- ..."разрывы сухожилий, нарушение роста у детей, - долбит и долбит по мозгам мамин голос, - асентические некрозы костей (головок бедренной и плечевой кости), головные боли, усиленное потоотделение, головокружение, повышение внутричерепного давления с застойным соском, глаукома, расстройства психики, повышенный риск образования тромбозов, воспаление поджелудочной железы, увеличение веса, скопление воды в теле, повышенное артериальное давление".
Потом - тишина; я не сразу понимаю, что читать больше нечего. Мама по-прежнему смотрит в бумажку.
- Ужас, - говорю, чтобы показать, что как-то реагирую, хотя "ужас" прозвучало фальшиво; добавляю с таким же фальшивым удивлением: - И это тебе велели пить?
Мама подняла на меня измененные, увеличенные очками глаза. Кивает грустно:
- Да, выписали вот.
- Не надо, пожалуйста! Это ж... Может, от астмы и поможет, зато кучу другого... Как такое вообще выпускать могут?!
- Что же делать, сынок... Иногда так подступает, дыхнуть не могу... Тут на днях такие два приступа были - отец ледяной водой отливал. Ничего-ничего, и вдруг дыхание исчезает и... как неживая... Еще и фестиваль скоро танцевальный, краевого значения, ребята надеются... надо их подготовить... Попробую, хоть, может, шевелиться смогу. Это - сильное средство. Что уж теперь...
8
Отупляюще-однообразный бой чадагана. Кажется, не ноготь стучит по струнам, нет - это копыта коротконогой лошадки топчут бесконечную, засохшую в камень, выжаренную азиатским солнцем холмистую степь. И под этот бой невнятное, полусонное бормотание, перерастающее в затяжное, хрипяще-свистящее горловое пение.
У Шуры Решетова штук двадцать пластинок с этнической музыкой; я покопался в них и нашел тувинский эпос "Алдан-Маадыр". Длиннющая сказка о богатырях-великанах.
Слушаю фольклор моей малой родины, полулежа на неудобном, самодельном диванчике, постукиваю куриной костью по подлокотнику. А Шура уже готов свалился под стол и даже не пытается подняться...
Встретил его утром, случайно, в Торговом комплексе. Он, получив гонорар за оформление вывески на ларек, закупался выпивкой и едой. Пригласил меня посидеть, отметить; по-быстрому влил в себя пузырь "Минусы" и упал... Я особо пить опасаюсь - через пару часов на работу, а пьяным появляться там не рекомендуется. После спектакля делай, что хочешь, но до или во время - можно даже и увольнение схлопотать.
Шура же, он свободный художник, он может пить, когда ему вздумается, были бы деньги. Только редко они, видно, к Шуре приходят, иначе бы так жадно и быстро не набрался...
Стук косточки по подлокотнику слегка напоминает звук шаманского бубна, он хорошо ложится на "Алдан-Маадыр", обогащает скудный аккомпанемент голосу.
Решетову под сорокет. Живет вместе с матерью в двухкомнатной квартире на пятом этаже девятиэтажного дома. Мать у него старая, больная, измученная двумя беспутными сыновьями (второй, Виктор, на зоне сейчас, уже раз третий, кажется), и она часто и подолгу лежит в больнице. Сейчас тоже лежит... У Шуры была семья, но жена выгнала его за постоянные пьянки и нежелание работать по восемь часов пять раз в неделю. И даже денег на дочку не требует... На вид он стопроцентный бомжара - беззубый, кудлатый, худой, с бесформенной, свалявшейся бородой; одет вечно в какие-то обноски дырявые. Все деньги со своих нечастых и не особенно крупных гонораров тратит на выпивон и материалы для своего ремесла-творчества. Частенько он забредает за гвоздиками или обрезком холста к нашему декоратору Петраченке (там-то я как раз с Шурой и познакомился), они выпивают, разговаривают, и у Петрачены в такие минуты появляется в глазах непереносимая боль - мечтает он, наверное, быть на месте этого грязного оборванца...
Эпос кончился, игла быстро сползла к стальному штырьку в центре пластинки. Проигрыватель щелкнул, пластинка остановилась. Я посмотрел на часы. Скоро четыре, пора двигать. Подошел к столу. Несколько раскрытых банок консервов, только-только початых, две полнехонькие бутылки "Минусы" и одна ополовиненная, остатки копченой курицы, помидоры, апельсины... Да, Шуре на пару дней пировать... Не выдерживаю, наливаю себе в чашку граммов пятьдесят, глотаю. Щедро закусываю охотничьей колбаской, сую в карман апельсинку. Ради приличия тормошу художника:
- Шура, Шур, вставай. Переберись на диван. Чего на полу-то...
- М-ма-а-я-ях... пуска-а-ай...
- Ну, я пошел тогда.
- А-а-а...
Продавщица смотрит на нас испуганно и брезгливо, как на налетчиков, хватающих товар грязными лапами. Если бы мы приобретали его, расплачиваясь деньгами, она бы, ясное дело, смотрела иначе, наверняка подсуетилась бы, помогая в выборе. А так и ей, и нам - непонятно что. Коммунизм какой-то.
- Вот, смотри, брюки какие, - свистящий мамин голос. - Черные, как ты любишь.
- Не надо брюки, - морщусь, - гладить их, стрелки эти... Лучше уж джинсы.
- Ну, вот джинсы. Тоже черные. На-ка, примерь.
Беру джинсы и направляюсь к кабинке походкой вора. Копошусь в ней, задевая и приоткрывая занавески. Кабинка тесная, наверное, для "Детского мира"...
- Малы'е, - вернувшись, честно признаюсь маме.
Она тут же обращается к продавщице:
- Девушка, а вот побольше таких у вас нет?
- Все на вешалках. Смотрите.
- Это какой размер? Сорок шестой, - перебирает мама длинный ряд джинсов. Вот - сорок восьмой. Померь, сынок, эти.
Снова тащусь в кабинку, меня покалывает взгляд продавщицы. Лучше в старье ходить, чем так обзаводиться обновами. Действительно, будто вор.
- Подошли? - со смесью страха и радости встречает мама около занавесок.
- Вроде...
- Как это - вроде? Смотри, чтобы удобно сидели, чтобы носить.
- Мне в этих удобно, - бурчу, поглаживая свои старые.
- Перестань, пожалуйста. Я и так на грани приступа. Мне еще в аптеку идти, лекарства выпрашивать... Давай вот свитера посмотрим. Где-то видела в прошлый раз очень хороший...
Магазин крохотный, одна комната, зато забита она барахлом до отказа. От канцтоваров и детских игрушек до пылесосов и холодильников. Как в "Поле чудес" - выбирай, что заблагорассудится, но на определенную сумму. Только вот вместо веселого шоумена - недружелюбная тетка, подозрительно следящая за каждым шагом.
- На этой вешалке только дорогие, - объявляет она, когда мама начинает осматривать и мять на пробу свитера. - Дальше там нормальные...
- А, может, нам дорогой и нужен? - запальчиво отзывается мама, для видимости осматривает еще парочку, затем уж переходит к следующей вешалке. Вот смотри, Рома, какой симпатичный. Примеришь?
Натягиваю свитер, вроде бы - ничего... Да, скорей все выбрать и убраться отсюда. Проводить маму до аптеки, потом пивка купить.
- Само то, - говорю бодрым голосом. - И давай на этом закончим. Штаны, свитер - достаточно.
- А ботинки? Зимнюю куртку? Перестань, если уж взялись, надо набрать... Ботинки смотри какие...
- Н-да.
Мама закашлялась, торопливо достала из кармана пальтишка баллончик ингалятора, прыснула в горло аэрозолью. Постояла с минуту, подняв лицо, налаживая дыхание. Я тем временем примеряю ботинки.
Вадим уже в брехаловке - как обычно, раньше остальных монтировщиков. Развалился на диване, курит, стряхивая пепел в грязную металлическую вазочку для мороженого. Напротив него артист Лялин не спеша, смакуя, пьет принесенный из буфета кофеек.
- Ух ты, чудо какое! - ехидно изумляется мне бригадир. - Неужто работать пришел?
Вслед за этой не очень-то ласковой репликой - сладенький голос Лялина:
- Здравствуй, Ромик. Как жизнь?
- Терпимо.
- Ну и хорошо, хорошо. Хотя надо больше радоваться. - Лялин проглотил последнюю каплю из чашки, отер губки платком и поднялся. - Чудный кофий, советую выпить. Сегодня Алина добрая, с радостью в долг отпускает.
- Мы другое обычно предпочитаем, - усмехается Вадим. - Кофе вредно.
- Как сказать, как сказать...
Лялин вышел, бригадир послал ему вслед презрительно-злобное шипение:
- Пидор гнойный!
Ни для кого в театре не секрет, что Лялин пед. И его, вроде, никто не любит. Особенно мы, монтировщики.
- Слыхал, Дименций-то сваливает, - сказал Вадим.
- Куда?
- Да на кладбище.
- В смысле?
- Ну, могильщиком устроился. Вакансия появилась, зарплата, говорит, офигенная. Теперь надо человека на его место искать.
- Чего их искать - по пять штук каждый день приходят, работать просятся.
- И значит, надо первого встречного в бригаду пихать? А если алкаш конченый или, наоборот, работяга-мужик, который через три дня достанет своей праведной тупостью? Надо такого, чтоб в коллектив влился.
Вадим прав, любого брать нельзя. Советую:
- Ты с директором перебазарь, пусть не принимает. Сами, дескать, найдем.
Бригадир покивал, покрутил в руке пачку "Явы", вытряхнул новую сигарету.
- И еще одно... - голос его стал серьезным, - разговор есть деловой. Но это после спектакля, чтоб спокойно, без суетни. Андрюня идейку одну подкинул, надо бы обсудить.
В брехаловке появляется чета Кругловых. Жена, страшная и жирная, играющая обычно купчих или пенсионерок-домохозяек, держится по обыкновению королевой это смешно; а муж, щуплый, затюканный, и не пытается хорохориться, этим он симпатичен... Сразу следом за ними вошел заспанный, хмурый Леха, словно непутевый, умственно недоразвитый сынок Кругловых. Такой парад заставляет меня хохотнуть.
- Чего лыбишься, дебилина? - с ходу ощетинился Леха. - Круть свою почуял?
Я уже показал ему прикупленное шмотье, тот долго удивлялся, подсчитывал, превозмогая дремоту, сколько литров цыганки можно было купить вместо этого вороха одежды; не верил, что она досталась мне без оплаты нормальными, живыми деньгами... Теперь он рассказывает Вадиму:
- Джинсы ништячные, сапоги, куртяк с воротником меховым! И еще стегает, что башли за них не выкладывал. Какой у учителей может быть бартер?!