а Котина пробный экземпляр трала удалось изготовить в течение суток. Но, к сожалению, первые испытания не дали ожидаемых результатов. Завод занялся совершенствованием трала, а я опять возвратился на фронт.
Это были очень трудные дни.
Лишь 30 декабря наши войска перешагнули рубеж прикрытия так называемой линии Маннергейма. Прорыв главной полосы финских укреплений начался 11 февраля и был завершен через двенадцать дней. Затем нужно было преодолеть еще вторую полосу. Но мне уже не довелось участвовать в этом. Вражеский снайпер, подстерегший группу минеров, всадил две пули в мою правую руку.
Подоспевшие санитары быстро наложили жгут, пустили в ход бинты. Однако рукав продолжал наполняться кровью.
Выбраться из района, где меня ранило, оказалось почти невозможно. Боевые друзья, обеспокоенные тем, что я теряю много крови, сообщили о моем состоянии начальнику штаба Ленинградского военного округа генералу Чибисову.
Из Ленинграда выслали транспортный самолет. К несчастью, он скапотировал при посадке на лесном озере. Летчик был ранен.
Тогда из округа прислали самолет уже за двумя пострадавшими. Он вовремя домчал нас до Ленинграда. Когда начали операцию, я уже терял сознание…
В госпитале пролежал два месяца.
В ГЛАВНОМ ВОЕННО-ИНЖЕНЕРНОМ УПРАВЛЕНИИ
Госпитальные хирурги сделали, казалось бы, немыслимое, сохранив мне руку. Но по выходе из госпиталя я едва мог шевелить пальцами. Для того чтобы восстановилась деятельность нервов в кисти, требовалось длительное лечение у специалистов.
Проводить такое лечение на полигоне было невозможно. И друзья опять проявили трогательную заботу: я еще находился в отпуске, когда узнал о новом назначении. Меня утвердили начальником отдела заграждения и минирования Управления военно-инженерной подготовки Главного военно-инженерного управления РККА.
Новая должность волновала и радовала.
Опыт войны с белофиннами убедительно доказал, что даже самые примитивные, но умело поставленные мины способны наносить наступающим войскам ощутимый урон, затруднять использование путей сообщения и уцелевших зданий. Хотелось верить, что этот опыт положит конец недооценке минных заграждений, откроет большие перспективы в нашей работе.
С такими мыслями я и явился для представления к начальнику Главного военно-инженерного управления Красной Армии Герою Советского Союза генерал-майору Аркадию Федоровичу Хренову, с которым не раз встречался на Карельском перешейке. Невысокая его фигура часто появлялась тогда в самых гиблых местах.
Генерал встретил меня приветливой улыбкой:
— Гора с горой, как говорится… Садитесь, Илья Григорьевич. Потолкуем.
В июне 1940 года Инженерное управление Красной Армии начало переформировываться в Главное военно-инженерное управление. За незначительной, казалось бы, переменой в наименовании скрывался важный смысл. На плечи А. Ф. Хренова легла тяжелая забота о преодолении отставания наших инженерных войск в техническом оснащении и специальной подготовке.
А. Ф. Хренов хорошо знал цену минновзрывным заграждениям и, разрабатывая штаты ГВИУ, предусмотрел создание двух самостоятельных отделов: отдела заграждений и отдела электротехники. Однако нашлись люди, которые усмотрели в этом излишество. Вместо двух отделов, способных в короткий срок выполнить большой объем неотложных работ, был образован лишь один относительно небольшой отдел заграждения и минирования в составе Управления военно-инженерной подготовки. Его-то я и должен был возглавить.
Аркадий Федорович сразу поставил передо мной несколько конкретных задач. Но все они вытекали из одной главной — быстрее ликвидировать наше отставание в технике минирования и разминирования.
Работать с Аркадием Федоровичем было легко и приятно. Мы приступили к обновлению существовавших и созданию новых наставлений и инструкций, в том числе Положения по устройству оперативных заграждений. Утверждение этого документа Наркомом обороны позволяло сполна обеспечить войска минноподрывным имуществом и создать необходимые запасы его на складах.
Работа велась весьма интенсивно, но время — увы! — бежало еще быстрее. Международная обстановка все усложнялась.
Наша страна уже вплотную соприкасалась на западе с сильной военной машиной фашистской Германии, подмявшей Австрию, Польшу, Чехословакию, Норвегию, Бельгию, Голландию, Данию, а потом и Францию. Союзница Германии — Италия — хозяйничала в Абиссинии. Угроза вторжения нависла над Англией.
Можно было ожидать, что все эти осложнения не застанут нас врасплох. Но, ознакомившись с подготовкой к устройству заграждений в приграничной полосе, я был просто ошеломлен. Даже то, что удалось сделать в этом отношении в 1926–1933 годах, оказалось фактически ликвидированным.
Не существовало больше складов с готовыми зарядами около важных охраняемых мостов и других объектов. Не было не только бригад, предназначенных для устройства и преодоления заграждений, но даже специальных батальонов. В железнодорожных и инженерных войсках остались лишь небольшие подрывные команды да роты спецтехники.
А ведь вопрос о создании специальных частей для устройства и преодоления минновзрывных заграждений, для нарушения работы вражеского тыла с помощью инженерных мин впервые ставился группой командиров 4-го железнодорожного полка еще в 1928 году! На Украине, например, к 1932 году имелось четыре специальных батальона, дислоцировавшихся на железнодорожных узлах в приграничной полосе. Были такие батальоны и в других округах.
В конце 1937 — начале 1938 года Инженерное управление разработало штаты специальных минноподрывных батальонов. Но в подготовке материалов участвовали работники Генерального штаба, которые, к несчастью, были вскоре после этого репрессированы. Проект похоронили.
Ульяновское училище особой техники — единственное учебное заведение, готовившее высококвалифицированных командиров для подразделений, оснащенных радиоуправляемыми минами, — было реорганизовано в училище связи.
С 1934 по 1940 год у вероятного противника резко возросло количество и улучшилось качество танков, а у нас инженерные противотанковые средства остались на уровне начала тридцатых годов.
Глупое создалось положение. В 1939 году, когда мы соприкасались со слабыми армиями относительно небольших капиталистических государств — панской Польшей, королевской Румынией, Эстонией, Латвией, Литвой, — наши границы действительно были на замке. А когда нашим соседом стала фашистская Германия, инженерные оборонительные сооружения вдоль прежней западной границы оказались заброшенными и частично даже демонтированными, а на новой границе строительство укрепрайонов только разворачивалось…
Перед войной с белофиннами руководство НКО явно недооценивало инженерные войска и роль Инженерного управления Красной Армии. О пренебрежительном отношении к инженерным войскам свидетельствует хотя бы такой почти анекдотический факт: о начале войны на Карельском перешейке начальник Инженерного управления генерал И. А. Петров узнал по телефону от начальника инженеров 7-й армии полковника А. Ф. Хренова. Правда, этот случай говорит и о другом — о пассивности генерала Петрова, о его слабых контактах с начальниками соответствующих отделов Генерального штаба. Но одно не исключает другого.
В 1940 году ситуация несколько изменилась. К инженерному обеспечению боя и операции, а заодно и к инженерным войскам стали относиться с большим вниманием. Пользуясь этим, ГВИУ в самые сжатые сроки разработало тактико-технические требования на инженерные мины различного назначения и на мины-торпеды.
Напряженная работа Научно-исследовательского института инженерной техники, лабораторий и конструкторских бюро дала положительные результаты: появились опытные образцы вполне современных противопехотных и противотанковых мин.
Иначе обстояло с минами замедленного действия.
В истории войн редки случаи, когда новое боевое средство быстро признается и вводится в действие в большом количестве.
Зато часто бывает, что новое боевое средство, даже успешно примененное в ограниченном количестве, не раскрывает всех своих возможностей. Это позволяет маловерам и консерваторам относиться к нему скептически.
Так получилось и с МЗД. Они появились и были успешно применены еще в первую мировую войну. Но количество их исчислялось буквально единицами. Ясно, что при этом нельзя было выявить все возможности таких мин. И хотя советские минеры-энтузиасты создали весьма «умные» МЗД, серийное производство их налажено не было.
Маршал Кулик и некоторые другие руководители Наркомата обороны, распоряжавшиеся выделением средств и лимитов, принадлежали как раз к той категории лиц, которая примитивно толковала положение Полевого устава о том, что в случае агрессии империалистов «войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника».
Я уже говорил о существенных недостатках инженерной подготовки приграничной полосы к отражению вражеского нападения. Пытаясь выправить положение, начальник ГВИУ предложил использовать старые приграничные крепости и создать зоны заграждения. Но это предложение так и не приняли. Ни к чему, мол!
Помнится, я обратился к начальнику Управления военно-инженерной подготовки ГВИУ полковнику М. А. Нагорному. Речь шла об осуществлении мероприятий по всесторонней подготовке заграждений на большой глубине вдоль новой границы.
— Прошу вас, никому ни слова об этом, — озабоченно сказал Михаил Александрович. — Разве вы не знаете, что организация складов минноподрывного имущества и подрывных команд вдоль границы связана с именами Тухачевского, Уборевича, Якира и других им подобных?
Но и после этого внушения я не мог молчать. Решил обратиться к А. Ф. Хренову. Аркадий Федорович, как обычно, выслушал меня внимательно. Но по мере моего доклада и на его лицо не раз набегала тень тревоги.
Из беседы я понял: начальник ГВИУ разделяет мои опасения, но не все, к сожалению, зависит только от него…