Майор Титор сидел и гадал, какой именно орден ему вручат. Тем более что приятель недвусмысленно и с явной завистью в голосе посоветовал ему готовить дырочку. Красная Звезда — это само собой. Но он же не рядовой, не младший офицер, чтоб ему вручали Красную Звезду. Кто там ночью звонил с передовой? Лизин? Лейтенант, кажется? Вот и вручайте Красную Звезду лейтенанту, а ему, майору госбезопасности… Что? Красное Знамя у Титора уже есть. Еще в сорок втором, когда он был капитаном, ему вручили за организацию заградительных отрядов. Заслуженно, между прочим, вручили. Во многом благодаря именно этим самым заградотрядам удалось стабилизировать фронт. А Красную Звезду ему вручили в сорок первом, за истребление трусов и паникеров. Он со своей заградительной комендатурой отлавливал разрозненных и отставших красноармейцев, часть из них расстреливал на месте, а из остальных формировал маршевые роты и гнал их «вперед, на запад». Теперь — сорок третий. Победа не за горами. Война того и гляди кончится, а ему в этом году еще не давали ордена. И если уж говорить по совести, то орден Ленина он честно заслужил.
Майор уже представлял себя с третьим орденом на кителе, но человек предполагает, а Бог располагает. Ближе к вечеру послышался надрывный вой винтов тяжелого самолета, заходящего на посадку. Поняв, что прилетел тот самый борт из Москвы, майор, промаявшийся весь день, заполошно встрепенулся, не зная, что ему делать. То ли встречать московское начальство, то ли продолжать стеречь пленного. Решив, что начальство, пожалуй, не одобрит оставление важного финна без пригляда, Титор отослал на взлетку заранее приготовленную машину, а сам в тревоге и смятении остался ожидать встречи с высокими гостями в своем кабинете, задумчиво прогуливаясь от стены к стене. Тиму Неминен сидел на стуле возле другой стены между двух караульных. Еще двое караульных стояли напротив него с карабинами наперевес.
В кабинет ворвалось четверо решительных мужчин в форме полковников государственной безопасности. Титор вскочил, одернул китель, посмотрел на ряды орденов на полковничьих кителях и нервно икнул.
— Где он? — в один голос спросили все четверо, окружив хозяина кабинета.
— Вон там, — снова икнул Титор, робея от такого количества звездных орденоносцев из центрального аппарата НКВД. — У стеночки…
Полковники повернулись в ту сторону, куда показал глазами майор, и меж четырех здоровяков из комендантского взвода разглядели невысокого человека в очень грязной одежде, от которой отлетали засохшие корки грязи. Расшвыряв конвой, приезжие окружили сидящего финна.
— Товарищ Неминен? — уточнил ближайший к нему полковник.
— Да, — пленный поднял голову. — Я — Тиму Неминен.
От того, что майор Титор увидел дальше, у него по спине пошли мурашки и сделались колики в желудке.
Полковники подобрали животы, отдали честь и гаркнули:
— Здравия желаем, товарищ Неминен!
По мере дальнейшего стремительного развития событий майору становилось все хуже и хуже, а к концу стало уже совсем невмоготу.
— Здравствуйте, дорогой товарищ Неминен!
Все четверо подняли его, стали по очереди обнимать и тормошить, будто увидели старшего и безмерно любимого брата, который вернулся домой с долгих заработков на северах.
— Так вот вы какой, товарищ Неминен!
— Разрешите представиться? Полковник… — затем каждый из четверых отдавал этому финну честь, как генералу, и называл свою фамилию.
Проницательный Руслан Каземирович уже понял, что ничем хорошим их визит для него закончиться не может, никаким орденом тут не пахнет, и сейчас молился Богу, в которого не верил, прося Его о том, чтобы полковники скорее забрали с собой этого проклятого финна, сели в самолет и как можно скорее забыли о существовании в Смерше Тридцать второй армии майора госбезопасности Титора.
«Навязался, проклятый, на мою голову! — делая приятное лицо, думал майор. — А я его расстрелять хотел. Вот и расстрелял бы себе на погибель. Нет, есть Бог! Есть. Он все видит».
Закончив обнимать финна и представляться ему, полковники заторопились в дорогу:
— Для нас другой самолет до Москвы приготовлен? — будто невзначай спросил майора один из полковников.
— Так точно, товарищ полковник, — мысленно хваля себя за предусмотрительность и распорядительность, с облегчением в голосе подтвердил Руслан Каземирович. — Стоит с прогретыми моторами, готовый к взлету. И четыре истребителя сопровождения. А то, знаете, мало ли что.
— Ну, товарищи, давайте собираться, — предложил другой полковник.
Полковники повели своего драгоценного финна к двери, и Руслан Каземирович уже мысленно троекратно обмахнул себя крестным знамением, как финн остановился и задал неуместный вопрос:
— Товарищи! А как же мои вещи?
— Какие такие вещи? — остановились в дверях полковники.
— Со мной же рюкзак был с документами.
— Постойте-ка, — обратился к финну самый старший полковник. — Это те самые сведения, которые вы несли через линию фронта?
— Ну да! — признался проклятый финн, продавая майора Титора на корню. — Мне их в Стокгольме передали, а этот вот отобрал.
Все четверо московских гостей резво взялись за майора.
— Где рюкзак?
— Где документы?
— Вы досматривали рюкзак?
— Вы заглядывали в документы?
Вместо оторопевшего и потерявшего способность отвечать внятно майора ответил финн:
— При мне был рюкзак с документами. Всех, кто видел меня с момента перехода линии фронта, я предупреждал, чтобы они не дотрагивались до него. Никто до него не дотрагивался, кроме товарища майора. Товарища майора я тоже предупреждал, чтобы тот не лез в рюкзак и не смотрел в документы, но товарищ майор меня не послушал. Он все документы из рюкзака вывалил и перепутал листы. А они у меня там аккуратно были разложены. Листик к листику. Люди, значит, старались, укладывали, а товарищ майор…
Пленный не договорил.
— Где рюкзак, сука?! — восемь крепких рук с разных сторон вцепились в несчастного майора, и каждая рука потянула его в свою сторону.
— Где документы, тебя спрашивают?! — ревели четыре глотки, окончательно лишая жертву рассудка.
— Да вон они, — Неминен показал рукой в угол кабинета майора Титора.
Там и в самом деле был навален ворох листов бумаги, из-под которого выползали грязные лямки рюкзака.
— Эти? — уточнил один из полковников.
Финн утвердительно кивнул, и в ту же секунду для майора начался кошмар.
Все четверо стали таскать его за волосы, отвешивать оплеухи и наперебой задавать вопросы, которые привык задавать сам майор:
— Ты смотрел эти документы?!
— Тебя предупреждали, чтобы ты не открывал рюкзак?!
— В глаза смотреть, сука!
— Что ты успел там прочитать?!
— Кто надоумил тебя подглядывать в совершенно секретные документы?!
— Какие еще секретные документы тебя интересуют?!
— С какого момента ты работаешь на немецкую разведку?!
— Не отводить взгляд, падла!
И дальше в том же роде.
Руслан Каземирович хотел, собравши всю свою храбрость, спокойно объяснить, что произошло недоразумение, что он по роду службы, выполняя инструкции, открыл и досмотрел личные вещи задержанного, но ничего в них не понял. Он посчитал их пустой пачкотней и смахнул со стола в угол для того, чтобы сегодня вечером их вынес и сжег дневальный, когда он придет убирать в кабинете.
Все это Руслан Каземирович хотел пояснить спокойно и обстоятельно, чтобы указать полковникам на их очевидную ошибку, но сумел выдавить из себя только невразумительное мычание.
Один из полковников бросился к куче бумаге и стал укладывать листы в рюкзак, собирая их в пачки. Двое других стали помогать первому, заглядывая под стол и под стулья и подбирая отлетевшие листы.
Последний произнес официальным тоном:
— Майор Титор, вы арестованы. Для дачи показаний полетите с нами в Москву. Сдайте оружие.
Наконец все бумаги были аккуратно сложены обратно в рюкзак.
Один из полковников, не обращая внимания на то, что пачкает свой новый китель, бережно, как младенца, прижал рюкзак к себе и сказал оторопевшему майору:
— Ты пойми, паскуда, что даже мы не имеем права заглядывать в эти документы. Куда ты, свинья, свое грязное рыло сунул?
— Тебя предупреждал товарищ Неминен? — спросил другой. — Тогда руки за спину и на выход.
В самолете Титора и Неминена разделили. Арестованного майора оставили в хвосте под охраной двух полковников, а двое других провели финна ближе к кабине пилотов, где и усадили поудобнее. Полковник, который нес рюкзак, невзначай поставил его возле себя так, чтобы Неминен не смог до него дотянуться.
Когда взлетели, старший из полковников спросил:
— Товарищ Неминен, вы, наверное, кушать хотите, да?
Финн, казалось, растерялся.
— Так я это вроде третий день уже без еды.
— Сейчас организуем.
Один полковник резво открыл ножом большую банку американской тушенки и вместе с буханкой хлеба протянул финну.
— Угощайтесь, товарищ Неминен.
Второй сходил к пилотам и принес от них старую летную куртку, которую заботливо накинул на плечи Неминена.
Старший из полковников, видя, что финн в самом деле потерял много сил за последние дни, достал из внутреннего кармана плоскую фляжку из нержавейки.
— Хлебните вот этого, товарищ Неминен.
— Водка? — финн взял фляжку.
— Обижаете. Коньяк. Армянский. Пять лет выдержки.
Финн отхлебнул глоток и вернул фляжку. За неимением ложки тушенку пришлось есть с помощью ножа, которым открывали банку. Судя по ухватке, финн делал это не впервые. Полковники молча и с почтением смотрели, как финн уплетает «второй фронт». Между ними и финном с момента встречи установилась какая-то двойственность отношений. Полковники считали финна за большого начальника, а он принимал за начальников их. Поэтому обе стороны обращались друг к другу с подчеркнутым почтением.
Старший полковник посмотрел в хвост самолета на арестованного.
— Скотина, — сказал он, глядя на Титора. — Даже покормить человека не мог.