Для жизни вдвоем – а в ожидании того, что она покинет меня, мы оставались парой – это трудное испытание. Однако я не мог не понимать, что оно решительно изменило ее. Ты знаешь, что есть кто-то, с кем ты проживешь остаток дней или добрую часть ближайших лет, с кем тебе предстоит делить кров, путешествовать, спать, заводить новые обычаи и привычки, знаешь, что этот человек обязательно появится, что он где-то есть. Но ты не знаешь, кто он. И думаешь – я знаю, что она думает: но кто же это? Кто они – возможные претенденты, которые мелькают в ее сознании или которых она мысленно отвергает, хотя может ли она отвергнуть кого-то, в кого могла бы влюбиться и ради кого готова была бы уйти от меня в течение ближайшего года? Может быть, это один из общих знакомых, кто-то из наших друзей? Во время званых ужинов я замечаю любопытство, с которым она смотрит на мужчин, обращаю внимание на ее вопросы об их вкусах, хобби, интересах, и однажды слышал даже, как она спросила: «А с какой стороны ты предпочитаешь спать?» И понятно, что зачастую она находит мужчин более интересных, более привлекательных, чем я, а таких немало, поскольку всякий новый человек значительно интереснее человека, живущего столько лет рядом с тобой.
Люди, которые долго живут вместе, даже если они очень любят друг друга, в какие-то моменты неизбежно испытывают чувство, известное всем, – неприязнь. Два человека испытывают ее поочередно, и даже если они это отрицают, иначе просто не может быть. Так бывает с товарищами по парте, друзьями, которые обожают друг друга, но, уехав вместе на каникулы, способны проникнуться взаимной ненавистью, с людьми, которые отлично ладят друг с другом, но после трех месяцев, проведенных под одной крышей, готовы друг друга возненавидеть. На некоторое время они разъедутся, и разлука снова сблизит их, так что они будут смеяться при воспоминании о взаимной неприязни. Однако два человека, живущие вместе, никогда не отдаляются друг от друга по-настоящему, поэтому неприязнь может не только расти, но и углубляться, проявляясь в поступках и словах. И прекрасно уживаться с любовью, добрыми отношениями и единением.
И вот в предвидении будущего у моей жены забрезжила перспектива новизны, даже уверенность в новизне, хотя пока еще неопределенной, туманной.
Ей было тяжело, мне кажется, но это ее заводило. Заводило даже больше, чем жизнь, ожидавшая ее вскоре, когда она станет жить с пока еще неведомым нам человеком. И кроме того, ею двигало не только желание видеть в глазах мужчины рождение страсти к ней, но и желание понять, как и когда родится эта страсть. Любопытно во всей этой истории было и то, что, зная о ее неизбежности, можно было вообразить, как и когда все произойдет. На самом деле ей предсказали, что она влюбится, дав ей возможность подготовиться к рождению новой любви.
Должен сказать, что эта история начала интересовать и меня. Мы прожили вместе много лет и продолжали жить вместе, притом что этот год мог стать последним, и мне не терпелось понять, кем окажется мужчина, который сменит меня, и как это произойдет. Одним словом, если это должно случиться, мне оставалось только примириться с этим. Но в таком случае мне хотелось понять, на кого она меня променяет, и надеяться, что она не прогадает, потому что я любил ее. Я задавался вопросом, предпочту ли я человека, который мне нравится, или того, кто мне не нравится. Хотелось ли мне, чтобы он был чем-то похож на меня, чтобы это был человек знакомый, или я предпочел бы, чтобы на его месте был кто-то посторонний, далекий от нашего круга. Я колебался. Я, как и она, был готов ко всему. Я был спокоен, даже, можно сказать, рад. Но рад не так, как мужья из анекдотов, когда узнают, что теща уходит или что жена уезжает в отпуск; дело в том, что после стольких лет, проведенных вместе, что-то новое, по-моему, не помешало бы – то, что мы должны были сделать, мы сделали, и по мере того, как я все понимал, я тоже чувствовал – быть может, не отдавая себе в этом отчета, но чувствовал – определенное возбуждение, эйфорию, прилив адреналина при мысли: кто, когда, как?
Обо всем этом мы открыто не говорили, время шло, месяц за месяцем, и ни один из нас ни разу не упомянул кубинскую гадалку, этого не делала даже наша дочь, которая лишь поглядывала на нас вопросительно и, быть может, не без страха, открывая дверь, спрашивала: «Кто там?» (Она спрашивала это всегда, но теперь ее голос подрагивал и звучал неуверенно.) Моя жена вспомнила историю с гадалкой вслух лишь однажды, когда мы сидели вдвоем перед телевизором и она вдруг неожиданно сказала ни с того ни с сего: «В любом случае, думаю, что никогда в жизни не полюблю никого другого сильнее, чем тебя». В ответ я промолчал, но ничего подобного больше ни разу от нее не слышал. Так или иначе, эти ее слова означали, что она чувствует себя уже в новой жизни и говорит обо мне с ностальгией, даже с уважением.
Лето оказалось самым трудным временем. Ей пришлось впервые откровенно поговорить со мной о пророчестве. «Сейчас самый подходящий момент, – сказала она, – все на море, голые, загорелые, веселые». В общем, она спросила в упор, думаю ли я ехать отдыхать с детьми, а она поедет с подругами.
– Поскольку это неизбежно, то, чем раньше это произойдет, тем лучше.
– Согласен, но, если этому суждено случиться, это случится и тогда, когда мы будем отдыхать вместе.
– Да, но нынешнее лето кажется мне решающим.
Так мы перепирались, но недолго – я сдался с самого начала и хотел одного: чтобы она помнила о неизбежности пророчества и о том, что оно будет искать ее, а не она его. Вот и все.
Я до сих пор не знаю, что там было в ее поездке на отдых с подругами, но знаю, что она не встретила мужчину, которого полюбила бы и ради которого рассталась бы со мной. Как я заметил, вернулась она в другом расположении духа – более грустная, чем обычно, и наша повседневная жизнь зависела теперь от ее настроения. Она чаще уходила из дома, возвращалась все позже и всегда недовольная, нервная. Грубила мне и детям, теряла контроль над собой.
Первого октября она подошла ко мне и сказала: «Уже октябрь». В глазах у нее стояли слезы, и вид у нее был усталый, разочарованный. Она не сочла нужным объяснять мне, почему это сказала, к тому же мы избегали возвращаться к разговору о лете. Два человека, живущие вместе, могут обходиться без лишних слов.
Я сказал:
– Осталось три месяца.
Она сказала:
– Осталось всего три месяца.
Я понял, что в тот день на Кубе гадалка подарила ей надежду, обещание нового счастья, в которое она всецело поверила, и теперь начинала бояться, что пророчество не сбудется. Я подумал, что было бы хорошо, если бы она не постеснялась признаться мне, именно мне, в своем отчаянии. Она жаждала этой новой любви, новой жизни, обещанной ей, но не искала ее (по крайней мере я считал, что не искала… Господи, я не знаю, может быть, и искала, и тогда пророчество гадалки сулило ей освобождение); та сказала ей, что до конца этого года она полюбит кого-то, будет любима и они счастливо заживут вместе. А теперь? Что ей оставалось думать теперь – за три месяца до истечения срока, обещанного гадалкой?
Пора было помочь ей. И мы принялись за поиски. Мы значительно увеличили число светских выходов, стараясь не показывать, что мы дружная пара, распускали слухи о кризисе в наших отношениях. Она хотела, чтобы я рассказывал всем, что изменяю ей, что полюбил другую, поскольку это, по ее мнению, развязало бы ей руки, заставило бы окружающих думать, что моя жена мстит мне, а значит, ситуацией немедленно воспользовались бы мужчины. Я не соглашался, настаивая на том, что влюбиться следовало ей, а не я должен был притворяться влюбленным, чтобы услышать от нее в тот день, когда мы нашли бы его: «Ты это заслужил». На это я как можно более убедительно сказал, что она должна встретить мужчину не для того, чтобы трахаться с ним, – они должны полюбить друг друга и начать жить вместе, что не одно и то же. Она настаивала на своем, говоря, что секс был бы только началом, а дальше кто его знает.
Неделя шла за неделей, новостей на этом фронте не было. Были какие-то робкие попытки, сообщения в телефоне, даже один блистательный диалог. Ничего серьезного. В ноябре она впала в отчаяние, и я вместе с ней. Мы приглашали людей на ужин, она ходила танцевать, ходила на концерты, на презентации книг. Мы вместе ездили на мопеде, и я спрашивал ее: «Этот? а этот? а этот?» Даже когда я был один и мне встречался интересный мужчина – вообще-то времени оставалось в обрез, где там перебирать кавалерами, все мужчины казались мне интересными, – я рассказывал ему о жене, показывал ее фотографии, всячески расписывал ее достоинства. Я не мог ходить вокруг да около, поэтому спрашивал прямо: «Почему бы тебе не поужинать у нас?» – и думал, что сам уйду вместе с детьми, оставив ее наедине с ним. Интересно, что эти мужчины думали обо мне…
Рождественский вечер мы провели скучно. Дети были в веселом настроении, пока не увидели, что мать плачет. Дочка поняла почему и обняла ее. Оставалось еще несколько дней. Жена перестала уходить из дома, рано ложилась спать. В новогоднюю ночь она заснула в десять часов.
Первого января, когда она, лежа рядом со мной, открыла глаза, в ее взгляде я увидел тоску, не легкую грусть, как обычно говорят, а самую настоящую тоску. И создавалось впечатление, что в минувшем году миновала молодость, не осталось надежды и желания заглядывать в глаза каждому мужчине, чтобы понять, он ли это.
Мы с женой остались вместе, и, следовательно, пророчество кубинской гадалки не сбылось. Мне хотелось сказать жене, что, если она не встретила мужчину, которого полюбила бы, страсть соединит ее с ним в ближайшие годы, но я промолчал, чтобы не нервировать ее.
Не знаю, на что и надеяться. Она моя жена, и я искренне ее люблю, желая ей счастья, в возможность которого она, как мне кажется, больше не верит. И если так думает она, так думаю и я. И разумеется, пророчество не имело в виду меня, поскольку, во-первых, гадалка это исключала и, во-вторых, потому что я за этот год совсем не изменился, а если и изменился, по крайней мере, хуже не стал, а моя жена не влюбилась в меня снова, ни капельки, более того, неприязнь, какую испытывают по отношению к человеку, с которым живут много лет, выросла, стала очевидной и проявлялась все чаще, заметная всем.