Что до свидетеля, видевшего, как “порше” сбил Дженни Вудс, то здесь дело обстояло проще, чем в случае с исчезновением Мио. Имя свидетеля было известно. Проблема лишь в том, что предварительное расследование засекретили. Иными словами, человеку постороннему вроде меня выяснить имя свидетеля очень трудно. Но “трудно” редко когда означает “невыполнимо”. Придется попросить о помощи посредника.
Я давно оценил важность сетевой работы. Редко отказываюсь от приглашений на тусовки, и в принципе не было случая, чтобы меня не пригласили. Я стал человеком, знакомству с которым люди рады, а это серьезный фактор успеха. Именно поэтому ко мне обращаются мафиозные боссы вроде Бориса, именно поэтому я знаю таких людей, как Мадлен Россандер.
В университете Мадлен Россандер училась на одном курсе со мной. Ум у нее невероятно острый. К тому же с ее энергией она способна при желании вдохновить целую армию. Так или иначе, у нас с Мадлен есть кое-что общее (помимо того, что мы одинаково увлечены своей карьерой и все хотят с нами познакомиться): мы оба когда-то служили в полиции. Я — потому, что думал таким образом сблизиться с отцом. Почему Мадлен пошла работать в полицию, я не знаю. Знаю только, что она, как и я, считала это большой ошибкой. Не годилась она для компании синих мундиров. Слишком много хотела, слишком много думала, слишком многих критиковала. И все это меньше чем за два года. После чего она послала полицию к чертовой матери и стала юристом.
Штука в том, что, разом послав столь многих к чертовой матери, надо удостовериться, что те, кто в это число не вошел, вполне понимают свою исключительность. Люди любят чувствовать себя избранными. Мадлен прекрасно отдавала себе в этом отчет и превосходно разыгрывала собственные карты. Поэтому друзей в полиции у нее мало, однако они делают все, чтобы при необходимости ей помочь.
Она ответила уже после второго сигнала.
— Это Мартин Беннер, — сказал я. — Найдется минутка поговорить?
— Конечно. Как жизнь? Давненько о тебе не слыхала.
Я уловил в ее голосе нотку беспокойства, что меня насторожило. Как ни старайся, очень трудно сохранять лицо, быть таким, как всегда. Может, не она одна удивляется, куда я подевался?
— В последнее время столько всего навалилось, — коротко ответил я.
— Надеюсь, ничего серьезного? — спросила Мадлен.
— Да нет, конечно, просто ужасно много обычных дел.
Или нет.
Я пытался оправдать серийную убийцу.
И меня самого подозревают в двух убийствах.
Мою дочку похитил мафиозный босс по прозвищу Люцифер.
Ее деда и бабушку убили.
А теперь я ищу пропавшего ребенка.
До сих пор я ни с кем, кроме Люси, Бориса и Фредрика, не делился своими проблемами. Теперь так не получится. Если я хочу, чтобы Мадлен мне помогла, нужно мало-мальски вразумительно объяснить, в чем мне требуется помощь.
Я закашлялся, слова комом стояли в горле.
— Честно говоря, дела обстоят не особенно блестяще, — сказал я. — Как насчет пообедать вместе?
— Конечно, — ответила Мадлен. Голос у нее изменился. — Давай в конце следующей недели? У меня…
— Сегодня, Мадлен, — сказал я. — Сегодня.
У меня скромные потребности и друзей сравнительно мало. Вернее, очень мало. Круг знакомых — внушительный и невероятно разветвленный, но постоянно меняется и никакими более-менее прочными узами не скреплен. Все заменимы, и, откровенно говоря, я, пожалуй, весьма часто общаюсь с людьми, не вызывающими у меня большого восторга. Но Мадлен составляет исключение. Ее можно назвать во всех отношениях важным другом. Единственная моя проблема — взамен она получает от меня маловато.
Эсэмэской я предупредил Люси, что наш обед отменяется. Потом сел в машину и поехал в “БХ”, “Бар художников”, на встречу с Мадлен. Она уже сидела за одним из дальних столиков и просияла, увидев меня.
— Сгораю от любопытства, — сказала она.
Я быстро чмокнул ее в щеку. И на меня пахнуло ароматом ее духов. Незнакомые.
— Хорошо пахнешь, — сказал я.
Она рассмеялась:
– “Шанель”. Какой-то новый вариант.
— Какой-то? — Я приподнял бровь. — Ты не сама покупала?
— Ну да. — Она улыбнулась, но тотчас же лицо разгладилось, стало серьезным. — Так что же случилось, Мартин?
Мне очень хотелось ознакомить ее с нецензурированной версией моей нынешней жизни, но — нельзя. Надо соблюдать осторожность и не совершать лишних ошибок. И я сообщил лишь самое необходимое.
— У меня есть причины думать, что кто-то старается засадить меня в тюрьму за то, чего я не совершал. За два убийства. И полиция ведет расследование не самым блестящим образом. Отнюдь.
Мадлен поднесла к губам стакан с водой. И, так и не отпив ни глотка, снова поставила на стол.
— Тебя подозревают в двойном убийстве?
— Да, — сказал я.
И мысленно добавил: теперь уже меньше, после того как Люцифер сжег деда и бабушку моей дочери.
— Что я могу для тебя сделать?
— Есть свидетель. Одну из жертв якобы сбила машина, похожая на мою. И некто заявил, что видел, как это случилось. Мне бы хотелось, чтобы ты связалась со своими друзьями в полиции и выяснила для меня его имя.
Пока я говорил, мы смотрели друг другу в глаза. Я просил отнюдь не о мелкой услуге. Впервые в жизни я увидел, как Мадлен онемела. В иных обстоятельствах это было бы очень даже забавно. А сейчас только грустно.
— Не знаю, что и сказать.
— Скажи “да”. — Я почувствовал, как щеки обдало жаром.
— Само собой, — кивнула она. — Само собой. Но… Ты сказал, что двоих людей насмерть задавили на твоей машине.
— Нет. На машине, которая похожа на мою.
Мадлен поднесла руку к щеке, отвела прядку волос.
— Но ты был знаком с жертвами?
— Да.
Она помолчала. Как и я, Мадлен не верила в случайности.
— У меня алиби на ночь убийства. Я был вместе с Беллой в больнице.
— Вот как, — облегченно вздохнула Мадлен. И опять посерьезнела: — А как Белла?
— Ничего, — сказал я. — Она упала и сломала руку, но сейчас все уже хорошо.
Хорошо, да не очень. Рука по-прежнему в гипсе. И на лбу шрам. Я старался на него не смотреть.
Официантка наконец обратила на нас внимание, подошла, приняла заказ. Я не успел заглянуть в меню, но Мадлен заказала нам два салата с цыпленком.
— Не понимаю, откуда взялись проблемы с полицией, если у тебя есть алиби?
Оборотная сторона общения с талантливыми людьми — они делают выводы, которые не терпят дневного света.
— А-а. Ты же знаешь, дознаватели иной раз жутко тупые. Цепляются за несущественные детали.
Мадлен строго посмотрела на меня:
— Какие несущественные детали?
Я устало развел руками.
— Я выходил из здания больницы подышать. В три часа ночи. Охранник обнаружил меня и сообщил полицейским, что я находился в больнице не всю ночь.
Я скривился, ожидая реакции Мадлен. К моему удивлению, она едва не рассмеялась.
— Ну кто еще, кроме тебя, мог угодить в такие неприятности?! — воскликнула она. — Никто. Но рассказывай все остальное. С чего началась эта история? У тебя что, возникли проблемы с клиентом, и теперь он подставляет тебя под убийства? Что произошло на самом деле?
Вопросы вполне логичные. Очень даже логичные. Но у меня не было ответов, какими я мог бы с ней поделиться. Так я ей и сказал.
— Оно и к лучшему, если я не буду знать слишком много.
Я готов был расцеловать ее прямо в губы. Но не стал, только сказал:
— Спасибо. Спасибо.
Она отпила глоток воды. Я смотрел на ее длинные тонкие пальцы, державшие стакан. Нового кольца нет. Мужчина, подаривший ей духи, руководствовался принципом: тише едешь — дальше будешь.
— Как твои дети? — спросил я.
— Спасибо, хорошо. Они наконец-то примирились с тем, что мы с их отцом развелись. Думаю, они довольны жизнью.
— А бывший муж?
— Он явно доволен куда меньше.
— Лузер фигов, — сказал я.
— Вот именно.
Потом мы сидели в молчаливом согласии, пока не принесли заказ. Мадлен так энергично взялась за нож и вилку, будто намеревалась убить содержимое тарелки. Развелась она еще несколько лет назад. Для нее это была единственная возможность заставить мужа оплачивать половину домашних расходов.
— Тебе нужно только имя свидетеля? — спросила она.
Я осторожно отрезал кусочек цыпленка.
— Хорошо бы получить еще и фотографию, — сказал я. — Я перерыл все материалы предварительного расследования, полученные от полиции, но ничего не нашел.
Мадлен не поняла.
— Фото свидетеля?
— Нет, пропавшего мальчика, о котором ты наверняка слышала. Его зовут Мио.
7
Не зная имени свидетеля, который утверждал, что Дженни сбил “порше”, я не мог продвинуться дальше. А потому бодро вернулся к поискам Мио. Мы с Мадлен попрощались, договорившись вскоре созвониться. С улыбкой душевно обнялись. Но когда она отвернулась и пошла прочь, я знал: что-то переменилось. Мадлен была (и остается) надежным другом, она сделает все возможное, чтобы мне помочь. Но если говорить серьезно: насколько спокойно можно общаться с человеком, подозреваемым в двойном убийстве?
Мадлен считала, что у нее вряд ли возникнут сложности как с выяснением имени свидетеля, так и с фотографией Мио. Но я сомневался.
— Фотография мальчика у полиции наверняка есть, — сказала она. — Иначе как они могли его искать?
Я тоже думал об этом. Но совершенно точно знал одно: в материалах, которые я просматривал сам, не было ни одной фотографии. Мальчик Мио походил на призрак. Я чувствовал поблизости его духовное присутствие, но подступиться к нему не мог. И это действовало на нервы. Точнее, приводило в уныние. Я ведь не из тех, кто верит в сказки, а уж тем более в привидения. И оттого, что по-прежнему не знал, как он выглядит, я все больше падал духом.
Жанетта Роос, бабушка Мио, не желала иметь со мной дела. Его тетя Марион, правда, в конце концов ответила на сообщения, которые я оставил на ее автоответчике. Известила эсэсмэской, что фотографии племянника у нее нет. Понятно. Ей было плевать на сестру, так с какой стати она станет хранить фотографии ее сына?