— Пойди и выступи по телевидению, отмежевавшись от ГКЧП.
— Евгений, поверь, все уладится. Михаил Сергеевич вернется, и мы будем работать вместе.
— Что-то не верится. Нужно немедленно убрать танки с улиц Москвы, — сказал я.
Создалось впечатление, да так и было на самом деле, что Янаев, объявленный ГКЧП исполняющим обязанности президента, то есть первым лицом в государстве, был далеко не первой скрипкой заговора и искренне хотел, чтобы все случившееся оказалось дурным сном. Может быть, ему становилось легче от постоянного в то время общения с бутылкой?
Два члена Совета безопасности — Бакатин и я — выступили против переворота, устроенного ГКЧП. При прямом участии А. И. Вольского, который возглавлял в то время Промышленный союз, в 11.30 20 августа 1991 года по каналам Интерфакса, а затем многократно по радио «Эхо Москвы» было передано за моей и Бакатина подписями следующее: «Считаем антиконституционным введение чрезвычайного положения и передачу власти в стране группе лиц. По имеющимся у нас данным, президент СССР М. С. Горбачев здоров. Ответственность, лежащая на нас как на членах Совета безопасности, обязывает потребовать незамедлительно вывести с улиц городов бронетехнику, сделать все, чтобы не допустить кровопролития. Мы также требуем гарантировать личную безопасность М. С. Горбачева, дать возможность ему незамедлительно выступить публично».
21 августа состоялась пресс-конференция в помещении Промышленного союза. Туда позвонил И. Силаев — председатель Совета министров РСФСР — и спросил, согласны ли мы с Бакатиным полететь вместе с российской группой в Форос? Сразу же ответили утвердительно, но я все-таки решил спросить по телефону Ельцина. Он без всяких колебаний подтвердил предложение Силаева.
Нужно было спешить. В Крым уже вылетела группа, принимавшая участие в ГКЧП, и некоторые считали, что они могут посадить на борт Горбачева и увезти в неизвестном направлении. Сразу же выехали на аэродром Внуково-1. По дороге встретили уходящие из Москвы танки — поступил приказ из Министерства обороны, фактически положивший конец попыткам заговорщиков решить вопрос силой.
Дорога повреждена, грязь, машины заносило. Уже «под парами» стоял Ту-134. Нас окружили кольцом офицеры, потому что самолет штурмовала группа корреспондентов, которые требовали взять и их, но из переполненного самолета пришлось даже высадить несколько охранников. На борту были Иван Силаев, Александр Руцкой, Николай Федоров — министр юстиции РСФСР, и группа омоновцев в гражданской одежде с автоматами. С нами также летели поверенный в делах Франции, корреспонденты нескольких газет и телевидения — наши и иностранцы.
Поднялись в воздух и не знали, куда садиться. Нам сообщили, что база «Бальбек», находящаяся вблизи дачи Горбачева в Форосе, не принимает — на летную полосу выкатили самолет. Позже писали, что командующий Черноморским флотом дал команду сбить нас на подлете, а когда все-таки расчистили посадочную полосу и разрешили посадку на «Бальбек», стрелять на поражение. Но обо всем этом узнали позже.
На военной базе «Бальбек», куда приземлились часов в 8 вечера, было подозрительно тихо. Ни души. К этому моменту Горбачеву — это тоже выяснилось позже — восстановили связь, и он дал команду о беспрепятственной посадке нашего самолета. Сразу же выехали в Форос на так называемый объект «Заря». Горбачев и его семья были рады встрече. В Москву вернулись вместе.
Конечно, основные события по ликвидации ГКЧП разворачивались в Москве. Сорвать заговор удалось только потому, что страна уже стала другой. Проявилась и полная бездарность руководителей путча. Но, к несчастью, уже не способная к сопротивлению партия, выведенная ГКЧП из строя армия, запуганные событиями спецслужбы не могли остановить набиравшую силу волну, которая захлестнула и развалила Советский Союз.
Глава VПошел в разведку
Держи язык за зубами — наготове.
Президент в Ясеневе
Через некоторое время после подавления путча моя судьба вновь изменилась — стал главой внешней разведки сначала Советского Союза, а после распада СССР — России. Можно ли считать это случайностью? И да, и нет.
Инициатором моего перехода в разведку был В. Бакатин, который после срыва заговора стал председателем КГБ. К моменту, когда он предложил мне возглавить внешнюю разведку, уже было достоверно известно, что она выделяется в самостоятельную службу.
Это предложение поступило от Бакатина в тот период, когда он переживал настоящую драму — в обществе очень многие осуждали его за передачу американцам схемы прослушивающих устройств, заложенных в бетонированные плиты здания их нового посольства в Москве. Передачу, по его словам, санкционировали и Горбачев, и Ельцин, а он искренне, хотя и наивно полагал, что получит в ответ американские схемы и все это послужит установлению новых отношений. Но американские партнеры ограничились словесной благодарностью.
Между тем американцы могли бы сделать в ответ жест доброй воли. Придя в разведку, я узнал, что во время постройки нового комплекса нашего посольства в Вашингтоне в первой очереди здания — жилом доме и посту дежурного — было выявлено пять типов систем подслушивания с десятками микрофонов. В результате поисковых работ бригадами Центра, проведенных по второй очереди — административное и представительское здание, помещение поста дежурных комендантов, — было обнаружено полторы сотни микрофонов и датчиков различных систем прослушивания. В девятнадцатиэтажном двухсотпятидесятишестиквартирном доме Постпредства при ООН в Нью-Йорке были тоже обнаружены многочисленные системы прослушивания. Причем на пресс-конференциях и в средствах массовой информации по оперативным соображениям мы сообщали лишь о части выявленных систем. Следовательно, американцам было что «отдать», но этого не произошло.
К Вадиму Бакатину я относился и отношусь хорошо — он честный, порядочный человек. Но предложение, исходившее от него, возглавить разведку было настолько неожиданно ошеломляющим, что, каюсь, воспринял его вначале несерьезно. Начисто забыл о нем во время сентябрьской поездки по Ближнему Востоку, куда полетел с большой группой представителей союзных и российских органов власти с целью получить столь необходимые стране кредиты. Нам тогда это неплохо удалось сделать — сумма полученных только несвязанных займов составила более трех миллиардов долларов. Во время поездок в Саудовскую Аравию, Кувейт, Арабские Эмираты, Египет, Иран, Турцию в полной мере использовал и свои связи, но главное, конечно, было не в них, а в высоком авторитете нашей страны в арабском мире.
Прилетел в Москву окрыленный успехом. Однако для личного доклада меня Горбачев не вызвал. Он позвонил по телефону и, не спросив ни слова о результатах поездки, предложил в условиях ликвидации Совета безопасности стать его советником по внешнеэкономическим вопросам. Я понимал, что мне «подыскивается место». Может быть, сказалась в какой-то степени и обида — предложение делалось как бы мимоходом, по телефону. Так или иначе, я ответил:
— Михаил Сергеевич, мне как-то уже надоело советовать.
— Тогда соглашайся на должность руководителя разведки, мне Бакатин говорил об этом.
— Хорошо, — с ходу, неожиданно даже для самого себя, ответил я.
Прошло несколько дней — никто не возвращался к этой теме. Бакатин позже мне объяснил причину. Тогда уже ни одно назначение на сколько-нибудь крупный государственный пост не проходило без Ельцина, который отдыхал на юге. Бакатин позвонил ему — Ельцин вначале колебался, но, по словам Вадима, он его уговорил.
Ельцин к этому времени знал меня неплохо. Будучи председателем Совета Союза, я отвечал за международную деятельность Верховного Совета. Он контактировал со мной в связи со своими зарубежными поездками в качестве депутата. Однажды, например, я передал ему, что его поездку в Бонн хотят использовать в антигорбачевских целях.
— Откуда вам это известно? — последовал вопрос.
— Об этом написал в телеграмме наш посол, могу вам показать.
— Не надо, — ответил Ельцин. — Я не поеду.
Я был против сталкивания лбами Горбачева и Ельцина. А это делали многие, причем с обеих сторон, и не думаю, что за этим стояли в тот период главным образом «идеологические мотивы». У меня не было никаких оснований считать, что Ельцин ко мне относится негативно, но причину его колебаний в связи с назначением руководителем внешней разведки я понимал — был в «команде Горбачева», не принадлежал к окружению Ельцина, а в то время на ведущие посты расставлялись люди, которые работали с ним раньше.
Так как разведка еще не была выведена из состава КГБ, то меня назначили начальником Первого главного управления (ПГУ) и одновременно первым заместителем председателя КГБ, а через месяц внешняя разведка получила организационную самостоятельность и стала называться Центральной службой разведки (ЦСР).
Так что пробыл первым заместителем председателя КГБ один месяц, но это отнюдь не мешает во всех моих биографических справках, опубликованных на Западе да и у нас, жирно подчеркивать, что я, дескать, вышел «из недр КГБ».
После ликвидации союзных органов власти Ельцин подписал указ о создании на базе ЦСР Службы внешней разведки России (СВР). Сразу же позвонил ему и задал далеко не праздный вопрос: кто будет осуществлять этот указ?
— Это не телефонный разговор, — ответил Ельцин. — Приходите, поговорим.
В назначенный срок был у Ельцина.
— Я вам доверяю, но в коллективе к вам относятся очень по-разному.
— Знаете, — отреагировал я, — если бы вы сказали, что не доверяете, разговор на этом бы и закончился. Но меня задело то, что вас информировали о плохом отношении ко мне в самой разведке. Признаюсь, я этого не чувствую, но нельзя исключить, что ошибаюсь.
— Хорошо, я встречусь с вашими заместителями.
— Некоторых уже подобрал я сам. Картина будет объективной, если вы встретитесь со всем руководством — это 40–50 человек.