Люси облизала губы.
— И ты его застрелил?
— Напарник дал предупредительный выстрел в воздух. Мы приказали ему показать руки, поднять их вверх. Немедленно. Но он даже не подумал. Засмеялся, продолжая рыться в кармане. А когда наконец вытащил руку… Дождь хлестал мне прямо в глаза. Я ничего толком не видел, но был уверен, что в руке у него что-то есть. Это впечатление и его смех решили все. Я выстрелил. Целился в ногу, а попал в живот. Через несколько минут он умер.
Люси молчала. Казалось, она хотела спросить, не сошел ли я с ума, но тотчас одумалась. Я тем временем продолжал рассказ. О том, что сказал мой шеф и что мы сделали с убитым. И как я уехал из Техаса, а мой напарник вскоре погиб.
— Не знаю, что сказать, — проговорила Люси. — Правда не знаю.
Я несколько раз глубоко вздохнул. Потом сказал:
— Это не было убийством.
— О’кей.
— Что “о’кей”? Это не было убийством.
— О’кей.
— Люси…
— Мне надо пройтись. Извини, но все это… Я не знаю, что сказать.
Люси встала.
— Нет, ты сказала. Несколько раз.
— Ты вообще слышишь, как все это звучит? Понимаешь, что́ вот только что рассказал?
Наверно, нет. Ведь я только что облек в слова то, о чем никогда вслух не говорил. Вообще-то в моей жизни бывали долгие периоды, когда я забывал о случившемся. По крайней мере, не думал об этом. Не думал, что однажды стоял с лопатой в руках и рыл могилу человеку, которого застрелил. Даже в Техасе не думал. Мне с лихвой хватало размышлений о Саре Техас. О собственном будущем. И об отце.
— Как, черт возьми, твой шеф додумался спрятать тело? Почему бы не пойти обычным путем и не заявить о самообороне? Ты же считал, что он вооружен. Такое обычно сходит с рук. Тем более в Техасе.
— Оружия не было, — сказал я. — Мы обыскали его и ничего не нашли. Ни оружия, ни наркоты, ничего. Зато нашли бумажник и удостоверение личности. Я застрелил не того парня. Мы пробили его по базам данных, полиция ничего на него не имела. Во всяком случае, ничего серьезного. Он состоял в шайке молодых хулиганов, которых полиция держала под наблюдением.
Люси подняла с полу свою сумочку, повесила на плечо. Она и правда собралась уйти.
— Значит, просто неблагополучный юнец?
— Да.
— Какого возраста?
— Семнадцатилетний.
Люси вздрогнула, будто я ударил ее по лицу.
— Господи… — прошептала она.
Я не выдержал:
— Люси, не преувеличивай. Я…
— Не преувеличивать? Не преувеличивать? Мартин, ты застрелил ребенка! И закопал его на нефтепромысле!
Она расплакалась и большими шагами направилась к двери. Я схватил ее за плечо, попытался остановить. Она вырвалась.
— Не трогай меня, мне надо побыть одной.
— Я и сам был немногим старше!
Единственное мое оправдание. Единственное, что позволяло мне спокойно спать по ночам. Что я был так молод и никак нельзя было допускать, чтобы я угодил в такую ситуацию.
Люси остановилась немного поодаль.
— Это я понимаю, — сказала она. — Но почему ты мне раньше не рассказывал? Даже после всего случившегося за эти несколько недель.
— Да я и в самых буйных фантазиях не мог себе представить, что этот инцидент имеет касательство к Саре Техас.
Я повысил голос и почувствовал себя лучше. Ведь в том, что я говорил Люси, не было ни слова лжи. Я просто предпочел не рассказывать всей правды, почему тогда ушел из техасской полиции. И — положа руку на сердце — совершенно не подозревал, что та окаянная ночь могла иметь касательство к трагической судьбе Сары.
Я покачал головой, дрожа всем телом.
— Не понимаю, — сказал я. — Не понимаю, какие выводы должен сделать из всего услышанного. Люцифер знает меня, даже ненавидит. Из-за того, что произошло в Техасе? Или по другой причине?
Люси молча смахнула слезы.
Я хватался за гнилые соломинки. Они сломаются, едва я за них потяну. Но тем не менее попытался:
— Может, это недоразумение. Ведь, говоря о Дьяволе, Сара необязательно имела в виду Люцифера.
Люси покачала головой и вышла из комнаты. Я прошел за ней, к двери.
— Когда ты вернешься?
Степень самообладания, которая потребовалась, чтобы физически не задержать ее в комнате, была мне в новинку.
— Когда все обдумаю и обрету ясность, — ответила она. — Придется тебе подождать, Мартин.
Часть III“Они умирают”
К. В.: Вы застрелили семнадцатилетнего мальчишку?
М. Б.: Да. И оправдывает меня только одно: я был очень молод. Нельзя было допускать, чтобы я угодил в такую ситуацию. Этого оправдания мне лично достаточно. Как его воспринимают другие, уже не моя забота.
(Молчание.)
К. В.: Все-таки я не понимаю. Вы позвонили своему шефу и сказали, что застрелили парня. И что он тогда в точности сказал?
М. Б.: Велел ждать там, пока он не приедет.
К. В.: А разве не надо было вызвать скорую?
М. Б.: Парень уже умер.
К. В.: Но вы просто закопали его. Его родственники…
М. Б.: Знаю. Знаю. В полицейском округе, где я служил, время тогда было сумбурное. В разных обстоятельствах нескольким моим коллегам предъявили обвинение в превышении полномочий. Гориллы из отдела внутренних расследований здорово устали от этих историй. Шеф до смерти боялся, что мой смертельный выстрел станет последней каплей, переполнит чашу. Понимал, что этот вечер означает для него конец карьеры. Если меня осудят за убийство или что-то в этом роде, часть ответственности падет на него. Его вышвырнут с работы, без пенсии. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Американцы беспощадны по части наказаний.
К. В.: У вас никогда не возникало мысли, что вы совершили крайне безнравственный поступок?
М. Б.: Конечно, черт побери, такая мысль возникала. Много, много раз.
К. В.: Вы обсуждали это? С вашим напарником?
М. Б.: После той ночи мы больше вместе не работали. Он попросил о переводе в другой округ, и мы потеряли контакт. Позднее он был убит при исполнении.
К. В.: Вы тогда уже вернулись в Швецию?
М. Б.: Да. Оставил случившееся позади. В ту пору мою жизнь определяли совершенно исключительные обстоятельства. Я словно выбрался из кошмара. Оставил все в Штатах — смертельный выстрел, разочарование в родном отце — и вернулся домой новым человеком. Примерно так.
К. В.: Да, ваш отец. Позднее вы не контактировали?
М. Б.: Несколько лет спустя я снова съездил в Штаты, навестил его. Но он по-прежнему не желал принять меня в свою жизнь.
К. В.: Я плохо помню, как все было, хотя читала что-то в заметках Фредрика. Ваши родители познакомились в США?
М. Б.: Нет, в Швеции, но перебрались в Штаты, чтобы я родился там и получил американское гражданство. Через несколько лет они намеревались переехать в Швецию. Марианна, моя мама, уехала первой, со мной и с вещами. А папа так и не приехал. Он нас бросил.
К. В.: Бросил — тяжкое слово.
М. Б.: Найдите слово получше, если можете.
К. В.: Простите, я не имела в виду ничего такого.
(Молчание.)
К. В.: Извините… тот смертельный выстрел в Техасе.
М. Б.: Да?
К. В.: В записях Фредрика про Лотос-блюз о нем нет ни слова.
М. Б.: Знаю. У меня не было повода упоминать о нем Фредрику. Даже в голову не могло прийти, что это важно. Вдобавок…
К. И.: Что вдобавок?
М. Б.: Вдобавок я вообще вспомнил про этот инцидент, только когда был с Люси в Техасе. Я думал о совершенно других вещах. Например, об отце. Но про это я Фредрику не говорил. Поэтому в “Лотос-блюзе” нет об этом ни слова.
(Молчание.)
К. В.: Так каким был следующий шаг? Что вы предприняли дальше?
М. Б.: Занялся фотографиями персонала, которые добыла Люси. И, конечно, продолжал ждать, как и раньше.
К. В.: Ждать?
М. Б.: Что умрет еще несколько человек.
К. В.: И они умерли?
М. Б.: Да. Господи, да.
16
Большие пьесы всегда разыгрываются в несколько актов. Между актами бывают антракты, и зрители имеют возможность размять ноги и купить прохладительный напиток. Чтобы выдержать новое напряжение. Сам я такой передышки не получал. Жизнь мчалась вперед, и я вместе с нею. Мне казалось, переводить дух не стоит. Судьба, или что уж это было, распорядилась иначе.
Фотографии лежали в коричневом конверте на столе у Люси. Я забрал конверт к себе в кабинет, положил рядом с другими материалами, которые она раскопала, но не вскрыл. Сил не хватило. Мне требовалась возможность прийти в себя, прежде чем на меня свалятся новые неожиданности. Черта лысого я знал, что ждет впереди.
Не говоря уже о том, что осталось позади. Десятилетия искусной работы по вытеснению, лишь бы отодвинуть подальше от себя самое страшное, что я совершил и в чем участвовал. Неужели именно Люциферу суждено все это разворошить? Никого другого не нашлось?
Невозможно, чтобы я его знал.
Быть такого не может.
Зазвонил один из моих мобильников. Номер этого телефона был только у одного человека. У Бориса. Мафиозного босса, который обещал защитить Беллу и потерял ее.
— Да, — сказал я в трубку.
— Это я. Можешь говорить?
Голос его звучал хрипло и напряженно.
— Конечно. Я как раз собирался связаться с тобой, — ответил я.
Борис явно находился на улице. Вроде как шел навстречу ветру. Как и я, только фигурально.
— Разговор не телефонный. Надо встретиться.
— Когда?
— Давай прямо сейчас.
Я теребил конверт, принесенный от Люси. Новые неожиданности, новые скверные новости надвигались на меня. Это я отчетливо чуял.