Они вернулись в гостиную, где Клеммонс пила чай.
Пока Уоллис ходил договариваться с охраной здания по поводу записей камер наружного наблюдения, Пайн и Блюм сели напротив расстроенной женщины.
– У Ханны была машина? – спросила Пайн.
– Нет. Как и у меня. Если мы собирались куда-то ехать, то пользовались «Убером» или «Лифтом», или брали машину в аренду. Обычно отсюда мы могли дойти пешком до любого места, которое нам требовалось. Вот почему мы выбрали именно этот дом.
– Поколение миллениалов, – заметила Блюм. – Когда я в шестнадцать лет получила права, то сразу стала откладывать деньги на собственную машину.
– Значит, если она отсюда уехала, то вызвала бы такси? – спросила Пайн.
– Да.
– Вы не видели ее телефон?
– Нет. Наверное, она взяла его с собой.
– А у нее был лэптоп, планшет или что-то в таком же духе?
– Нет, только телефон. Она пользовалась только им.
– Ну, мы можем проверить по ее счету, какое такси она вызывала, – сказала Пайн, бросив взгляд на Блюм. – И попытаться проследить ее передвижения по сигналу сотового телефона. – Она снова повернулась к Клеммонс. – А вы не беспокоились из-за того, что ваша подруга не вернулась домой? Не обратились в полицию, чтобы ее объявили в розыск?
– Нет. Ханна и прежде исчезала на несколько дней. Три или четыре, потом она возвращалась живая и здоровая.
– А она вам рассказывала, где была?
– Нет, и я не хотела проявлять излишнее любопытство.
– Она находилось под воздействием наркотиков, когда возвращалась?
Клеммонс выглядела смущенной.
– Я не знаю, – ответила она. – Вполне возможно.
– Она исчезала на несколько дней регулярно, все время, что вы жили с ней, или это началось только в последнее время? – задала следующий вопрос Пайн.
– Это началось в прошлом месяце – она уходила и проводила где-то ночи. Хотя могла совершенно спокойно приводить парней сюда. Я так делала, и мои приятели у меня оставались. Обычное дело.
– Ханна не говорила о своих знакомых мужчинах? Вы не видели фотографий в ее телефоне?
– Нет.
– А в социальных сетях, «Фейсбуке», «Твиттере», «Инстаграме» или еще где-то?
– Да, она ими пользовалась. Но не в последние шесть месяцев. Мы обе отказались от «Фейсбука». У нее есть «Инстаграм», только она уже давно не публиковала там ничего нового.
– Она это как-то объясняла?
– Нет, и я никогда не спрашивала. Некоторым людям просто надоедает постоянно этим заниматься. К тому же у нас не было огромного количества подписчиков, и мы не могли зарабатывать, публикуя там свои фотографии или что-то рекламируя. Нам далеко до семейства Кардашьян или чего-то похожего.
– А у вас есть теория относительно того, что могло случиться с Ханной?
Глаза Клеммонс наполнились слезами.
– Нет, но я бы хотела знать, – ответила она. – Ханна была очень милой, и я не понимаю, почему кто-то захотел причинить ей вред.
– Ну, возможно, даже к лучшему, что вы не понимаете людей, способных делать такие вещи, – твердо сказала Пайн. – Потому что это очень темное место.
Слова Пайн заставили Блюм бросить на нее быстрый взгляд.
– Ну да… наверное, – пробормотала Клеммонс, вытирая глаза.
– Значит, если не считать того, что Ханна больше не хотела сниматься в фильмах для взрослых, когда вы с ней ужинали в последний раз, вы не заметили ничего необычного? – спросила Пайн. – Она была напряженной, рассеянной? Может быть, напуганной?
– Пожалуй, нет. Мы поужинали, и все. Я удивилась, что она собиралась отказаться от такой выгодной работы, но вполне ее понимала. Я сама планирую заниматься этим еще пару лет, а потом пойду в медицинское училище. У медиков всегда есть работа.
– Разумное решение, – сказала Блюм. – Так ваша жизнь будет иметь больше смысла.
– Надеюсь, вы меня не осуждаете, – нахмурившись, проговорила Клеммонс.
– Я бы могла солгать и сказать вам «нет», но все постоянно судят решения других людей, – сказала Блюм. – А моя мать вообще была королевой по этой части.
– Вы говорите как моя мать, – вздохнула Клеммонс.
– Я бы вполне могла быть вашей матерью. Уверена, что она хочет, чтобы вы были счастливы и вам не грозила опасность. Я уже не говорю о том, что карьера медсестры безопаснее жизни актрисы, снимающейся в фильмах для взрослых, – достаточно посмотреть на статистику.
– Но там платят очень хорошие деньги.
– Конечно, Бет. В этом все дело. Но разве вы не хотели бы помочь ребенку выздороветь, вместо того чтобы помогать кончить взрослому актеру?
– Вы очень прямой человек.
– Я прожила достаточно долго, чтобы понимать, когда требуется вежливость, а в каких случаях прямота дает необходимый результат. И я желаю вам всяческой удачи.
Пайн и Блюм встали, и Пайн протянула Клеммонс визитку.
– Если вам придет в голову еще что-то, пожалуйста, дайте мне знать, – сказала Пайн.
Клеммонс посмотрела на визитку.
– А вы сообщите мне, если сумеете найти того, кто это сделал? – спросила она.
– Мы сообщим, – обещала Пайн.
Она наклонилась, чтобы завязать шнурки, бросила загадочный взгляд на Блюм, и они ушли.
В вестибюле они встретились с Уоллисом, который выглядел взволнованным.
– У них действительно есть камеры наблюдения, – сказал он. – Я сказал, что мы хотим посмотреть записи за интересующий нас период времени. Здесь имеется небольшая комнатка, где мы можем на них взглянуть. Я спросил консьержа, приходил ли к Ребане какой-нибудь мужчина, но он сказал, что у нее не бывало гостей. Его слова подтвердил дежурный охранник. Я поручил им задать тот же вопрос своим коллегам. Ну, и нам нужно поговорить с соседями.
Они направились в комнатушку, расположенную в конце вестибюля, где за пультом управления сидел охранник в форме. Уоллис дал ему временные параметры, и тот загрузил записи.
Они стояли у него за спиной и смотрели на оживший монитор.
Через час Пайн первая заметила нужное место на записи.
– Вот, Ребане выходит из двери, остановите запись, пожалуйста, – попросила она.
Охранник нажал на клавишу, и изображение на экране застыло.
Уоллис посмотрел на время, отображенное на мониторе.
– Вероятно, это было в тот раз, когда ее соседка провела ночь у своего парня, – сказал он.
– Теперь давайте посмотрим, что произошло потом, – предложила Пайн.
Охранник снова нажал на клавишу, и все молча наблюдали, как Ханна Ребане выходит из здания, вскоре она исчезла из поля видимости камеры. По пути она никого не встретила.
– Она одета так, словно направляется на свидание, – заметила Блюм, которая, не отрываясь, следила за Ханной. – Дизайнерское платье, сумочка и дорогие туфли.
Уоллис удивленно на нее посмотрел.
– И вы сделали такой вывод, посмотрев на запись? Впечатляет.
Блюм повернулась к нему.
– Просто нужно знать, на что обращать внимание, детектив, – заметила она. – К тому же в ее шкафу висят только такие платья.
Они долго просматривали записи.
Однако Ханна Ребане так и не вернулась домой.
Глава 23
Было уже довольно поздно, когда они, погрузившись в собственные мысли, молча ехали обратно в Андерсонвилль. Пайн смотрела в окно на пейзаж, который видела много лет назад, в детстве. Это была красивая местность: открытые поля перемежались большими сосновыми и дубовыми рощами. И все же здесь царило уединение, из чего следовало, что ничто не могло помешать криминальной активности.
И в ту ночь в Андерсонвилле ничто не помешало преступнику.
Уоллис высадил их у «Коттеджа» и обещал выяснить, нет ли других камер наблюдения рядом с многоквартирным домом, где жила Ханна Ребане, которые могли заснять что-то, имевшее к ней отношение.
– Кроме того, что нужно опросить соседей, – сказала ему Пайн, – вам также следует отправить в квартиру команду экспертов, чтобы они проверили отпечатки пальцев и другие следы. – К Ханне мог кто-то приходить в те дни, когда Клеммонс отсутствовала. И если отпечатки есть в системе, вы его сразу найдете. Ну и еще проверьте ее сотовый телефон и кредитные карточки – возможно, удастся отследить места, где она за что-то расплачивалась.
– Да, вы совершенно правы, – сказал Уоллис.
После того как он уехал, женщины вошли в пустой зал для завтраков и сели за столик напротив друг друга.
– Ну? – спросила Блюм.
– Ты поверила Клеммонс? – спросила Пайн.
– Конечно, нет. Я никогда не верю тому, что мне говорят, пока не получаю подтверждение. Правило ФБР. Однако ты, наверное, имела в виду нечто вполне определенное?
– Она солгала относительно наркотиков.
– И ты ее в этом уличила.
– Нет, я имела в виду, что она сама принимает наркотики.
– Я не совсем поняла.
– Она делает себе инъекции между пальцами ног. Я заметила следы, когда наклонилась, чтобы завязать шнурки.
– Должно быть, ты заподозрила, что она наркоманка, если решила проверить.
– Ее напряженность сегодня была естественной, но мне показалось, что она избыточна и усилена химией.
– Но ее зрачки не были расширены, я посмотрела.
– Да, они были крошечными. Из чего следует, что она сидит на опиатах, вроде оксикодона, либо на морфине или героине.
– Тогда удивительно, что она могла нормально с нами разговаривать.
– Полагаю, у нее уже выработалось привыкание. Может быть, она что-то приняла непосредственно перед нашим приходом.
– Как печально.
– Кроме того, я нашла флакон с налоксоном [25] под подушкой Ребане, – добавила Пайн.
– И ничего не сказала детективу Уоллису. Почему?
– Интуиция. Мы находимся на чужой территории, Кэрол. Я бы не хотела раскрывать все карты. Уоллису уже известно, что Ребане снова начала принимать наркотики, ему нет нужды знать про налоксон, чтобы в этом убедиться.
– Ну, и что будем делать теперь?
– Нам придется подождать, пока Уоллис раздобудет новые улики. Будем надеяться, что кто-то из соседей Ханны видел таинственного незнакомца.