— Верно. Это слишком опасно. Но Бобби очень хотел выяснить, что случилось с Мио. Думаю, все-таки не помешает осторожно покопаться в этом деле.
Беззастенчивая ложь. Она горела на языке. Бобби нет в живых. С какой стати мне беспокоиться о том, чего он хотел и чего не хотел?
Малин открыла сумочку и достала маленькую фотографию.
— Ее сделали в садике за несколько недель до его исчезновения, — сказала она, положив фото передо мной.
Хоть и знал, что́ увижу, я все равно удивился. Цветом Мио совсем не походил на мать.
— Можно подумать, он приемный ребенок, правда? — сказала Малин.
Она не имела в виду ничего плохого, просто констатировала факт. Сам я не мог оторвать взгляд от фотографии. Призрачный мальчик Мио наконец-то обрел лицо. Он был куда меньше, чем я думал. Серьезными, широко раскрытыми глазами смотрел прямо в объектив. Вполне аккуратный. Клетчатая рубашка, вышитый жилет, чуть великоватый.
— Какой симпатичный, — сказал я. — Можно я оставлю снимок себе?
— Конечно. У меня их несколько.
Малин закрыла сумочку и встала. Я тоже встал.
— Знаете, Бобби возмущало, что Мио отдали в приемную семью. Опека сочла, что Бобби недостаточно взрослый и не сумеет позаботиться о ребенке, а меня они вообще в расчет не принимали. Бобби больше нет, но я есть. Если Мио жив… я хочу, чтобы у меня был шанс дать ему дом.
Вот тут я мог бы заплакать, но не стал.
— Я не волшебник. Однако постараюсь что-нибудь сделать.
Малин протянула руку, я пожал ее.
— Сара тоже очень на вас надеялась, — сказала она. — Словно вправду считала волшебником.
— Сара?
Малин выпустила мою руку.
— Да.
— В смысле Бобби? Ведь именно он, или Элиас, пришел сюда и попросил о помощи. Услышав по радио интервью со мной.
Малин рассмеялась. Тепло и искренне.
— Может, он так сказал, но это неправда. Ваше имя ему назвала Сара.
Солнце заглянуло в окно, яркие лучи заплясали по столу.
— Когда же? Сара полгода с лишним была мертва, когда Элиас пришел сюда.
Я отчаянно рылся в памяти. Я когда-нибудь встречал Сару? Нет, вряд ли.
Малин легонько улыбнулась.
— Вы спрашивали, что́ Сара рассказывала о своей жизни в Штатах. Помимо бойфренда, был еще кто-то, хотя, может, это одно лицо. Сара называла его Дьявол. Но мы услышали о нем, только когда за нее взялась полиция.
Я затаил дыхание, ожидая продолжения.
— Бобби очень хотел помочь Саре, только она не соглашалась, — сказала Малин. — Передала через своего адвоката, что это плохая идея. Бобби настаивал, но она отказывалась иметь с ним дело. Поскольку она сидела в СИЗО под строгим арестом, мы не могли повидаться с ней, а от ее адвоката толку не было. После того как ее посадили, Бобби мог заняться лишь тем, что узнал от нее до ареста. Она понимала, что ей грозит опасность, пыталась что-то сделать. Но обратилась за помощью не к тому человеку. И однажды сказала Бобби, что жалеет, что не обратилась к вам. Что именно вы могли бы подобраться к Дьяволу.
Я мог бы подобраться к Дьяволу.
— Почему она думала, что я бы мог? — В голосе у меня звучало большее напряжение, чем мне хотелось, а волосы на шее опять встали дыбом.
— Потому что вы знакомы.
— Простите?
— Ну, Сара иногда говорила странные вещи. Я имею в виду Дьявола. Его ведь вообще не существует. Адвокат говорил, нам надо забыть то, что она говорила, это, мол, сущая бессмыслица. По его словам, важно, что она призналась во всех убийствах. Но Бобби судил иначе. Совершенно иначе. Обо всем. Бобби думал, что надо попытаться, и обратился к вам. Сары ведь уже не было в живых, что плохого могло случиться, если он свяжется с вами?
Все могло полететь в тартарары. Ведь Дьявол существовал, просто Малин об этом не знала.
Я снова чувствовал себя так, будто земля под ногами разверзлась. Зияющая пропасть, бесконечно глубокая. В окружении Сары хватало плохих людей, но хуже всего был человек, носивший имя самого дьявола.
Дьявол — персона в высшей степени своеобразная. Дьявол — это Люцифер.
И теперь из могилы слышался голос Сары:
Вы знакомы.
Да ни в жизнь. Быть такого не может.
— Не понимаю, — сказал я. — В каких обстоятельствах тот, кого зовут Дьяволом, сказал, что знаком со мной? И как мы могли встречаться?
— Не знаю. Вы что же, принимаете это всерьез?
Более чем все прочее, что я слышал за последние недели.
— Какими же качествами, по мнению Сары, я отличался? — Голос у меня звучал как чужой.
Малин явно замялась.
— Она говорила, что человек, которого Дьявол так ненавидит, наверняка единственный, кто сильнее его, — тихо сказала она.
В конторе словно бы начался шторм. Мне казалось, бумаги вот-вот вспорхнут со стола и разлетятся по всему полу.
Он знал меня и ненавидел.
Я не понимал, о чем толкует Малин.
Недоразумение, думал я. Все это недоразумение.
Но в глубине души знал, что это не так.
— Но почему же она не обратилась ко мне? Почему не попросила в защитники меня? Я бы охотно ей помог.
Малин опустила глаза.
— Вряд ли вы могли бы помочь ей как адвокат. Пожалуй, она думала… о другом. Но так или иначе, это другое не позволило ей завязать с вами контакт. Она не рискнула вам довериться, опасалась, что вы не примете ее сторону.
Очень сомневаясь, вправду ли я хочу получить ответ, я спросил:
— Что другое, Малин? Почему Сара думала, что не может мне довериться?
Малин молчала. Теребила замок сумочки, неуверенная, стоит ли отвечать на мой вопрос.
— Она говорила, вы убили человека, — в конце концов прошептала она. — Тот, кого она звала Дьяволом, говорил, что вы единственный адвокат в Стокгольме, который безнаказанно совершил убийство.
15
Этой мысли быть не должно. Ну, что меня не случайно втянули в историю Сары Техас и ее сына. Что я должен сыграть свою особую роль, сознательно ли, нет ли. И что эта роль каким-то дьявольским образом связана с самой грязной моей тайной. Окаянные кошмары. Как меня хоронили заживо. Они совпадали с тем, что я узнал от Малин. То есть не совпадали, а скорее перекидывали мост меж тогда и теперь. Мост, который безумно меня пугал.
Когда Малин ушла, я чувствовал такую усталость, что мог бы уснуть. Но не уснул. Долго сидел за письменным столом. Воспоминания о том случае, когда я отнял жизнь у другого человека, пожаром пылали в мозгу. Нас было трое. Жара. И темно. Чертовски темно.
Я привел мысли в порядок и принял решение.
Потом встал и пошел к Люси.
— Надо поговорить, — сказал я.
Люси тихо сидела в своем конторском кресле, когда я рассказывал, что услышал. Самый конец я обошел молчанием. Потому что знал: он изменит все и навсегда.
— Детка, он знал, кто я, задолго до того, как меня втянули в эту историю.
Давненько я не называл ее деткой. Жизнь стала настолько серьезной, что уменьшительно-ласкательные прозвища казались неуместными.
Люси провела руками по волосам.
— Нельзя нам сейчас терять нить, Мартин, — сказала она.
— Что ты имеешь в виду?
— Пожалуй, я согласна с Сариным адвокатом. Мы не можем считать правдой все, что Сара когда-либо говорила. И если, подчеркиваю, если, она действительно имела в виду Люцифера и ты действительно знаешь его, мы все равно не можем называть понятные вещи непонятными. Ты же был полицейским. Работал в Техасе. С тех пор минуло почти два десятка лет, но ты мог столкнуться с ним в обстоятельствах, незначительных для тебя, но очень важных для него. Если дело вообще обстоит таким образом.
Я расстегнул верхние пуговицы на рубашке, чувствуя, как по спине и по груди течет пот. Наша с Люси поездка в Техас открыла двери безумию, которое я изо всех сил старался забыть. Прошлое настигло меня. Столкновение с происходящим сейчас было прямо-таки фееричным.
Люси заметила, что я изменился в лице.
— Мартин, что случилось?
Я повернул голову, посмотрел в окно. Стокгольм купался в солнечных лучах. В такие дни столица красива, как никогда. Голубое небо, голубая вода, голубая кровь в королевском дворце.
“Голубой цвет — для других людей”, — говорила моя мама, когда я был ребенком.
И надевала на меня зеленую рубашку с заплатками на локтях.
Я глубоко вздохнул. Мне предстояло облечь в слова то, о чем я до сих пор никогда не говорил. Каковы будут последствия, предсказать невозможно.
— Когда я жил в Техасе, кое-что случилось. Я никогда об этом не рассказывал. Никому. А Малин вот только что об этом упомянула.
На лице Люси отразилось необычное удивление. Оказывается, есть еще одна граница моего доверия к ней.
Я убил человека.
Иначе не скажешь.
Я, Мартин Беннер, убил человека. По ошибке.
“Эту проблему мы похороним, Беннер”, — сказал в тот вечер мой шеф.
Именно так мы и сделали.
Невыносимо вспоминать минуты после выстрела. Я стоял под дождем и, дрожа от шока, звонил шефу. Он сказал: “Стой там, где стоишь”.
Два часа спустя мы были далеко от Хьюстона на заброшенном нефтепромысле. До сих пор помню тяжелую руку шефа на моем плече.
Эту проблему мы похороним, Беннер.
Как легко это было в тот раз. Сделать случившееся не случившимся. Знали о происшедшем очень немногие, тайну хранили те же немногие. Корпоративная солидарность в полиции велика, как нигде.
— Я убил человека. По ошибке.
Сказал я.
Обращаясь к Люси.
И увидел, что ее представление обо мне безвозвратно изменилось.
Ведь есть вещи, которых мы не рассчитываем когда-либо услышать. Люси определенно никак не думала услышать от меня, что я убил человека. Она побелела как мел, слушая историю, которую, как мне казалось, я навсегда похоронил в песке.
— Было темно. Глубокая ночь. Я служил полицейским, работал меньше года. Мы с напарником сидели в машине, разговаривали. По рации объявили тревогу. В нескольких кварталах от нас засекли известного наркодилера. А мы жаждали приключений. Я мгновенно откликнулся, сообщил по рации: “Берем его на себя”. Ну, вот мы и взяли. Ударили по газам, синяя мигалка и прочий цирк. Крайне непрофессионально. Парня мы увидели метрах в ста, не меньше. Он бежал по тротуару, до смерти перепуганный. Шел дождь, парень поскользнулся и упал. Мы нагнали его секунды за три и выскочили из машины. Он уже успел подняться и со всех ног бросился в тупик, сплошь состоявший из запертых автомастерских. Во всех окнах темно. Ни мой напарник, ни я не захватили фонариков. Бежали следом, на ходу выкрикивая: “Стой! Стой, черт побери!” В конце концов он остановился. А когда обернулся, рука у него была во внутреннем кармане куртки.