных в Москве, запросились на беседы. Это тоже свидетельствовало о том, что политическая активность Советского Союза на Ближнем Востоке попала в центр мирового внимания.
16 октября около двух часов дня мы прибыли в аэропорт Фьюмичино. Встреча с Андреотти была назначена на 15.30, и дорога предстояла неблизкая. И тут я понял, на что способны сопровождавшие нас итальянские полицейские мотоциклисты. На большой скорости, виртуозно управляя мотоциклами, они буквально «расталкивали» другие машины, для того чтобы освободить путь. На крутом вираже на шоссе один из них упал, но, к счастью, тут же поднялся. Во дворец к премьер-министру прибыли вовремя.
Расспрашивая о деталях разговора с С. Хусейном, Дж. Андреотти высказал озабоченность тем, что еще до того, как будут исчерпаны политические возможности, «объективные обстоятельства» могут подтолкнуть США и другие страны к началу вооруженных действий. К таким обстоятельствам он отнес и погодные условия (в марте в Аравийской пустыне начинаются песчаные бури, что резко затрудняет осуществление военных операций), и начинающийся в июне сезон паломничества в Мекку и Медину — туда ежегодно совершают хадж примерно до полутора миллионов мусульман из разных стран. По прогнозам Андреотти, война могла стать реальностью в ближайшее время.
Но что было важнее всего, Андреотти сказал: «Если в Вашингтоне согласятся с предлагаемыми вами подходами к политическому урегулированию, мы это, несомненно, поддержим». Чувствовалось, что активизация СССР рассматривалась им как одна из немногих реальных альтернатив сползанию в военную пропасть.
Утром 17 октября мы вылетели из Рима в Париж. Во второй половине дня в Елисейском дворце состоялась встреча с президентом Франции Ф. Миттераном. Он тоже показал себя приверженцем линии на использование всех возможностей «до того, пока придется прибегнуть к крайним мерам». Но, так же как и Андреотти, французский президент не сомневался: война стоит у порога. Поддержав усилия, предпринимаемые СССР, чтобы избежать военной развязки, Ф. Миттеран рассказал, что делает в этом же направлении Франция. При этом он подчеркнул большую пользу от согласования линий двух держав — постоянных членов Совета Безопасности ООН.
Может быть, больше, чем любой другой западный лидер, президент Миттеран ощущал необходимость продвинуть решение палестинской проблемы, в том числе и для того, чтобы урегулировать кувейтский кризис, но высказал сомнение, что это встретит поддержку в Вашингтоне.
И вот мы в Соединенных Штатах. 18 октября, сразу же по прибытии в Вашингтон, начались встречи с американскими руководителями. Первая из них состоялась с начальником управления планирования Государственного департамента Д. Россом — фактически главным американским специалистом по Ближнему Востоку. Росс приехал в советское посольство с целью предварительно выяснить подробности нашей позиции. Интересуясь деталями, Росс — это было написано на его лице и отражалось в репликах — воспринимал мои разъяснения сдержанно, если не негативно. Явное неприятие с его стороны вызвала идея довести до Ирака мысль о том, что после вывода войск из Кувейта будет проявлена активность в решении палестинской проблемы.
— Израиль не пойдет на это, — категорично заявил Росс.
Мало нового внесли и последовавшие встречи с государственным секретарем Бейкером и помощником президента по национальной безопасности Скоукрофтом. Бейкер явно ждал главного разговора с Бушем, а Скоукрофта больше интересовало наше видение ситуации в Ираке. Может быть, лишь специальный помощник президента по вопросам кризиса в Персидском заливе К. Райс (когда пишу эти строки, она стала госсекретарем в администрации Буша-младшего), как мне показалось, понимала, что в наших предложениях есть по меньшей мере «полезное зерно».
Встречу со Скоукрофтом оживил неожиданный приход президента Буша, который, выбежав под проливным дождем из своего особняка, зашел, весь мокрый, только для того, как он сказал, чтобы пожать руку.
— Я жду с нетерпением встречи завтра утром, — услышали мы от Буша, покидавшего кабинет своего помощника.
19 октября, утром, мы приехали в Белый дом на прием к американскому президенту. Здесь уже были Бейкер, Скоукрофт, руководитель аппарата Белого дома Сунуну. Направление в Вашингтон личного представителя Горбачева для информирования о нашей миссии на Ближнем Востоке было подчеркнуто высоко оценено американским президентом. Он несколько раз возвращался к этой теме.
Живо интересуясь впечатлениями от разговора с Саддамом, Буш расспрашивал о его психологических особенностях, истории отношений с ним, задавал уточняющие вопросы, делал записи в блокноте. Было видно, что отдельные наши наблюдения не совпадали с точкой зрения президента. Но в общем создавалось впечатление, что Дж. Буш все еще не принял окончательного решения, нанести ли удар по Ираку. Он не только не исключал, но фактически высказался за нашу вторую встречу с С. Хусейном, сделав упор на ограниченности ее цели — «проинформировать Хусейна о бескомпромиссной позиции США». Но при этом все-таки добавил:
— Если появится позитивный сигнал со стороны Хусейна, то он будет нами услышан.
Двухчасовой разговор закончился словами Буша:
— Вы рассказали много интересного. В целом ряде высказанных идей есть для меня новое. Но мне необходимо посоветоваться с помощниками. Собираетесь ли вы задержаться в Вашингтоне?
Я сказал, что готов, если есть в этом необходимость.
— Через два-три часа дам вам ответ, — пообещал Буш, тепло попрощавшись с нами.
Ответ пришел раньше. Как представляется, многие из окружения Буша после нашего ухода стали куда более активными, чем во время беседы. Так или иначе, но двух-трех часов не потребовалось. Через сорок пять минут на ланче, который устраивал Дж. Сунуну, мне было сказано: «Президент просил передать, что вы можете сами планировать время отъезда». Я понял, что продолжения разговора не будет.
После того как отправили в Москву подробную информацию о встречах с официальными американскими лицами, наш посол Бессмертных, постоянный представитель в ООН Воронцов, прибывший из Нью-Йорка, и я обменялись впечатлениями и пришли к одному выводу: усилия СССР в рамках самостоятельно предпринимаемой миссии абсолютно не противоречат советско-американскому взаимодействию для достижения главной принципиальной цели — ухода Ирака из Кувейта.
С большим удовлетворением хочу отметить, что эта идея прозвучала и на пресс-конференции в Белом доме. Уже после окончания «острой фазы» кувейтского кризиса, 2 марта 1991 года, президент Дж. Буш заявил, что «никогда не был в претензии» к Горбачеву в связи с его попытками найти мирное решение кувейтского кризиса.
— Я хочу поддержать Советский Союз в стремлении продолжать его многосторонние дипломатические усилия, которые уже внесли значительный вклад в решение ближневосточных проблем, — заявил Буш.
До отлета в Москву оставалось буквально несколько часов, когда маршрут пришлось изменить. От Горбачева поступило указание лететь сначала в Лондон, чтобы встретиться с премьер-министром Тэтчер, которая обратилась с соответствующей просьбой.
Наш посол в Лондоне Л. М. Замятин подчеркнул, что премьер-министр редко принимает посетителей в своей загородной резиденции Чекерс. Мне все-таки кажется, что я был удостоен этой чести по простой причине: была суббота, а уик-энд Тэтчер предпочитала проводить за городом. После часа автомобильной езды у тяжелых ворот старинного английского замка на безукоризненно ровной дорожке, усыпанной гравием, нас встретила Маргарет Тэтчер.