– Ты, главное, не поломай ноги, а то нечем ступать будет. – Оливер аккуратно опустил в ножны Разящего. – Вперед, миньоны!
Глава 4Все дороги ведут в Блюр
В Ардере была ночь, прекрасная и лунная. Но прелесть ее мало кого в данный момент занимала. Королевский совет заседал, ее величество боролась с болезнью, а два достойных дювалийских лорда плавно подбирались к сути своей беседы.
Юный ван Диормод внимал общению канцлеров с благоговейным восхищением. Не разговор – сражение, где каждая фраза – как удар клинка. Да что там фраза: слово, интонация, взгляд, молчание – все пущено в дело! Сейчас каждый из соперников проверяет защиту другого обманными выпадами, и хотя ван Хорн гораздо моложе своего родственника и более крепок телом, ван Диормод в этой дуэли все же поставил бы на победу своего господина.
– Что же стало причиной удара? – сочувственно расспрашивал канцлер ван Хорн. – Яд либо противоестественное фейское колдовство? Кто повинен в этом?
– Ни яд, ни проклятие, мой дорогой зять, – ван Харт говорил свистящим старческим шепотом, чтоб собеседнику приходилось напрягать слух. – Время… В моем плачевном состоянии повинно время… Хотя мне грех на него жаловаться. Спящий дал мне сил ровно настолько, чтоб мой сын…
Старик кашлянул, но пауза не стала от этого звука менее тяжелой.
«Ты же помнишь, чей раньше это был сын? – говорила она. – Я лишил тебя единственного наследника, дуралей, я забрал его себе. А сейчас я еще немножко проверну кинжал в твоей незаживающей ране».
– …чтоб мой сын смог заменить меня в делах государственных. Успехи Гэбриела столь велики…
– Несомненно. – Ван Хорн откинулся в кресле. – Особенного успеха он достигнет, заключив наконец династический брак с ван Солами, крошка Дидиан наденет на его голову княжескую корону Дювали.
– За этим дело не станет…
Ван Диормод в этот момент подумал, что на месте ее величества всячески этому браку противился бы.
– Наша драгоценная Аврора вашу уверенность разделяет? – быстро спросил ван Хорн, будто услышав мысли молодого человека.
– А что думают по этому поводу при доманском дворе? – Адэр ответил на удар молниеносно. – И, к слову, любезный зять, вы так и не поведали мне о причинах вашего неожиданного, но бесконечно радостного для нас возвращения.
– Домания наблюдает за нашими делами с неослабевающим вниманием, – ван Хорн покачал головой. – Некоторые вещи лучше видны из отдаления. А что же касается вашего второго вопроса…
Канцлер ван Хорн неловко встал и опустился на одно колено:
– Я тоже не молодею, Адэр, не хочу отойти в чертоги Спящего, не испросив твоего прощения.
Секретарь удивился, но, кажется, не он один.
– За что? – В голосе ван Харта, кроме непритворного удивления, появилась непритворная же сила. – За что я должен тебя прощать?
– За то, что я был недостаточно хорошим мужем для твоей сестры, за то, что желал освободиться от брака с ней, не ответив в полной мере на ее чувство, за то, что был настолько глуп, что верил в то, что мне это удалось!
По лицу лорд-канцлера текли слезы. Это зрелище настолько шокировало ван Диормода, что будь он не мужчиной и не дворянином, он вполне мог бы и лишиться чувств в этот момент.
– Принеси-ка нам вина, дорогой, – велел секретарю ван Харт после паузы. – И вели стражникам отойти от двери туаза на четыре.
Пока молодой человек исполнял поручение, беседа продолжалась. И хотя он очень торопился сделать все как можно быстрее, что-то из нее он упустил.
Когда он вернулся с подносом, ван Хорн уже сидел в своем кресле и говорил негромко, но быстро:
– Креспен, капитан моей стражи. Ты вполне мог его не запомнить, но долгие годы этот господин был мне самым близким слугой, практически наперсником.
– Ты велел ему избавиться от Эленор?
– Нет, клянусь! – Ван Хорн набожно сложил руки перед грудью. – Он был послан на разведку. Я собирался тогда просить развода, и Креспену было поручено собрать как можно больше информации, с которой можно было бы торговаться.
– Порочной?
– Другая мне была не нужна. Эленор с малышом Гэбриелом тогда жили в этой деревеньке… До меня доходили слухи, что она якшается с феями. Уличить супругу в противоестественном колдовстве – это все, на что я рассчитывал. Но нападение разбойников на деревню…
– Я покарал убийц.
Ван Хорн схватил со стола бокал и жадно из него отпил.
– А ты не удивился, что я не принял в этом участия? Не примчался на пепелище, чтоб собственноручно обезглавить виновных?
– Я списал это на твое равнодушие.
– Или на чувство вины? Ах брось, Адэр, я знаю, что ты подозревал меня. Я сам себя подозревал. Креспен вернулся из Дювали и сообщил мне, что дело сделано. Что он предвосхитил мою просьбу и что теперь я свободен.
– И ты…
– А я… – Он протянул секретарю пустой бокал, который тот молча наполнил. – Я, старый дурак, десятилетия носил в себе эту постыдную горькую тайну. Клянусь, первым моим порывом было убить мерзавца. Но ведь грех не на том, кто исполнил, грех на том, кто повелел. Я принял этот грех. И даже то, что я не смог больше иметь детей, воспринимал как искупление.
– Это как раз зря, – ван Харт пожевал губами. – От радостей отцовства тебя надежно оградила Эленор. Она, знаешь ли, не зря якшалась с феями…
Канцлеры синхронно покачали головами.
– Я прощаю ей это, – сказал наконец ван Хорн.
– Так что же изменилось сейчас?
– Креспен мне признался… – Опальный канцлер криво улыбнулся, став очень похожим на своего потерянного наследника Гэбриела. – Мы напились как-то вдвоем. В Домании, знаешь ли, скука смертная, и если бы не прекрасное доманское вино, она была бы совсем нестерпимой… Он был пьян просто в стельку и стал лепетать о своем безграничном уважении, даже о любви, которую испытывает ко мне. Любви высокой, сыновней… О том, как страдал всю жизнь мои небрежением… Я подумывал уже проломить его тупую башку, но тут он пустился в воспоминания о том, как смотрел на Эленор, когда ее, когда она… Просто сидел в кустах и смотрел, как убивают его леди…
Ван Хорн шмыгнул носом абсолютно не аристократично.
– И тут ты его убил?
– Я был не трезвее этого болвана, – канцлер смущенно покраснел. – Удивительно, что я сам не умер от какого-нибудь удара после таких откровений. Знаешь, оказывается, шрам на щеке нашего мальчика – это его рук дело.
– Креспена?
– Именно! В своей уродливой псевдосыновней любви и ревности мерзавец дошел до того, что пытался убить моего наследника!
– Слава Спящему, ему этого не удалось!
– Слава Спящему…
Ван Диормод отметил про себя тот момент беседы, когда юный Гэбриел из бывшего сына превратился в «нашего мальчика». Зря он списал со счетов опального канцлера. Тот тоже виртуозно вел игру.
– Где она? – Ван Харт слегка захмелел, он цедил свое вино крошечными глотками, но ему и того хватило. – Где голова злокозненного Креспена? Я хочу пинать ее! Я хочу помочиться на нее! Я хочу…
Секретарь, встрепенувшийся было на слово «помочиться», быстро ретировался на свое место у стены, фраза оказалась фигуральной.
– Его мерзкая голова при нем, – махнул рукой ван Хорн. – Сначала у меня не было сил, а потом…
– Он бежал?
– Да, к моему вящему стыду. А я, – тут ван Хорн повторил фигуру с коленопреклонением, – поспешил к тебе, дорогой шурин, чтоб попытаться если не исправить… это, наверное, невозможно… то искупить… Ты простишь меня?
– Прощу, – старик хихикнул. – Кажется, жизнь тебя достаточно наказала. Хотя момент с искуплением мне хотелось бы обсудить подробнее. Чего ты хочешь, Гэбриел?
– Мое единственное желание – чтоб Гэбриел ван Харт, наш мальчик, занял достойное его место.
– У трона?
– На троне.
– Ван Диормод, – абсолютно трезвым голосом сказал ван Харт, – подите за дверь.
Секретарь подчинился.
В коридоре скучали стражники. В некотором отдалении от них молодой человек заметил закутанную в темный плащ женскую фигуру. Дама кивнула секретарю, тот поклонился в ответ. Леди Сорента – фрейлина ее величества, видимо, один из козырей, заранее подготовленный опальным канцлером.
Из-за двери не доносилось ни звука. Ван Диормод мог только догадываться, что происходит в покоях. Минуло около получаса. Приближающийся топот подкованных сапог возвестил смену караула.
Секретарь шикнул на вновь прибывших и жестами указал им, где именно предписано им остановиться.
– Колокольчик, – негромко сказала леди Сорента. – Ваш хозяин зовет вас, мой лорд.
Слух придворной дамы был отточен годами службы. Когда секретарь заглянул в покои, ван Харт поманил его к себе.
– И пригласи к нам нашу таинственную гостью.
Фрейлина впорхнула в покои, оттолкнув нерасторопного юношу, и присела перед канцлерами в церемониальном поклоне.
– Подайте кресло, Диормод. А вы, милая, оставьте придворные ужимки. Присаживайтесь…
Если достойные лорды надеялись, что секретарь оставит их с дамой наедине, они глубоко заблуждались, хотя скорее всего ни на что они не надеялись, начисто забыв о его существовании.
– Повторите то, о чем рассказали мне, – велел Соренте ван Хорн.
– Мы ждем конца, – фрейлина закатила глаза. – Ее величество бредит, зовет то лорда-шута, то ныне покойного возлюбленного…
Канцлеры переглянулись, ван Хорн одними губами произнес какое-то имя.
– А лорд-шут? – спросил ван Харт. – От него нет вестей?
– Никаких! Я подозреваю, что он попросту бежал. Ведь всем известно, что бывает с шутами, когда их господа уходят в чертоги Спящего.
Только крайняя воспитанность не позволила ван Диормоду недоверчиво хмыкнуть. В чем, в чем, а в трусости лорда Мармадюка не мог упрекнуть никто.
– В пользу моих подозрений говорит и то, что из опочивальни ее величества пропали некоторые предметы. И хотя глупые служанки что-то лепечут о крысах…
– Что за предметы?
– Они принадлежали некогда пропавшему, как принято говорить, но мы-то с вами знаем, что здесь как нельзя более подойдет эпитет «покойному», графу Шерези. Адамантовая подвеска покойного графа, какой-то артефакт в виде стрелы, небольшая картина. Всем известно, что лорд-шут питал к Цветочку Шерези нечто вроде противоестественной привязанности. Видимо, он и захватил эти предметы на память. Какие крысы, помилуйте!