Почему я должен быть в пальто? Неужели американский протокольщик так упорно беспокоится о моем здоровье — на улице действительно было минус 12 градусов по Цельсию? Додуматься об истинной причине такой заботы мне опять помогли наши сотрудники. Кристофер обычно обращал особое внимание на показную сторону дела. Во всяком случае, его окружение предусматривало режиссуру освещаемого в буквальном и переносном смысле начала встречи так, чтобы было непонятно, кто к кому приехал. К сожалению, таким условностям придавалось столь большое значение.
Встретил Кристофера с радушной улыбкой, в костюме, на пороге отеля — как и подобает встречать гостей.
Переговоры один на один происходили во время обеда. За столом сидели по два человека с каждой стороны — министры и записывающие беседу сотрудники. Кристофер говорил по-английски, я — по-русски. Беседа была запланирована на полтора часа, но продолжалась более трех.
Начался разговор с предложения госсекретаря перейти на «ты».
— Друзья обычно зовут меня Крис, — сказал он.
Выслушал самым внимательным образом, как много снега в той самой Северной Дакоте, где вырос Кристофер, узнал, что жена у него финка, а предки родом из Скандинавии, что он стал морским офицером во время Второй мировой войны, в которой, однако, не принимал участия. Говоря о войне, Кристофер подчеркнул, что США и Россия были и остаются самыми мощными державами.
Оттолкнувшись от этих слов, я перешел к конкретике и сказал Кристоферу:
— Давайте договоримся о пяти пунктах, которые определяют отношения этих «самых мощных держав». Во-первых, постоянные консультации; во-вторых, взаимное информирование по вопросам, затрагивающим интересы другой стороны; в-третьих, предотвращение «сюрпризов»; в-четвертых, выполнение достигнутых договоренностей; и в-пятых, поиски развязок по тем вопросам, где наши интересы не сходятся. — При этом подчеркнул: — У нас нет сомнений в том, что Россия должна иметь продвинутые, развитые, многопрофильные отношения с США, но, говоря откровенно, складывается впечатление, что с американской стороны уделяется не столь уж большое внимание равенству двух субъектов наших отношений.
— Мне представляется обратное, — возразил Кристофер. — Никто, глядя на Клинтона и Ельцина, стоящих бок о бок на пресс-конференции, не может сказать, что наш президент относится к вашему не как к ровне.
Пришлось заметить Крису, что любой глава иностранного государства, приезжая в США, стоит на подиуме рядом с американским президентом. Затем сказал о нашей обеспокоенности в связи с американской политикой в ряде областей.
Одной из самых главных проблем нашего разговора стало будущее НАТО.
— Известно, — сказал я Кристоферу, — что Россия не намерена стучать кулаком по столу, как, к сожалению, и вы, и мы делали в эпоху холодной войны. Но это отнюдь не снимает наших весьма серьезных тревог в связи с расширением Североатлантического альянса. Нам заявляют, что НАТО не собирается вести военные действия против России. Но и вам известно, что российские ракеты не нацелены на США. Однако следует ли из этого, что Вашингтон был бы готов поддержать наращивание Россией ее ракетно-ядерного потенциала, не нацеленного на Соединенные Штаты? Так или иначе, само приближение НАТО к российским границам создает совершенно новую, крайне невыгодную для нас военно-политическую и геополитическую ситуацию.
По словам Кристофера, натовцы исходят из того, что Россия, во-первых, хотела бы, чтобы такое расширение было постепенным, и во-вторых, что необходимо найти какие-то формы подключения самой России к НАТО. Так в Вашингтоне, по словам госсекретаря, поняли «сигнал» из Москвы. Если он стал другим, то, как сказал Кристофер, «вам придется спать с ежом».
Не знаю, как он оценил мой ответ, но я ему сказал, что предпочитаю спать совсем не с ежом.
Расширение НАТО: все мы упустили шанс
Разговор с Кристофером не оставил сомнений в том, что с нами решили не считаться при расширении НАТО. Оправдывая свою позицию, он напирал на какие-то «сигналы», поступившие из России. На что он намекал? Может быть, Кристофер имел в виду заявление Ельцина, который во время визита в Варшаву летом 1993 года сказал президенту Валенсе, что вопрос о вступлении его страны в НАТО находится в компетенции Польши, а не России. Это высказывание сразу же подхватили — и за рубежом, и в России, — представив его чуть ли не как показатель того, что Москва если и не выступит в поддержку расширения Североатлантического альянса, то, во всяком случае, по сему поводу промолчит.
В понедельник, 15 ноября 1993 года, то есть за три года до описываемых событий, в качестве директора СВР я был у президента, которого проинформировал о подготовке службой открытого доклада по проблеме расширения НАТО. Мы имели абсолютно надежные свидетельства того, что стратегическое военное планирование в штаб-квартире НАТО по-прежнему включает в себя «наихудший вариант» с применением ядерного оружия — против кого: России, Китая?
В докладе СВР, в частности, говорилось, что в условиях постконфронтационного периода и отсутствия так называемой блоковой дисциплины, которая существовала до ликвидации Варшавского договора, Россия не вправе диктовать суверенным государствам Центральной и Восточной Европы, вступать ли им или не вступать в НАТО либо другие международные объединения. Однако процесс вхождения государств Центральной и Восточной Европы в НАТО, его характер, сроки, обязательства и права новых членов должны формироваться с учетом мнения всех заинтересованных сторон, в том числе России.
Ельцин попросил текст доклада СВР и оставил его у себя, сказав, что после внимательного прочтения решит вопрос о его публикации. Через неделю, во время следующей встречи, он санкционировал презентацию открытого доклада СВР в пресс-центре МИДа на Зубовской площади. Оценивая материал, Ельцин подчеркнул:
— Считаю его актуальным, нужно поставить точки над i; в то же время чувствуется, что разведка не «нагнетает страсти», напротив, выступает за укрепление стабильности, в том числе в нормализуемых отношениях с Западом.
Пресс-конференция директора СВР для представления доклада «Перспективы расширения НАТО и интересы России» была назначена на 25 ноября. Утром вышла газета «Известия» со статьей, в которой говорилось, что у СВР и МИДа существуют противоречия по вопросу расширения НАТО. Я уже стоял в пальто, готовясь выехать на Зубовскую, когда позвонил Козырев, попросивший высказаться на пресс-конференции по поводу этой «возмутительной публикации». Обещал ему, не упоминая о статье, сказать об отсутствии противоположностей в стратегических оценках. Обещание свое выполнил, ограничившись словами о том, что некоторые тактические различия естественны, но они не проявляются в главном, — взял на себя смелость заявить, что оба ведомства негативно относятся к расширению НАТО.
Каково же было мое удивление, когда через два часа после пресс-конференции СВР советник министра иностранных дел по контактам с общественностью созвала брифинг, где заявила, что доклад Службы внешней разведки — документ чисто ведомственный, а позиция МИДа, которая отражает мнение президента, заключается в следующем: НАТО не угрожает России; любое государство может обеспечивать свою безопасность так, как считает нужным; вступление стран Центральной и Восточной Европы в НАТО контрпродуктивно… без вступления России.
Возможно, кое-кого дезориентировало то, что я ранее на пресс-конференции практически ушел от ответа на вопрос, знакомился ли с докладом предварительно Ельцин. Поэтому заключительный аккорд принадлежал пресс-секретарю президента Вячеславу Костикову, который заявил, что Ельцин разделяет негативную точку зрения разведки на проблему расширения Североатлантического альянса.
В первые дни пребывания на Смоленской площади я собрал совещание по НАТО. Я знал, что при прежнем министре несколько ведущих сотрудников МИДа заняли позицию против расширения Североатлантического альянса, но тогда оставались в меньшинстве. На этот раз картина кардинально изменилась, обсуждались три варианта:
1) выступать против расширения НАТО и отказаться от любых отношений с Североатлантическим альянсом. Этот вариант можно было считать «путем в никуда», а точнее, путем назад — пусть не сразу, но к возобновлению холодной войны;
2) принять без всяких попыток оказать влияние на этот процесс расширения НАТО. К этому варианту нас подталкивали натовцы, в первую очередь США, да и некоторые отечественные политики. Такой вариант смахивал на капитуляцию и был чреват эскалацией тяжелых последствий;
3) не сходить с негативной позиции в отношении расширения НАТО и одновременно вести переговоры с целью минимизировать последствия, в наибольшей степени угрожающие нашей безопасности и не отвечающие нашим интересам. Иными словами, сделать упор на наше воздействие на процесс расширения.
Мы в МИДе сошлись на третьем варианте, посчитав его оптимальным в сложившейся ситуации. При этом мы понимали, что предстоит тяжелейшая, изнуряющая борьба за достижение нашей цели.
Первым сказал мне о том, что в НАТО нет «пассажиров» разных классов и поэтому, дескать, не могут вводиться какие-либо ограничения в отношении новых членов этого союза, С. Тэлботт во время его посещения МИДа в январе 1996 года вместе с будущим американским послом в России Д. Коллинзом. Нужно отдать Тэлботту должное — он не стал спорить, а просто улыбнулся, когда я ему ответил:
— Строуб, о чем вы говорите? Если НАТО сравнить с самолетом, то на нем не только летят пассажиры разных классов, но американцы сидят в кабине пилота. Это ли не свидетельство «равенства» всех и вся?
А если говорить об обязательствах и правах различных членов НАТО, которые якобы подстрижены под одну гребенку, продолжал я, то приведу пример Норвегии, на территории которой не размещено ядерное оружие и нет иностранных баз. Мне могут со всем основанием заметить, что это — самоограничение. Но как в этой связи смотрится ФРГ? Ведь, согласно Договору об объединении Германии, США, СССР, Англия и Франция установили, что в восточных землях (бывшая ГДР) Германии не должно быть ни ядерного оружия, ни иностранных войск.