Но это была она, привереда. Ее голос. Слушаю вас, начав с добавления своей должности и фамилии, произнесла она с деловитой служебной сухостью.
Слова застряли у К. в горле.
– Говорите, слушаю вас! – уже нетерпеливо повторила привереда.
О, какая родная, какая любимая, какая головокружительная была, эта ее интонация. К. даже почувствовал в сердцевине той зернышко затаенного негодования – неслышное чужому и явное ему, – которым преисполнилась она в адрес своего затаившегося телефонного собеседника. И увидел, как строго поджались у нее при этом губы, как встала преддверием решительного действия над переносицей вертикальная складка. Привереда, это была она, привереда! Опустит сейчас трубку и, сколько еще ни звони, больше уже не поднимет, пусть это и внутренний телефон.
– Привет, – сумел выдавить из себя К.
Теперь молчание в трубке было ответом ему. Привереда узнала его, не могла не узнать. Но почему она молчала? Боялась говорить с ним, опасаясь своих коллег в комнате?
– Привет, – повторил К. – Это я. Я здесь, внизу. По другим телефонам я тебе не мог дозвониться.
– Да, и что? – прервала она наконец свое молчание.
Это было все, что она могла ответить на его сообщение, что он рядом с нею, всего лишь несколько маршей лестницы разделяют их, она не собиралась опрометью слететь к нему?
– Я здесь. Я хочу тебя видеть. Спустись ко мне, – сказал он.
– Да, ты здесь, и что из того? – она будто клонировала свой предыдущий ответ, лишь слегка изменив его.
– Я хочу тебя видеть! – шепотом, чтобы никто не мог услышать его, закричал К. – Я пытался до тебя дозвониться и не дозвонился, со мной ошибка, меня отпустили, ты что, не рада?!
– Рада, конечно, – тем же чужим, чуждым бесчувственным голосом ответила привереда. – Поздравляю тебя.
И смолкла. Новое ее молчание в трубке было как вызов, как брошенное ему недвусмысленное предложение завершить разговор, – и никаких объяснений.
Оторопь взяла К. Что-то чудовищное происходило, как бы разлом земной поверхности чувствовал он под ногами, и сам он находился на одной стороне трещины, привереда на другой, трещина становилась все шире, шире, все дальше и дальше относило их друг от друга.
– Рада, но видеть меня не хочешь? – произнес К. то, что она, не сказав, сказала, переложив обязанность произнести свое признание вслух на него.
– Да, ни к чему, – тотчас, как подтверждая, что именно этих слов ожидала, отозвалась она, и ухо К. зажалило быстрыми частыми укусами коротких гудков.
Он стоял с трубкой в руке и не мог сообразить, что должно сделать с ней. Наконец К. повесил трубку на рычаг и медленно, вперед спиной, выдвинул себя из пластмассового кожуха. Повернуться лицом к футбольному полю фойе было все равно что взойти на Эверест. Он совершил усилие и повернулся.
Все было по-прежнему на мраморном футбольном поле. Дежурные в камуфляже с автоматами на животах, держа их обеими руками за цевье, смотрели на него от рецепции. Посетители на палевых диванчиках продолжали сидеть – никто не ушел, ни к кому из них никто не вышел. К. стронул себя с места и, слыша наждак своих шаркающих шагов по мраморному полу, медленно, как выпячивался из кожуха с телефоном, двинулся к выходу. Около высоких дубовых дверей входа висела доска объявлений, все ее полотно занимала изготовленная вручную цветная афиша, через весь лист наискосок, крупными буквами, с восклицательным знаком в конце было написано «Футбол!». К. миновал доску, потянул ручку двери – и оставил ее, отступил на несколько шагов назад, чтобы посмотреть на объявление о футболе еще раз. Что-то зацепило его в нем. Состоится футбольный матч женской команды мэрии, перечитывал и перечитывал он, с женской командой службы стерильности… В девятнадцать часов… сегодня. Стадион… Женской команды мэрии… Странно, почему не мужских, а женских команд? А, вспомнил К., это недавно служба стерильности опубликовала исследование, что женщинам стало трудно рожать из-за низкой родовой деятельности и призвала повсеместно вовлекать женщин в спорт, чтобы развивать мышцы. Настоящая стерильная женщина должна иметь хорошую родовую деятельность, как-то так, такими словами заканчивалось изложение исследования. Судя по всему, решили начать с себя. Подать пример.
За спиной зазвучали шаги. Приблизились и смолкли около К. К. повернулся. Перед ним стоял один из охранников с автоматом.
– В чем вопрос? – спросил он К.
Должно быть, поведение К. в фойе: нервическое топтание с трубкой у телефона, попытка покинуть мэрию, завершившаяся новым, непонятным топтанием около входа – все это показалось им с напарником чем-то подозрительным.
К. быстро ступил к двери, оттянул ее, ввинтился в образовавшийся проход, открыл вторую, вышагнул на крыльцо, стремительно застучал по ступеням вниз. И тут, когда сбегал по ним, мысль, что зацепила его, явилась наконец ему в своем содержании.
Пойти на этот матч, вот что! На матче нужны болельщики – поддерживать свою команду, для того и висит афиша, чтобы напомнить всем мэрским: после рабочего дня – на стадион. Всю мэрию, наверно, туда не погонят, но молодых сотрудников – непременно, и привереда, разумеется, будет в их числе. Матч товарищеский, и вход почти наверняка свободный, а если и не свободный – сделать все, чтобы проникнуть. И уж когда они окажутся лицом к лицу, у привереды не будет возможности уйти от разговора.
Нет ничего хуже неопределенности. Принятое решение омыло К. свежей водой, он почувствовал прилив сил, бодрость и воодушевление исполнили К. – он был готов осуществлять намеченный план дальше.
Теперь, наконец, на очереди был университет. Числившийся сначала в его планах под номером первым и замененный на мэрию. Что ждало его в университете? Он действительно был уволен, как ему пообещали на том пиру под сосцами Капитолийской волчицы и завкафедрой, и сам новый ректор, или то были просто угрозы?
Университет, только вошел в него, обдал прохладой, тишиной, пустотой: сессия закончена, ни студентов, ни преподавателей – никого. Лишь далекий запах масляной краски витал в гулких коридорах слабым отражением идущего где-то, невидимого ремонта. К. шел и слышал звук своих шагов, отдававшихся беглым эхом о коридорные плоскости.
Он направлялся к себе на кафедру. С чего было начинать, как не с нее. Если там закрыто – тогда в деканат, в деканате точно кто-то окажется, если же ничего не прояснится и в деканате – придется, как то не хочется, идти в ректорат.
Дверь кафедры, когда он потянул за ее ручку, противу его ожидания поддалась. В комнате кафедры кто-то был!
К. распахнул дверь и вошел внутрь.
Комната была пуста. И только в углу за столом секретаря кафедры, где прежде обреталась современница Древнего Рима, сидело новое лицо: мумифицированное годами до сухости вяленой воблы маленькое создание женского рода с редким пушком собранных на затылке жидким узлом седых волос, через которые желто светился череп, сморщенные верхние и нижние веки почти соединялись друг с другом, оставив для глаз едва заметную щель, губы были сжаты в тугой сфинктер и сурово выпячены вперед птичьей гузкой. Это создание было еще древнее современницы Древнего Рима, она, пожалуй, застала еще пору строительства египетских пирамид.
– Добрый день – поздоровался К. – Простите, вы новый секретарь кафедры?
Современница египетских пирамид пошевелила гузкой своего сфинктера. Возникновение К. в комнате явно было ей не по нраву.
– В чем дело? – проскрипела она через некоторое время. У современницы египетских пирамид и должен был быть такой голос – голос ожившей мумии, пролежавшей в саркофаге несколько долгих тысячелетий.
– Простите, – повторил К. – Я сотрудник кафедры, я находился… в отъезде, – так у него сказалось: «в отъезде», – секретарем кафедры был другой человек… а теперь вы?
– В отъезде? Сотрудник кафедры? – проскрипела современница египетских пирамид. – Не знаю никого, кто в отъезде. – После чего полезла все-таки в полку под столешницей и достала лист со списком сотрудников кафедры. – Как фамилия? – уставила она на К. свои глазные прорези.
Является ли секретарем кафедры – она так того и не подтвердила.
К. назвался. Ведя высохшим указательным пальцем по списку, современница египетских пирамид прошла его сверху донизу, потом снизу вверх, после чего убрала лист обратно на полку под столешницей и вновь подняла свои глазные прорези на К.
– Нет такого. – В голосе ее прозвучало злорадное уличение его в самозванстве.
Что же, этого следовало ожидать. Значит, обещание завкафедрой и нового ректора, сделанное на пиру, было не пустым звуком. Однако К. требовалось выяснить еще одну вещь, чтобы понять, как действовать дальше.
– А когда будет? – он назвал имя завкафедрой. Сыновьим чувством переполняло его еще совсем недавно при встречах с ним. – В отпуск еще не ушел?
Благоговейным трепетом осветилось лицо современницы египетских пирамид. Но отказать себе в удовольствии обдать К. презрением она не смогла.
– Не будет его! – сказала она надменно. Удивительное сходство со своей предшественницей проглядывало в ней. – Кафедрой теперь заведует другой человек.
– А прежний где же? – Задавая этот вопрос, К. уже провидел ответ, только не в его воле было определить степень взлета своего бывшего шефа.
– Он теперь референт мэра! – Благоговейный трепет выместил на лице современницы египетских пирамид все прочие чувства. Референт мэра! Такая сияющая вершина!
К. стало ясно, почему его бывший шеф оказался на том пиру. Место за столом самое дальнее, но положение такое, что и главе службы стерильности придется ходить к нему на поклон. А вы знаете, где ваша предшественница? Будьте осторожны! – рвалось у него с языка, но что за гадость – сказать ей такое, все же он лишь подозревал ее в занятиях современницы Древнего Рима, без всяких доказательств.
– Хорошо, позвольте тогда откланяться, – только и сказал он, ступая к двери. – Всего доброго. Успешной вам работы на новом месте.