На этом майоре круг замкнулся. Возможно, майор-контрразведчик с радостью бы запустил фон Гетца на второй круг, но тут из Главного штаба люфтваффе пришел запрос на подполковника. От майора требовали сообщить рост и приметы «лица, выдающего себя за кавалера Рыцарского Железного креста подполковника фон Гетца», а так же послужной список, записанный с его слов. К запросу прилагалась фотокарточка, на которой радовался жизни смеющийся летчик без головного убора, но с крестом на галстуке. Снимок был датирован осенью сорок первого года. Летчик на фотографии был похож на задержанного фон Гетца, как внук на деда.
Поэтому майор-контрразведчик приступил к оформлению ответа на запрос даже с некоторым облегчением и тайной надеждой на то, что фон Гетца заберут хоть куда-нибудь. Он заполнял протокол показаниями о том, какое именно училище закончил подлинный или мнимый фон Гетц в 1932 году, в каком году он вступил в НСДАП, не пропустил и двухгодичной стажировки пилота в Советском Союзе, про себя еще раз отметив, что попадание подполковника в русский плен под Сталинградом было предусмотрено русскими еще семь лет назад. Не жалея чернил, записал майор и про Испанию, и про Польшу, и про Францию, и про начало Русской кампании. То ли майор был и в самом деле туповат, то ли фон Гетц сам был плохим рассказчиком, но контрразведчик никак не мог понять, почему из-за того самого боя под Сталинградом, в котором погиб его ведомый Руди, подполковника вместо представления к награде и назначения на более высокую должность пересадили на самолет-разведчик при штабе корпуса? В гестапо летчика просили поподробнее рассказать о встречах с генералом Зейдлицем и о разговорах, которые тот вел со своим окружением. Фон Гетц про себя поблагодарил майора за то, что тот не мучил его расспросами о генерале. Какие в самом деле могли вести разговоры пилот-разведчик и командир корпуса? Это все равно, если бы ефрейтор навязывался с задушевными разговорами к командиру полка. В обычные дни, до того как сомкнулось кольцо окружения, они и не встречались ни в штабе, ни в столовой. Фон Гетц докладывал обстановку начальнику разведки, иногда — начальнику штаба, но лично Зейдлицу стал докладывать уже после 19 ноября 1942 года, когда стало ясно, что наступила давно ожидаемая катастрофа.
Все показания фон Гетца майор подробно и обстоятельно зафиксировал в своем ответе на запрос, от себя добавил, что «лицо, выдающее себя за подполковника люфтваффе Конрада фон Гетца, не имеет внешнего сходства с прилагаемой фотографией». Он запечатал протоколы в пакет из плотной бумаги и, залепив углы сургучными печатями, отправил его по команде в главный штаб люфтваффе, откуда и был прислан запрос по фон Гетцу.
Ни фон Гетц, ни тем более майор, не ожидали, что реакция главного штаба люфтваффе после письменного ответа на запрос окажется внезапной и решительной. На четвертый день после того, как майор направил в Берлин пакет с печатями, в Смоленск прилетел полковник Боденшатц. К его прилету отнеслись бы с прохладцей — мало ли проверяющих наезжает из Берлина? — если бы он не был личным адъютантом рейхсмаршала Геринга. Его встречали штабные чины, в его распоряжение предоставили крытую легковую автомашину, но полковник, мало обращая внимание на привычные знаки почтительного внимания, приказал немедленно отвезти себя в отдел армейской контрразведки при штабе группы армий «Центр». В контрразведке он не стал махать шашкой и звенеть шпорами, а деловито уточнил, кто именно занимается делом «лица, выдающего себя за подполковника фон Гетца». Выяснив фамилию майора, полковник направился к нему в кабинет и приказал привести то самое лицо.
Они были знакомы лично и давно, еще с тридцать второго года, когда молодой фон Гетц только что окончил училище. Боденшатц служил в том же полку под Гамбургом, что и Конрад, и давал ему рекомендацию для вступления в НСДАП. Позже они вместе летали в Испании в составе легиона «Кондор». Потом их служебные дороги разошлись, но в авиации почти все старшие офицеры знают друг друга. Боденшатц не только признал Конрада фон Гетца и подписал протокол опознания, но тут же заявил, что забирает подполковника с собой в Берлин.
В ответ на несмелые возражения майора, Боденшатц спокойно пояснил:
— По личному приказу рейхсмаршала.
У полковника действительно был приказ Геринга убедиться в том, что это и есть тот самый фон Гетц, и в этом случае предпринять все меры по доставке подполковника в Берлин. Геринг хотел его видеть и переговорить с ним. Воистину рейхсмаршал горой стол за своих пилотов.
Они улетели тем же самолетом, на котором прилетел адъютант Геринга. В полете Боденшатц, угощая фон Гетца коньяком и шоколадом, с интересом выслушивал одиссею подполковника. Конрад рассказывал про русский плен, про общих знакомых, которые сидели с ним в одном лагере, про окружение под Сталинградом, про штаб генерала Зейдлица, про эскадрилью майора Мюллера, про Ровно и Таллин, но ни словом не обмолвился о том, при каких обстоятельствах он попал в Ровно.
Вечером этого же дня они прилетели в Берлин, скоротав долгую дорогу за беседой. Устроив фон Гетца в гостинице, Боденшатц предупредил его, что завтра на восемь часов утра назначена аудиенция у рейхсмаршала. Уже ночью вестовой принес новую форму для подполковника люфтваффе.
VIII
9 июня 1943 года. Растенбург, Восточная Пруссия.
Самолет, качнувшись, зашел на глиссаду. Фон Гетц посмотрел в иллюминатор. Под крыльями лежал густой ковер леса. Везде, куда ни посмотри, — лес, лес. Как мягкий пушистый зеленый ковер. Самолет снижался, деревья приближались. Вот уже появилось расчищенное от леса пространство. Через короткое время шасси коснулись взлетно-посадочной полосы, и самолет добежал до ее конца.
Механик скинул трап. Пассажиры сошли на землю и стали осматриваться. Ничего выдающегося они не увидели. Вокруг был только лес, в котором зияла полуторакилометровая просека для взлета и посадки. Возле нее стояли стандартные строения и вышка КДП.
Такой же аэродром, как любой другой. Разве что сама полоса не грунтовая, а бетонная, но в целом ничего примечательного. А ведь они прилетели на личный командный пункт фюрера германской нации! Никто из прибывших не скрывал своего волнения, ведь совсем скоро они вживую увидят своего кумира. До прибытия в Растенбург они представляли себе ставку как некий храм, откуда фюрер, осененный божественным вдохновением, вершит судьбы мира. Именно отсюда он отдавал приказы войскам и министрам, управлял войной и повседневной жизнью миллионов немцев. Здесь, и только здесь сосредоточена вся высшая власть Рейха. В этом месте она сконцентрирована настолько, что почти осязаема. Близость к источнику высшей власти внушала благоговение сродни тому, которое завладевает человеком, стоящим посреди католического храма, при звуках кафедрального органа. И вот они прилетели в ставку фюрера, а увидели только сосны и бетон взлетной полосы.
К самолету подъехал обыкновенный автобус, небольшой, совершенно гражданского вида. Водитель открыл дверь, и из автобуса вышел штандартенфюрер в черном мундире и белой рубашке.
— Внимание, господа, — обратился он к прибывшим. — Объявляю порядок действий. Через двадцать три минуты фюрер примет вас. В присутствии фюрера громко не говорить, резких движений не совершать, к фюреру не подходить. Он сам подойдет лично к каждому. В бункере ни к кому из сотрудников ставки не обращаться. Все вопросы только через меня. После вручения наград в офицерской столовой для вас будет накрыт небольшой фуршет. Через два часа отлет обратно в Берлин. Прошу всех в автобус.
Фон Гетц занял место на сиденье рядом с фрегаттен-капитаном, как с равным по званию. Всем было интересно рассмотреть это таинственное место, средоточие власти и гениальных озарений фюрера, но за окнами автобуса проплывали только стволы сосен и больше ничего. Сосны, вырубленный подлесок и лучи солнца на негустой свежей траве.
Автобус замедлил ход и, к удивлению фон Гетца, переехал узкоколейку. Фон Гетц посмотрел по сторонам и убедился, что сюда была проложена железная дорога. Рельсы жирно блестели мазутом, следовательно, дорогу часто использовали и следили за ее состоянием. Проехав еще немного, фон Гетц увидел впереди себя не то казарму, не то форт, не то каземат. Двухэтажное бетонное сооружение было явно предназначено не только для проживания, но и для ведения длительной обороны. Узкие зарешеченные окошки первого и второго этажей гораздо больше походили на бойницы с широким сектором обзора. Рота, засевшая в этом каземате, могла бы успешно отбиваться от целого полка, а толщина бетонных стен защищала бы гарнизон от попаданий даже крупных снарядов.
За казематом стояли шлагбаум и караульная будка, возле которой торчали трое вооруженных людей в черной униформе СС. Автобус остановился, штандартенфюрер вышел, предъявил документы, необходимые для пропуска пассажиров в ставку, и эсэсовцы, утвердительно кивнув, подняли перекладину с надписью «Внимание! Охраняемая зона! Караул стреляет без предупреждения!». Асфальтированная дорожка продолжала убегать между сосен. Фон Гетц заметил, что то тут, то там в земле установлены и замаскированы бетонные доты, соединенные между собой окопами и ходами сообщений. Перед окопами была накручена «спираль Бруно». Местность перед проволокой, вероятно, была тщательно заминирована. По дороге к самой ставке Конрад насчитал несколько линий обороны. Вдоль дороги были установлены таблички: «Стой, военный объект. Для гражданских лиц въезд воспрещен» и «Сходить с дорог запрещается, опасно дня жизни».
Наконец их остановили на третьем шлагбауме, вправо и влево от которого сползала с дороги и уходила в лес все та же спираль. Они приехали в ставку.
Архитектор, проектировавший объект, обладал, вероятно, большим вкусом. Не повредив сосен, он искусно вписал в ландшафт десяток циклопических сооружений из бетона. Высота каждого бункера доходила до пятнадцати метров, из которых восемь — сплошной железобетон, способный выдержать попадание пятисоткилограммовой авиабомбы. Как ни высоки были бункеры, но сосны были еще выше, и иголки, опадавшие с верхних веток, прикрывали крыши бункеров, делая их малозаметными с воздуха. Ставка «Волчье логово» была идеально спроектирована как с точки зрения ведения долговременной обороны, так и с точки зрения маскировки. Да и для эстетики было оставлено место — сосны, трава, небо, лучи солнца сквозь длинные иглы… Красота!