Положение начало меняться после августа 1998 года. Передо мной интервью директора-распорядителя МВФ М. Камдессю газете «Монд» от 27 октября 1998 года. Он заявил, что при управлении кризисом не следует ограничиваться лишь макроэкономическим подходом. Следующее его «откровение» заключалось в некоторых ретроспективных оценках экономической ситуации в России, прозвучавших впервые: либерализация капиталов проводилась дезорганизованно, подчас вопреки здравому смыслу; МВФ никогда не приветствовал чрезмерную либерализацию спекулятивного капитала.
За этими словами, очевидно, стояло стремление ответить на нараставшую критику МВФ за нежелание снизойти в своих оценках до специфики тех стран, которым предоставляются финансовые кредиты, учесть их реалии, трудности, не рассматривать их всех — начиная от Индонезии и кончая Россией — в качестве одной «модели», которой предписываются универсальные правила поведения, далеко не всегда обеспечивающие социально-политическую стабильность в обществе.
Высказывания Камдессю вдохновляли, но главное представление о позиции МВФ мог дать прямой диалог с директором-распорядителем. Моя первая встреча с ним состоялась в самом начале декабря 1998 года. Это было неплохим началом. Камдессю, в частности, сказал: «Со своей стороны мы сделаем больше, чем раньше, для успеха ваших переговоров с Парижским клубом, так как понимаем, что необходимо добиться реструктуризации советского долга, но при выполнении всех обязательств по российскому долгу. Вопреки утверждению российской печати ваше правительство сделало чрезвычайно много за короткий промежуток времени».
Абсолютно непринужденным и даже доверительным был разговор и за ужином в нашем Белом доме. После этого пошли пострелять в тир. Я знал, что Черномырдин приглашал в свою бытность премьером Камдессю на охоту в одно из подмосковных хозяйств, и некоторые говорили, что далеко не все кабаны падали в результате выстрелов директора-распорядителя — егеря, сидевшие в кустах, были куда более меткими стрелками. Нужно сказать, однако, что в тире Камдессю поражал мишени хорошо. В общем и целом настроение у нас было приподнятое, и мы считали, что обещанные ранее транши в размере 8 миллиардов долларов поступят к нам в скором времени.
Однако нас ждало разочарование. Правда, не было дефицита во встречах. Визиты в Москву разных официальных лиц из МВФ чередовались с поездками в США наших представителей, в том числе министра финансов Задорнова, который по просьбе Камдессю был назначен ответственным за связь правительства России с МВФ. Об ускорении подписания соглашения с МВФ, которое даст возможность получить России очередные транши, Ельцин разговаривал со Шрёдером и получил благоприятный ответ. Мне звонил по телефону президент Ширак и тоже обещал договориться с Камдессю.
Нужны ли были России кредиты МВФ? Сама действительность показала, что мы не погибли без этих кредитов. Но их отсутствие затрудняло нам жизнь, особенно с учетом того, что мы расплачивались за накопленную задолженность: за восемь месяцев выплатили более 6 миллиардов долларов, в которых весьма остро нуждались сами. Вместе с тем дело было не только в кредитах фонда. Без подписания соглашения с МВФ — вот что было главное — мы не могли не только реструктурировать свои долги, не только получить обговоренные ранее займы от Международного банка реконструкции и развития, но даже кредиты и займы на двусторонней основе.
Помню, как перед своим приездом в Москву мне позвонил по телефону премьер-министр Японии Обути, с которым я был в добрых отношениях еще в бытность обоих министрами иностранных дел. Полушутя-полусерьезно он сказал: «За проявленную смелость, когда вы согласились в столь критической обстановке возглавить правительство, я обещаю японский кредит России в сумме 800 миллионов долларов». Естественно, я поблагодарил своего коллегу. Однако через пару дней с Задорновым связался японский министр финансов, который, подтвердив обещание, сказал, что оно будет осуществлено после подписания соглашения правительства России с МВФ.
А соглашение откладывалось. Мы в правительстве из кожи лезли вон, чтобы залатать социальные дыры, дать импульс промышленности и сельскому хозяйству, поднять рухнувшую банковскую систему, сохранить боеспособность Вооруженных сил, обеспечить текущую выплату долгов. А нас учили, учили, увеличивали число запросов, часто требуя невозможного. Не скажу, что все, что исходило от МВФ, было неправильным, неправомерным, но создавалось впечатление, что такое выстраивание аргументов нужно для того, чтобы, с одной стороны, оправдать откладывание решения подписать соглашение МВФ с правительством России, а с другой — показать нашу несостоятельность.
Миссия МВФ во главе с заместителем директора Второго европейского департамента МВФ Ж. Беланже прибыла в Москву в середине марта. В конце концов в Москву вновь приехал директор-распорядитель МВФ Камдессю. И с одним, и со вторым состоялись обстоятельные переговоры. Что можно было извлечь из позиции МВФ на тот период? Прежде всего фонд требовал резкого увеличения доходной части нашего бюджета. Для этого предлагались различные варианты, как сказал Беланже, «в помощь» нам. Например, брать больше с «Газпрома».
Я попытался объяснить, что «Газпром» — акционерное общество, которое платит в бюджет то, что оно обязано платить в виде налогов и экспортных пошлин. Если требовать больше средств, что противозаконно, то, помимо всего прочего, «Газпром» тоже может сказать (и с этим придется считаться): в таком случае прекращаются поставки газа в Беларусь, Украину, Грузию, пока они не выплатят долги; устанавливаются на внутреннем рынке цены, равные мировым; прекращаются поставки газа тем электростанциям, которые не платят, а таких большинство. При этом я подчеркнул, что сложность с доходной частью бюджета у нас во многом из-за невыплаты долгов странами СНГ за поставленные им нефть, газ, электроэнергию. Задолженность эта достигла в то время 7 миллиардов долларов. Из них 2 миллиарда приходилось на Украину. Когда я еще был министром иностранных дел, по просьбе, в том числе и американцев, мы давали в кредит газ и в Сараево.
— У нас есть кое-какие резервы, — продолжал я, — но мы не хотели бы при этом уменьшать — и так маленькие, недостаточные, — те средства, которые стремимся вложить в реальный сектор экономики. Потому что тогда мы не обеспечиваем завтрашний день.
«Наиболее легкие способы пополнения доходной части бюджета» (слова Камдессю) решил показать нам директор-распорядитель МВФ. Он предложил, чтобы «покупатели бензина на бензоколонке и покупатели алкоголя платили то же самое, что в июле 1998 года» (то есть до августовского дефолта. — Е. П.). Я ответил, что в то время цена бутылки водки составляла 4 доллара. Известно, что с тех пор произошло обесценение рубля и ныне 4 доллара равны 100 рублям.
— Вы призываете, следовательно, поднять цену одной бутылки до 100 рублей, что составляет десятую часть средней заработной платы?
— Не понимаю, — упорствовал Камдессю, — почему любители алкоголя должны платить меньше, чем в 1998 году.
— Да они не платят меньше. Они получают меньше. Если мы установим цену в 100 рублей за бутылку водки, то ее будут подпольно делать и продавать. Из любой гадости будут делать, а люди травятся.
— Восстановив акциз до того уровня, который был в 1998 году, — продолжал гнуть свою линию Камдессю, — вы получите дополнительно 3,5 миллиарда рублей. В августе прошлого года люди же не травились.
— Еще как травились. Знаете ли вы, — не выдержал я, — что только за 1997–1998 годы у нас от недоброкачественной водки погибло больше людей, чем мы потеряли за всю войну в Афганистане?!
Другой совет Камдессю «наиболее легким способом пополнить бюджет» заключался в следующем:
— Просто потрясает, что в России налогообложение высокооктанового бензина составляет всего 1 цент за литр, в то время как в целом в Европе — 25 центов за литр, а в США, которые тоже производят бензин, — 10 центов за литр. Если бы вы в течение нынешнего года достигли уровня этого акциза США, то получили бы в бюджет дополнительно 20 миллиардов рублей.
— За счет чего? Покажите! — недоумевал я. — Вы берете весь бензин. А вы возьмите только высокооктановый и покажите, каким образом я получу 20 миллиардов. На весь бензин мы не можем поднять акцизы. Это ударит по сельским труженикам, армии. У нас к тому же миллионы людей, у которых старые автомашины, прослужившие 10–15 лет. Их постоянно латают, и эти автомашины заправляются низкооктановым бензином.
— Извините, — согласился Камдессю. — Сейчас уточню цифры. Нам дали неправильную информацию.
— Вы же понимаете, — продолжал я, — что и в целом сопоставлять одни лишь цены в США и у нас просто нельзя. Вы сопоставьте долю этих цен в средней заработной плате в США, у нас и во Франции. И если вы мне покажете, что эта доля у нас меньше, чем во Франции или Соединенных Штатах, тогда я подниму руки.
Следующие предложения Камдессю сводились к введению экспортной пошлины в размере 5 экю за тонну нефти вне зависимости от ее цены.
— Мы уже сделали больше, чем вы предлагаете, — установили пошлину в 5 экю при цене за баррель в 12 долларов. Но, как мы считаем, цена будет повышаться, и в постановлении правительства у нас записано прямо, что пошлины будут индексироваться в зависимости от динамики цен, — сказал я.
Выяснилось, что директор-распорядитель не видел этого постановления. Не ведал он и о многом другом из того, что уже сделало правительство. Вместе с тем я как-то прочувствовал во время нашей беседы возможность того, что отдельные политики, или скорее политиканы, главным образом из России, целенаправленно снабжали его такой информацией, которая отнюдь не располагала Камдессю к договоренностям с нашим правительством.
Не хочу осуждать Камдессю, хотя и можно было предъявить ему ряд претензий. Он все-таки в целом был настроен позитивно. Когда Камдессю, может быть, не совсем умело или не совсем со знанием наших дел подсказывал, как увеличить доход, то за этим, уверен, стояло в конечном счете стремление не дать рухнуть российскому бюджету. На его памяти была практика, когда на утверждение Госдумы представляли нереальные по исполнению бюджеты, зная заранее, что потом будет неизбежная корректировка, а источником необходимых средств был в основном Международный валютный фонд. Он не верил, что мы не пойдем тем же путем. Недоверчиво отнесся он и к моим словам о том, что мы надеемся на дополнительные доходы за счет заработавшей экономики. В качестве примера я специально привел не сырьевые отрасли, а машиностроение, где заказы в я