ходилось по долгу службы читать польские газеты. Цену их «объективной» информации я хорошо знал. Продажным писакам ничего не стоило сообщить нынче крупнейшими буквами то, что будет ими же петитом опровергнуто завтра. Но те небылицы об Испании, которыми они попотчевали меня в тот раз, оказались просто несносными.
— Подождем до Чехословакии, — сказал я моей спутнице. — Может быть, в пражских газетах есть хоть что-нибудь толковое…
Мои надежды в какой-то мере оправдались. Чехи писали об испанских событиях довольно сдержанно. Здесь даже прожженные буржуазные журналисты не пытались предрешать падение республики. Более того, из пражских газет я узнал, что войска Франко уже остановлены под Мадридом…
Незаметно добрались до австрийской столицы. Вена была тогда, вероятно, самым чистеньким городом в Европе: улицы здесь мыли чуть ли не с мылом. Но наступающая зима делала свое дело. С деревьев знаменитых и действительно очень красивых венских парков почти облетели листья. Дунай уже не казался голубым; он был хмур и мутен…
Покинув Австрию и миновав Швейцарию, мы оказались во Франции. С нетерпением ждали встречи с Парижем, где творили Бальзак и Золя, где в землю навеки впиталась кровь коммунаров!
Увы! Я горько разочаровался!
Передо мной был суетливый город, подавлявший свежего человека непрерывным мельканием автомобилей и оглушительной рекламой, обилием иностранцев и монахинь. Белоснежные чепцы и темные сутаны божьих невест исчезали с парижских улиц только к вечеру, уступая место проституткам…
В Париже мне предстояло приобрести много вещей, которые могли понадобиться на войне. В поездках по городу меня обычно сопровождал один из наших добровольцев, танкист Павел. Знакомство с ним завязалось еще в Варшаве.
Однажды, выйдя со свертками из магазина, мы взяли такси. За рулем машины сидел полный, немного обрюзгший человек в помятом кепи. Я назвал нужную улицу и заговорил с Павлом. Шофер сейчас же сбавил скорость. Обернулся. Расплылся в заискивающей улыбке:
— Вы из России?
Чистая русская речь и возраст шофера не оставляли сомнений: перед нами был белоэмигрант.
Я незаметно подтолкнул Павла.
— Да, мы русские.
— Как радостно встретить соотечественников!.. Бежали от большевиков? Давно?
В наши намерения не входило представляться первому встречному «русскому парижанину».
Я снова подтолкнул Павла:
— Нет… Мы прибыли недавно.
— Как же вы там выжили?!
— Это — длинная история… А вы здесь, кажется, давно? Успели уже освоиться в столице? Стали даже лихим шофером.
Глаза таксиста наполнились обидой:
— Извините, но даже горько… Я — курский помещик, офицер марковского полка! Да-с! Надеюсь, название полка вам кое о чем говорит?
Еще бы! Мне это название говорило о многом! В 1919 году я дрался именно с марковцами, попал к ним в плен, бежал, потом участвовал в их разгроме.
— Как же! — скромно ответил я. — О марковцах нам известно…
Белогвардейский недобиток приосанился. Но тут же погас.
— Конечно, времена не те, — уныло признался он. — Вы вот сказали, что я стал лихим шофером… Станешь лихим, и не только шофером, батенька, когда жрать нечего! Мне еще повезло. Другие бога благодарят, когда их вышибалами в публичные дома берут…
Шофер явно погружался в океан мировой скорби. Затем его повело на лирику:
— А как мужички? Не случалось бывать вам в Курской губернии? Что там? Как поместья? Все погибло, конечно? Все рушится?
Поскольку Русь этого типа давно рухнула, я не стал скрывать правду.
— Все рухнуло, — сказал я серьезно. — Все!
Павел подозрительно посапывал, и я сдавил ему руку, чтобы предупредить взрыв предательского смеха.
— Так я и знал, — горестно вздохнул водитель. — Этого надо было ждать!
Белогвардеец принялся яростно ругать близорукий Запад и французское правительство. Он буквально брызгал слюной и, поздно заметив смену светового сигнала, резко затормозил машину.
На время наш громовержец съежился. Но вскоре его опять прорвало:
— Вы читаете прессу, господа? Как вам нравится возня с Испанией? Красные агенты открыто направляют через Францию помощь испанским коммунистам, а французское правительство не принимает никаких мер.
— Насколько нам известно, господин Блюм не коммунист…
— Жид! — отрезал белогвардейский недобиток. — А что жид, что коммунист — все равно! Уж я-то знаю!
Мы решили проучить черносотенца.
— На кладбище Пер-Лашез! — бросил я.
Бывший марковец послушно отвез нас к входу на знаменитое кладбище.
— Ждите! Мы недолго!
— Слушаюсь!
Водитель даже вытянул руки по швам и прищелкнул каблуками, видимо вспомнив дни своей юнкерской молодости.
Мы с Павлом прошли к стене, возле которой озверевшие версальцы расстреливали героев Коммуны.
На стене еще сохранились следы пуль.
Мы сняли шляпы, положили к подножию стены букеты алых роз.
Бывший курский помещик покорно ждал нас на указанном ему месте. Он не посмел выразить неудовольствия тем, что «господа» задержались. У него не хватило смелости ни о чем спрашивать. Привычно щелкнув каблуками, шофер распахнул перед нами дверцу машины.
Мы не отказали себе в удовольствии полюбоваться его холуйским видом. Картина была символичной: осколок Российской империи покорно ожидал со своим такси двух советских командиров, пожелавших поклониться могиле коммунаров.
Такси снова покатило к центру Парижа.
— Если господа не обедали, я могу рекомендовать отличный ресторан…
— Что за ресторан?
— О, прекрасная кухня, замечательное обслуживание! А главное — его посещают немецкие офицеры, едущие в Испанию. Они живут в гостинице поблизости… Вот на кого стоит посмотреть, господа! Вот кто не миндальничает с «товарищами»!
Мы с Павлом переглянулись. Что ж? Любопытно понаблюдать за фашистским сбродом, с которым мы скоро, возможно, столкнемся в бою…
— Везите!
У подъезда ресторана — вереница автомобилей. Пристроив машину, шофер пожелал сопровождать нас. Столик он выбрал вблизи большой компании молодых людей в штатском.
Эта публика сразу обращала на себя внимание: широкие плечи, холеные физиономии, громкие, самоуверенные голоса, надменные взгляды.
Усевшись, мы заметили, что на лацканах пиджаков наших соседей вызывающе чернеют значки со свастикой.
— Немецкие летчики! — почтительно пояснил шофер.
Они и не думали скрывать цель своего приезда во францию; во всеуслышание делились соображениями о том, когда смогут совершить первые боевые вылеты, как будут жить и гулять в Мадриде.
Посторонних для них не существовало.
Заурядные хамы, не больше.
Однако наш марковец придерживался иного мнения. Он смотрел на теплую компанию влюбленными глазами. Потом подобострастно заговорил с одним из немецких летчиков, рискнул отпустить какой-то комплимент и, видимо, тоже пришелся по вкусу фашистам. Вскоре они уже пожимали ему руку. Начались взаимные похлопывания по плечу, чоканье…
Бывший курский помещик вернулся к нашему столику с сияющей мордой.
— Вот кому я завидую! — восклицал он. — Если бы не возраст, я тоже не остался б в стороне!
И вдруг его осенило.
— Послушайте! — завопил он. — А почему бы и вам не поехать в Испанию? Ведь вы-то молоды!
— А мы уже и так об этом думаем, — серьезно ответил Павел. — Может быть, и поедем. Кто знает?
— Это же замечательно! — обрадовался шофер.
— Бесспорно…
Перед отъездом из Парижа я, Анна и Павел обедали в другом ресторане, неподалеку от нашего посольства. И надо же было так случиться — возле нас заняли столик трое немцев из давешней компании. Они сразу узнали нас. Один из молодчиков обратился ко мне с вопросом. Говорил он быстро, на незнакомом диалекте, и я не понял смысла произнесенных слов. Тогда в разговор вступил второй гитлеровец. На ломаном русском языке он нагло осведомился, не советские ли мы летчики.
— Ваших здесь много бывает, — насмешливо добавил он.
— Вам это, наверное, не безразлично, — сдержанно ответил я. — Волнуетесь?
— Хо-хо! Конечно! Нам надо торопиться, чтобы потренироваться. Вот вашим волноваться нечего. Они все равно не успеют приехать до освобождения Мадрида к своим испанским коммунистам… А если и вы летчики, послушайтесь совета — возвращайтесь обратно.
Анна неприметно нажала кончиком туфли на мой ботинок.
— Вы ошибаетесь, — спокойно ответил Павел. — Мы не летчики, а строители. Приехали на Всемирную выставку.
Немец захохотал, перевел слова Павла своим дружкам, и те подхватили его ржание.
— А не желаете ли посмотреть другой выставка? — ухмылялся гитлеровец. — Мы откроем выставка в Мадрид. Там будет оружие Москвы. Русские самолеты. Гут?
— Говорят, что республиканцы вас опередили, — опять спокойно откликнулся Павел. — В Мадриде всем показывают обломки «юнкерсов» и «капрони». Ходят слухи, что экспонатов вполне достаточно…
Мы принялись за обед.
Наше спокойствие бесило хорохорившихся нацистов. Но они не рискнули затеять скандал. Тем более что симпатии посетителей, занимавших соседние столики, были явно не на стороне наглецов со свастикой.
…Нет, не понравился мне в те дни Париж. Не нашел я в нем очарования, какое находили, скажем, герои романов Эренбурга.
Тяжелое впечатление оставляли окраины, где в лачугах ютились полуголые и вечно голодные алжирские и марокканские рабочие.
Удручали даже прилично одетые нищие в центре.
В вестибюле одного из роскошных магазинов я увидел манекен, поразительно напоминающий живого человека. Притронулся к восковой фигуре, не веря, что это воск, и отскочил. Восковая фигура зашипела на меня человеческим голосом!
Черт возьми, каково приходилось бедняге! Часами изображать куклу!
Угнетающе действовала на меня такая реклама. Мучила бензинная вонь. Было не до видов Парижа. Тянуло в Испанию…
Поезд на юго-запад отходил вечером. А ночь застала нас уже вдали от французской столицы.