равлюсь...
Сидел на диване, ожидая, когда начнут собираться актеры, монтировщики, остальные, но подошел Петрачена, увел меня, загадочно мыча и кивая.
И вот мы в его кабинете. Кровать, телевизорик на стене, заваленный мусором стол, казенные краски, холсты, аляповатая бутафория, инвентарные знаки...
- Эт самое, - суетится хозяин и раб этого помещения, - садись, гм, садись вот сюда. Выпьем по капельке.
- Нет-нет, - отстраняюсь, - Вадим убьет! Если что - после спектакля.
- А я чуточку. - Серега плеснул в стакан "Минусы", проглотил, запил водой. - Решил вот, мля, бросать это самое...
- Что бросать?
- Это, ну, пить. Нет больше сил.
Он тоскливо вздохнул, выжидающе уставился на меня. Ждет, что отвечу. Я, конечно, решил поддержать:
- Правильно, вообще-то. Бросай.
Петрачена выпил еще немножко и стал мечтать:
- Вот брошу, гм, порядок здесь наведу. Поставлю так вот перегородку. Взмахом руки он разрубил кабинет на две половины. - Здесь жить, эт самое, буду, свои картины писать, а здесь - остальное. Гм, пора уже завязать, двойным, мля, узлом завязать! - Серега посмотрел на бутылку, в глазах решимость и злость; приподнял ее, словно собираясь шваркнуть об стену. Давай, Ромка, а? На посошок!
- Ну, - сдаюсь, - только дэцэл совсем. Грамм пятьдесят...
Бульканье водки смешивается с жалобами декоратора:
- О-ох, а я ведь, гм, я ведь столько уж не просыхаю. Мля, лет пять как в тумане каком-то. Как вот, гм, гм, от последней жены ушел, от Светланы, так и все... Ладно, ну, будем!
Чокнулись.
- Серега, чтоб у тебя получилось! - желаю приподнятым, ободряющим голосом.
- Спасибо. Получится. Я уж решился.
Второй раз чокнулись и после этого выпили.
- Закусить, эт самое, извиняй, ничего нету. - Петрачена поворошил целлофановые мешочки, тарелки, банки из-под консервов. - Водичка только вот... Ох, Ромик-Ромик, ты, м-м, не смотри на меня, ты еще молодой, эт самое, выбирайся. Ведь все же губит она, все сжигает! - Он снова приподнял и встряхнул почти пустую бутылку. - Сколько я их через себя пропустил. О-хо-хо-х...
Я курю, смотрю на декоратора. И верю, и не верю, что он действительно бросит пить. А каким станет, не вливая в себя ежесуточно парочку пузырей?.. Да будет, куда он денется. День не попьет, протрезвеет и полезет на стену.
И, словно укрепляя меня в сомнениях, Петраченко достает из шкафчика новую поллитровку.
- Вот она, - объявляет, - последняя! Сейчас раздавим и - все. Навсегда!
- Может, не надо?
- Ну, эт самое, ведь последняя. Давай, Ромик, добьем!..
Снова бульканье, и снова мечты Петрачены:
- Наверстаю, поверь, все наверстаю. Ведь и холст, гм, под рукой, материалы все, краски вон тубы стоят... Эх, я так развернусь!
Крепко чокнулись.
Я приложился к стакану, намерившись выпить залпом, не переводя дух. Уже настроился, и тут дверь открылась.
- Опять жрешь, скотина! - на меня катится бригадир, рожа перекошена в ярости. - Я по-хорошему предупреждал... - И, понимаю, сейчас припечатает.
Петрачена, спасибо ему, вмешался вовремя:
- Погоди, Вадик, гм, не сердись. У меня, эт самое, ну, праздник!
- Какой еще праздник?
- Бросаю, мля, бросаю пить навсегда. Навсегда, Вадик! Садись, это, пропустим по капельке. Ритуально, чтоб на посошок.
Вадим садится, недовольно покряхтывая, наблюдает, как в его чашку льется прозрачная пахучая жидкость. Взгляд его с каждой каплей все добрей и теплей.
- Что, забыл, что ли, что вторник сегодня?
Слегка покачиваясь, мы с бригадиром выходим из декораторского цеха.
- Да нет, - говорю, - как же, помню. А что?
- Что - что... Бухгалтершу посмотреть собирались... Или ты в отказ хочешь кинуться?
- Ничего я не хочу. Пойдем, посмотрим.
Возле вахты торчит Андрюня, напряженный, подтянутый, словно бы за минуту до смертельного поединка; глаза уставлены на лестницу на второй этаж, где среди прочих бесполезных кабинетов находится и бухгалтерия.
Вадим пихнул его, грозным шепотом приказал:
- Расслабься!
Богатырь мгновенно обмяк, мускулы сдулись, он закачался на толстых ногах, взгляд зашнырял по стенам, истертому линолеуму пола, пыльным плафонам под потолком.
Вахтерша увлеченно ест из литровой баночки гречку со шкварками. На нас внимания не обращает.
- Где Леха? - спрашивает меня бригадир. - Уже без пяти час.
- Не знаю, я не из общаги.
- Бля, договорились же!..
Мне становится не по себе. Ощущение, что, появись на горизонте главбухша, Вадим скомандует незамедлительно: "Вали ее, парни!". И мы совершим открытый, шумный, кровавый грабеж... Передергиваю плечами, пытаясь стряхнуть со спины холодные мурашки. Не помогает. Достаю сигарету. Медленно ее разминаю.
И вот сверху пыхтение, шуршанье болоньевого плаща и медленные, отмечающие каждую ступеньку, шаги. Вадим замер, окаменел, его взгляд стал, как у Андрюни три минуты назад, - бесстрашие и решимость, безумная готовность рвануться вперед. Но тут же он спохватился, принял вид просто стоящего у вахты, безобидного, скучающего человечка. А шаги все ближе, громче, отчетливей. Добыча идет на стрелков. Вот она... Вот она, наша толстая и престарелая главный бухгалтер. Семидесятислишнимлетняя старуха в огромных очках, с непременной сумкой под крокодилью кожу...
Сползает ниже, ниже, крепко держась за перила, ставя на очередную ступень сначала правую, потом туда же - левую ногу. И так шаг за шагом, точно сапер по минному полю. Медленно, но неуклонно, в пятитысячный, наверное, раз.
Поравнявшись, подозрительно оглядела нас через стекла громоздких очков, узнала, поползла дальше. Остановилась у вахты, бросила, как всегда, своим скрипучим от древности, но сильным голосом:
- Я - в банк.
Вахтерша оторвалась от баночки, слизнула с губы прилипшую гречневую крупинку, подняла на главбухшу глаза. Их полутрупьи взгляды встретились, пыхнула искорка давно отлаженного контакта.
- Да, да, хорошо, - кивает вахтерша и сует ложку в баночку, а главбухша продолжает путь.
За дверь, на улицу, привычным маршрутом в свой ежевторничный банк.
Леха на работе так и не появился. Я нашел его в комнате, естественно, на кровати.
Лежит по обыкновению на спине, глядит в потолок, но вот рожа у него необычная - вокруг левого глаза здоровенный сине-коричневый, водянистый фингал; смотреть страшновато, но и смешно.
- Кто так угостил? - интересуюсь, снимая ботинки.
- Отстань, свинота, - тихо рычит сосед; принюхивается, и в его рычании появляется зависть: - У, твареныш, нажрался!
- Да, бухнули с Петраченой неплохо. Он пить собрался бросать, отмечали...
Допытываться у Лехи, как он заработал по морде, не надо. Может взбеситься. Да он сам вскоре не выдержал, начал рассказывать:
- Ну, воду, сука, горячую дали, решил носки состирнуть, рубаху. А комната для стирки уже занята, там теток битком, орут друг на друга. В умывалке одна раковина только свободна - тоже стирают все. Ну, и я эту свободную занял...
- Ну, ну, - подбадриваю соседа, заодно радуясь, что наконец-то дали горячую воду.
- И заходит какой-то узкий. Китаёза, вьетнамец - хрен их разберет. И наезжать: почему все занято? И меня задел, то ли случайно, то ли спецом. Я его тоже, он упал. Дрищ какой-то. Вроде и не сильно толкнул... Ну, он вскочил, заорал по-своему и убежал. Дальше стираю. И вдруг человек пять вбегают, и этот с ними. Ну, блин... - Леха бережно потрогал пострадавшую часть рожи.- Тут на гастроли надо, а тут... вот... Слышно, когда ехать-то собираются?
- В эту пятницу.
- У, бли-ин!..
Вяло собираю на стол. Привез из деревни плов в кастрюльке, пирожков. Надо поесть и ложиться спать. Вчерашняя эпопея с дровами выдавила столько сил, что и за неделю не восстановишь. А впереди гастроли в Саяногорск - тоже придется повкалывать.
- Есть будешь? - снимая с плитки разогревшийся плов, спрашиваю соседа.
- Дава-ай...
Молча таскаем из кастрюли рис с кусочками мяса. Я ем жадно и быстро, а Леха осторожно, то и дело трогая свой фингалище.
- Как думаешь, - спрашивает наконец, - возьмут меня на гастроли с таким фиником?
- Вряд ли, честно сказать... Хотя Дименций уволился, а новый, Игорек, только завтра первый раз выйдет. Могут вполне и тебя взять, ты хоть знаешь, что там и как...
В Саяногорске, городе рядом с Саяно-Шушенской ГЭС, Дворец культуры раза в два больше нашего театра. И сцена соответственно - тоже. Чтобы установить декорации, как надо, нужен опыт, знакомство со сценой. Мы с Лехой там раз десять бывали, научились более-менее.
- Возьмут, - говорю уже уверенно, - куда они денутся!
- Хорошо бы... Да, в курсе, я тут твою эту пипетку встретил! - оживился Леха.
- Какую пипетку?
- Ну, эту, рыжую, с подоконника.
О, вот это действительно интересно! Правда, вида не подаю, спрашиваю с ленцой:
- Где видел? Опять, что ль, на подоконнике?
- Да нет, погоди! - И Леха, моментом забыв о своих переживаниях, затараторил: - После того, в общем, как мне ввалили, побежал я к Павлику. Три рубля занять хотел на свинцовую воду. Она помогает, говорят, от фиников... Павлика не было, зашел к Лене, ну, жене этого Сани. Она дала. Побежал на Торговый в аптеку, и кого, думаешь, встретил возле ларьков? С трех раз угадай!
- Ее и встретил. И что? - не понимаю.
- Ну, вот слушай. Воды свинцовой не оказалось, купил пачку "Явы". Обратно иду, и вдруг - она. Вся накрашенная, в юбке короткой, пританцовывает под музон из ларька. Курит. Колготки такие, ну, самые тонкие... Выглядит как-то так... Бля, даже я возбудился сразу! Ну, остановился в сторонке, смотрю, даже не знаю, зачем. И тут к ней двое амбалов подваливают. Боксеры такие, в лапах литрухи "Ферейна", пакеты с хавчиком. Че-то перебазарили с ней, она закивала, заулыбалась так, хрен знает как, и пошли втроем. Сели в "девятку", уехали... Понял, Ромыч, нет?