— Может, сядешь? — сказал я.
— Ребекка права. Уходи. Я вызову полицию.
— Да ну?! — сказал я. Тише, чем рассчитывал.
Он что, вправду полагал, что это сойдет им с рук?
— Никто тебе не поверит, — сказал Дидрик, будто прочитав мои мысли. — Никто.
Непонятно, с чего он это взял, у меня же есть доказательства. Есть фотографии Мио. И можно сделать анализ ДНК. Доказать, что Мио — сын Сары Техас, не составит труда. Так я и сказал Дидрику, а напоследок прибавил:
— К тому же у него есть отец.
Эти слова заставили Дидрика вздрогнуть.
— Ему мальчик не нужен.
— О нет, как раз нужен. Потому я и здесь.
Дидрик рассмеялся:
— Ты сам не знаешь, о чем говоришь, Мартин.
Он сел. Положил ружье на колени.
Обеими руками он провел по лицу. Так люди поступали во все времена. Пытались стереть усталость, массируя лицо. Безрезультатно.
Странная сцена. Мы сидели в сказочном саду в двух шагах от моря. Сущая идиллия. А на самом деле — один из кругов ада.
— Ты до смерти забил родного сына, Дидрик?
Он вздрогнул, как от удара.
— Ты о чем, черт побери?!
Я развел руками. Меня захлестнули сомнения. Может, Дидрик и вправду поднимал руку на детей.
— Я все знаю. Знаю, что вы переехали, поскольку на вас заявили в службу опеки. Знаю про ужасные синяки. И что вы были рады поменять садик. А потом перебрались сюда.
У Дидрика отвисла челюсть. Он несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь собраться с мыслями. Потом наконец выдавил:
— Значит, вот так говорят? Вот что ты слышал?
— Да. Хотя не только это. Мне сказали, что Себбе болел. И тяжело.
— Кто тебе сказал?
— Я с разными людьми говорил. Осторожно, чтобы еще кто не умер. Например, с крестным Себбе. С твоим лучшим другом.
Нелепая уловка. Герман ни слова не сказал о том, что Дидрик якобы жестоко обращается с Себастианом.
— Он не мой лучший друг. Но его жена была лучшей подругой Ребекки. Пока не поверила тем же идиотским бредням, что и ты. Конечно, она изменила свое мнение, когда узнала, как болен Себбе, но к тому времени мы уже оборвали связь. Герман по-настоящему так и не понял. Наверняка по-прежнему считает меня другом. У них с женой, так сказать, у каждого своя жизнь.
Я наклонился вперед, облокотился на прохладную столешницу.
— Тогда скажи мне. Где Себбе?
Дидрик больше не мог смотреть мне в глаза. Глядел на деревья, на траву, на небо, но не на меня.
— Он умер.
— Ты его убил?
— Ты совсем очумел, черт побери?
Дидрик со стоном вскочил на ноги. Ружье упало наземь. Я заставил себя сидеть. Значит, Мадлен рассказала правду. Себбе был болен, никто его не бил.
— Я своего мальчугана не убивал, — прошептал Дидрик.
Он задыхался, словно долго бежал на удушливой жаре.
— А я не убивал Дженни, Бобби, Фредрика и Элиаса. И вообще никого. — Я старался говорить ровным голосом.
Дидрик покачал головой.
— У Себбе был особенно агрессивный рак, который диагностировали слишком, слишком поздно. В Швеции врачи даже отказались от попыток лечения, сказали, что можно только смягчить симптомы.
Не знаю, что я думал услышать, но точно не это. С удивлением я слушал рассказ, который не мог подвергнуть сомнению.
— Здесь, в Дании, отнеслись к этому иначе, — сказал Дидрик. — Они как раз испытывали новое лекарство, которое могли протестировать на нем.
— И вы продали дом, чтобы оплатить лечение?
— Губернский совет платить отказался. У нас не было времени затевать тяжбу. Мы же знали, что можем найти свободные деньги.
— А нельзя было просто заложить дом?
Дидрик отвел глаза.
— Нет. Мы знали, что придется… на время остаться в Дании. Сперва жили в Копенгагене, где лечили Себбе. Потом переехали сюда. Ребекка в начале своей карьеры несколько лет прожила в Орхусе. Поэтому датские власти согласились признать ее владелицей недвижимости.
— Где он умер?
— Здесь, в Эбельтофте.
— Когда?
— В ноябре. Всего через несколько месяцев после того, как подтвердилось, что он болен. Он тогда уже довольно-таки долго чувствовал себя плохо, но все было упущено из-за нелепых бредней, что его состояние вызвано не болезнью, а тем, что родители у него — чудовища.
Я не знал, с чего начать. Все это совершенно невозможно, совершенно абсурдно. Абсурдно — на этом слове я зациклился. Себбе умер в ноябре. В том же месяце, когда Сара Техас покончила с собой, а ее сын исчез.
— Вы подменили своего ребенка другим. Неужели ты не понимаешь, насколько это преступно?
Дидрик обмяк в кресле.
— Хорошо же ты обо мне думаешь, — сказал он.
Я резко сглотнул.
— Ты похитил ребенка. Убил по меньшей мере четырех человек. И хочешь, чтобы я хорошо о тебе думал?
Дидрик медлил с ответом. Наверно, и сам не слишком хорошо о себе думал. Сонная оса норовила атаковать нас. Я взмахнул рукой, сбил ее, увидел, как она упала наземь. В голове мелькнуло: усталые воины погибают быстро.
— Я его не похищал.
Слова такие легкие, каждое по отдельности невесомо. Но вместе они стали динамитом.
— Прости?
Он смотрел мне прямо в глаза:
— Я дал обещание спасти его. Собственно говоря, дал его под нажимом, но теперь это не имеет значения. Что все обернется вот так, я не мог представить себе даже в самом страшном кошмаре.
Во рту у меня пересохло.
— Кому, Дидрик? Кому, черт возьми, ты обещал спасти Мио?
Его голос едва не сорвался, когда он ответил:
— Саре. Я обещал его матери, Саре.
37
Говорят, взрослые мужчины охотно действуют сообща. Мол, в одиночестве нам труднее, чем женщинам. Мы с Дидриком покинули его волшебный сад, спустились на берег. Прогуливались там. Как двое людей, которым не хочется быть в одиночестве.
— Сара пришла к нам домой, — сказал Дидрик. — Тогда все только-только началось — американцы связались с нами, и мы провели первый допрос. Был вечер, лил дождь. Она так молотила в дверь, что я подумал, она ее вышибет. Когда я открыл, она стояла на крыльце, держа за руку мальчугана. “Я сяду в тюрьму, — сказала она. — И кто-нибудь должен позаботиться о моем сыне”.
— Как в романе, — обронил я.
Дидрик продолжил:
— Подобное предложение вообще-то обычным не назовешь. Вдобавок слегка щекотливая деталь, которую мне до тех пор удавалось скрыть от моих любезных коллег.
— Что Себбе и Мио посещали один детский сад.
— Совершенно верно. Большей частью мальчика отвозила во Флемингсберг Ребекка, и забирала тоже она, но и я побывал там несколько раз. Мы сталкивались там с Сарой, хотя дети были в разных группах. Садик большой, шумный, детей полно. Мио и Себбе ровесники, но попали в разные группы. Мы об этом жалели, потому что дома Себбе все время говорил о Мио. Ведь они встречались, когда дети играли во дворе. Мы несколько раз пытались пригласить Сару и Мио к себе, но она отнекивалась. То работа, то учеба, то стирка, то еще какая-нибудь ерунда.
— Она жила такой бурной жизнью?
— Да нет, скорее беспорядочной. Мы понимали, что-то у нее не так, но, честно говоря, наши предположения были крайне далеки от истины, могу тебе сказать.
Ноги у меня тонули в песке. Идти становилось все труднее.
— От истины, говоришь.
— Да. Думаешь, тебе что-то о ней известно?
— Уверен, — сказал я.
Дидрик отвел от глаз длинноватую прядь. Оборотная сторона модной прически, основанной на том, что в любом случае она остается примерно одинаковой длины. Элегантность она теряет уже через неделю-другую.
— Расскажи, — попросил Дидрик. — Расскажи, каковы твои успехи.
— К сожалению, не могу. Я поклялся больше не делиться с полицией. Вряд ли человек, взявший с меня эту клятву, станет различать сообщение в полицию и наш с тобой разговор.
— Любопытно. Кому же ты дал такое глупое обещание?
Теперь голос его был спокойнее, прежнюю горячность буквально как ветром сдуло.
— В известном смысле сам характер этой темы не позволяет мне ничего открыть.
Дидрик вздохнул.
— Дай угадаю. Люцифер?
Я резко остановился. Дидрик кивнул, продолжая идти. Я поспешил следом.
— Раз ты знаешь, кто такой Люцифер, то знаешь и что Сара не совершала тех убийств.
— Разумеется, — сказал Дидрик.
— Почему же ты не разоблачишь его? Из-за Мио? Если б ты оставил меня в покое и не старался засадить за убийства. И тогда бы раскрыл это дело. Ты бы…
— Что — “я бы”, дурак несчастный? С какой стати ты вообразил, будто мы с тобой находимся в абсолютно разном положении, будто я не знаю того же, что и ты?
Я больше не мог пройти ни метра. Как ребенок, плюхнулся на песок.
Дидрик последовал моему примеру, но куда ловчее. Между нами всегда существовала разница. Он был стильным не только внешне, как я. Дидрик был стильным во всем. Стильным до мозга костей.
— Давай начнем с самого начала, — сказал я. — Сара пришла к вам после первого допроса. Она знала, что сядет за убийства и хотела пристроить Мио. Я тебя правильно понимаю?
— Да. Я решил, что она пришла именно ко мне, поскольку я полицейский, потому что мы с Ребеккой хорошо относились к ней и потому что первый допрос провел я. Она понимала, что я останусь с ней до конца. Думала, что мы с Ребеккой сможем и захотим позаботиться о ее сыне.
— И тогда ты сразу сказал, что вы с Ребеккой могли бы взять его к себе? Как благородно.
— Трудно подытоживать эту историю спустя столько времени. Сара не знала, в каком положении были мы, не знала, что Себбе болен и что мы надрывались изо всех сил, чтобы обеспечить ему лечение. Она осталась у нас до утра. Все говорила, говорила. Я сказал, что ее страх — полный абсурд. Если она невиновна в преступлениях, за решетку ее не посадят. Рассказ, который она нам преподнесла, Господи Иисусе, я в жизни не слыхал ничего подобного.
— Но ты ей поверил?
— Нет, не поверил. Понял только, что она жутко взвинчена. У меня даже мелькнула мысль, что она, возможно, виновна. И пришла ко мне, чтобы позднее, если доказательная база изменится, сказать: “Я же говорила, что так оно и будет”. Дальше события развивались чертовски быстро. Буквально в одночас