Я предложил свои возможности — существовала предварительная договоренность о том, что меня примет король Марокко Хасан II, который являлся председателем Организации исламской конференции (ОИК), президент Алжира, ливийский лидер Муамар Каддафи и президент Египта Мубарак.
Сказал также Ельцину, что считаю целесообразным, чтобы он предал гласности те недостатки, промахи, ошибки, которые проявились во время последних событий в Чечне. По его просьбе уточнил:
1. Три года не предпринимались решительные меры. Сказался явный недостаток реальной информации у российского руководства.
2. Часть тяжелого вооружения была передана при выводе войск режиму Дудаева.
3. Выявились недостатки в работе Генштаба в планировании военной операции в Чечне, в координации различных составляющих Вооруженных сил, а шире — в военном строительстве, в создании и производстве вооружений, отвечающих нынешним задачам.
Ельцин сидел в задумчивости. Чувствовалось, что он не раз думал обо всем этом.
В результате поездок на Ближний Восток и в Северную Африку я убедился еще раз, что главы многих арабских стран не только не поддерживают терроризм, но считают необходимой борьбу с сепаратизмом. Король Марокко практически отменил проведение чрезвычайной сессии ОИК, посвященной Чечне, а Каддафи даже позвонил Дудаеву, пытаясь его «остудить».
Но «остудить» чеченских боевиков не удалось ни до, ни после гибели Дудаева.
На этот раз Совет безопасности собрался 29 июня 1995 года, после террористической операции в Буденновске, начавшейся с захвата боевиками Басаева больницы и закончившейся — после того как погибли десятки заложников и сотрудников МВД — договоренностью об освобождении все еще находившихся под дулами бандитов мирных жителей «под залог» разрешения террористам уйти.
Первым выступил губернатор Ставропольского края Кузнецов.
— Для жителей Буденновска, — подчеркнул он, — главный вопрос: почему не уничтожены бандиты?
Далее он сказал, что непосредственно границу с Чечней охраняют всего 236 сотрудников местной милиции, а граница Дагестана с Чечней — вовсе прозрачная. Отсюда полная прозрачность на всем протяжении Чечня — Дагестан — Ставропольский край. По словам Кузнецова, во время операции в Буденновске проявилось полное отсутствие взаимодействия всех силовых структур.
— Не было данных от военной разведки, и я сомневаюсь, — добавил он, — что положение быстро выправится.
Затем выступил Ерин, который честно признал серьезные недостатки в деятельности МВД и сказал, что готов уйти в отставку. Степашин, обрисовав положение, заявил, что уже принял решение подать в отставку. По словам Грачева, его главной виной является то, что уже на первом этапе не смог скоординировать деятельность силовых структур. Другая ошибка в том, что не добил оставшиеся банды, которые ушли в горы. Самая большая вина в том, что не нашел и не «накрыл» отряд Басаева.
— А в Буденновске, — откровенно сказал Грачев, — отсиделся за спинами своих коллег. Хочу извиниться за резкие слова в адрес Ерина и Степашина и заявить о готовности уйти в отставку.
И Егоров, и секретарь Совета безопасности Лобов тоже заявили о готовности уйти со своих постов.
— Цена вашей вины очень велика, — заключил президент.
Последовали некоторые отставки, однако по «буденновскому сценарию» повторился захват террористами родильного дома в Кизляре, а затем, как-то экспромтом, без должной подготовки и продуманных идей, сели за стол переговоров. В августе 1996 года были подписаны далеко не однозначные Хасавюртские соглашения[30]. Федеральные войска покинули Чечню, и все вернулось на круги своя: криминал сохранил свои позиции.
Я не знаю, был ли проведен серьезный комплексный анализ «первой войны» в Чечне и сделаны военные и политические выводы, не знаю, положили ли глубокий разбор этих событий в основу прогноза развития ситуации в самой Чечне, в соседних странах и субъектах Российской Федерации, рассмотрели ли варианты наших действий и контрдействий. Во всяком случае, я, будучи министром иностранных дел, а затем председателем правительства, к подобным комплексным целенаправленным обсуждениям не привлекался.
30 августа на Совете безопасности Ельцин констатировал «перевод стрелок на мирное решение». Одновременно он упрекнул — мне кажется, совершенно правильно — Министерство обороны за то, что оно рано отвело все свои силы, а пограничников за то, что не договорились о закрытии границы Чечни с Грузией и не поставили эту границу под свой контроль.
— Нужно было брать Басаева после Буденновска на границе, — сказал Ельцин, — там кончились наши обязательства. Спецслужбы, в первую очередь МВД, должны укреплять все административные границы с Чечней.
Выступил новый министр внутренних дел А. С. Куликов, который в виде одного из вариантов предложил закрепиться на берегу Терека и вернуть Ставропольскому краю два района, переданные Чечне при советской власти.
Но это были лишь импульсы к глубокому и детальному рассмотрению сложившегося положения и определению последующих действий с нашей стороны.
К моменту формирования под моим председательством правительства в России терроризм захлестнул Чечню. После зверского убийства в начале октября 1998 года четырех представителей английской фирмы — трех англичан и новозеландца — избранный президентом Чечни Масхадов почувствовал себя особенно ущемленным, так как Лондон был единственной западной столицей, где его официально приняли за несколько месяцев до этого. Он объявил, что приказал начать поиски четырех похищенных, а после того, как нашли четыре отрубленные головы, поиски их убийц.
С этого момента усиливаются противоречия в стане чеченских полевых командиров. Масхадов потребовал в течение семи дней распустить все не подчиняющиеся «главному штабу» вооруженные формирования, немедленно ликвидировать базы Басаева, Хаттаба и Исрапилова в Серженюрте, Ведено и Урус-Мартане.
Однако, несмотря на истечение сроков ультиматумов, выдвигаемых Масхадовым, широкомасштабные операции не начинались. В это время до нас было доведено предложение Масхадова провести встречу со мной. Ельцин дал добро. Консультировался с Александром Дзасоховым — президентом Республики Северная Осетия — Алания и Русланом Аушевым — президентом Ингушетии. Решили провести встречу во Владикавказе, куда прибыли Масхадов и Аушев.
Встреча проходила 29 октября — это был день рождения одновременно и Руслана Аушева, и мой. Принимал нас всех старинный мой друг Дзасохов. Это создало хороший фон для переговоров. Но разговаривал я с Масхадовым один на один.
Для себя почерпнул из этого разговора следующее:
1. Масхадова и Басаева разделяли на тот момент не только борьба за лидерство в Чечне, но и «стратегические интересы». На прямо поставленный мною вопрос Масхадов ответил: «Я считаю, что независимая Чечня должна существовать в нынешних границах, а Басаев думает по-другому. Он хочет чеченский эксперимент перенести на соседние территории, в первую очередь на Дагестан, и добиваться выхода к двум морям — Каспийскому и Черному».
2. С противниками Масхадова тесно контактируют определенные силы в России, а именно, по его словам, Б. Березовский, который «поддерживает их материально, в частности, платя за освобождение заложников, а также предоставил им радиоаппаратуру. Основным партнером Березовского является М. Удугов» (министр иностранных дел Чечни. — Е. П.).
Мы договорились (со мной были министр внутренних дел С. В. Степашин и министр по делам национальностей Р. Г. Абдулатипов) о сотрудничестве правоохранительных органов в борьбе с похищениями людей и преступностью, о восстановлении ряда предприятий Чечни, о выплате Центром компенсации гражданам, подвергшимся депортации в 1994 году и проживающим на территории Чечни, о переводе пенсий чеченским пенсионерам из Федерального пенсионного фонда.
Главным итогом встречи было обещание Масхадова в течение месяца «начать открытую борьбу и покончить с террористами».
Возвратившись в Грозный, Масхадов не смог или не захотел действовать против набиравших силу «независимых» от его режима полевых командиров. Если в первые дни после встречи во Владикавказе давал понять, что готов что-то делать, например, 30 октября без разъяснений снял с поста министра иностранных дел М. Удугова, то в дальнейшем решительность Масхадова стала таять на глазах. Это развязывало руки экстремистским элементам, нацелившимся на экспорт «чеченского опыта» в Дагестан и осуществление крупных террористических актов в России. Даже если Масхадов не встал на путь поддержки этих действий, он не мог не знать о них и не предпринял решительных шагов для их предотвращения. Навряд ли он предполагал, каких масштабов достигнет российская реакция. Москва при поддержке практически всего российского общественного мнения ввела войска на территорию Чечни. Началась антитеррористическая операция, которая по сути переросла в войну против чеченских террористов и сепаратистов. Целью операции была ликвидация потенциала террористов и — скрывать тут, как мне кажется, нечего — возвращение Чечни в лоно Российского государства, срыв более широких планов отторжения от России Северного Кавказа, территориальной дезинтеграции страны.
Необходимость таких жестких действий была бесспорной. Просто выбить чеченских боевиков из Дагестана и не преследовать их, ограничиться открытием уголовных дел и бесплодными требованиями от чеченских властей выдать бандитов, взорвавших жилые дома, убивших и искалечивших тысячи мирных граждан, — все это было бы показателем нежелания или неумения федерального Центра защищать интересы России и россиян. И не случайно рейтинг премьер-министра Путина, который взял на себя ответственность за действия против боевиков на территории Чечни, необычайно быстро вырос, а в дальнейшем в первом туре он выиграл борьбу за президентское кресло.
Итак, в октябре 1999 года федеральные силы вошли на территорию Чечни. Существовали различные варианты продолжения этой операции. Мне и мэру Москвы Юрию Лужкову, с которым к тому времени обозначилась близость взглядов по многим проблемам, казалось, что лучший вариант — остановиться на берегу Терека, надежно закрыть границы Чечни с Дагестаном и Ставропольским краем, а также с Ингушетией и Грузией, создав своеобразную «зону безопасности». На юг Чечни не входить. Одновременно наносить точечные бомбовые и ракетные удары по боевым целям, инфраструктуре, используемой боевиками.