— Спасибо, хозяюшка! — обрадовались девушки и, обгоняя друг друга, выбежали из комнаты в поисках погреба.
— Чем околдовал живых? — спросила старуха, проводив двух сестер каким-то злым, презрительным взглядом. — Чего они за кровопийцей хвостом волочатся?
— Как тебя зовут? — вместо ответа спросил вампир.
— Виерой величают.
— Значит так, Виера, мне нужен этот ребенок. Я обещаю воспитать его достойно, в любви и достатке.
— Нет, милок, не воспитаешь. Охотится за тобой тот зверь, что изрыгнул всех вас, кровопийцев, на свет божий. Ты не думай, знаю я, кто ты: Клавдием тебя величают. И не удивляйся, узнала тебя по вещице, что за поясом носишь, — старуха пальцем указала на «смерть Каэля», и Батури невольно притронулся к рукояти кинжала. — Охотится за тобой зверь, — повторила она, — и добычу свою не упустит. Не жить тебе, милок, как есть, не жить. А ежели дитя с собой возьмешь и кровопийцей сделаешь, то не видать ему ни изобилия твоего, ни любви, ни жизни людской. Не воспитаешь — нет, не дашь силы своей темной и будет дитя моё рассвета бояться, в канавах отираться, себя за убийства творимые проклинать.
— Каэлю меня не найти. Моему слову можно верить. Отдай ребенка по-хорошему, иначе заберу силой.
— Не заберешь, — невозмутимо ответила старуха. — Охраняют люльку чары, с которыми и тебе, милок, не совладать. Решишь силой дитятко взять — и себя, и его погубишь.
Клавдий беззвучно выругался, понимая, что старуха не блефует. Колыбель защищало столь мощное колдовство, что Батури даже не смог взглянуть на ребенка сквозь призму магического зрения.
— Глупо, Виера, глупо, — не показав нарастающего гнева, хладнокровно сказал вампир. — Если бы не твое колдовство, я б отправил тебя в мир теней раньше положенного срока, но… вынужден смириться с твоим решением.
Сестры, вдоволь наевшись, стали вытаскивать из погреба остатки еды, которую запасливая хозяйка приготовила на зиму — все равно ей не суждено было пережить эту зиму.
— Котомки сыщите на кухоньке, — предупредила Виера. — Бежать я думала, да не успела: мор и мной, старухой, не погнушался.
— Спасибо, хозяюшка, — кивнула Анэт и принялась утрамбовывать поклажу.
— Вы практикуете магию, — заговорила Энин. — Возможно, у вас есть инструментарий для приготовления эликсиров и зелий?
— В погребе, дочка, в углу, за холстом из кожи. Ты забирай, мне оно уже без надобности, а так хоть добрую службу сослужит.
— Скорее злую, — уточнил вампир.
— Спасибо, — криво улыбнулась Энин и быстро ушла. Анэт к этому времени уже закончила собирать еду в дорожные мешки, но осталась на кухне, не пожелав встревать в разговор вампира и старухи.
— Что случилось с другими селянами? — спросил вампир.
— Известно, что: померли. Я махнула рукой на старые обиды: ведьмой меня обругивали, камнями бычьи пузыри на окнах рвали, глазели недобро, со злобой. Махнула, говорю, на обиды рукой, из последних сил снесла их на братскую могилку и по донекромансерскому обряду подожгла. Тогда, видимо, хворь и подхватила.
— Как же у тебя, тщедушной, хватило сил, чтобы всех перетащить?
— Эстер — помощник, — пожала она плечами.
— Почему позволила болезни себя скосить? Ты же заклинательница не из последних…
— Больно уж ты любопытен, милок. Шли бы вы отсюда, пора вам в путь-дорогу.
Заметив Энин, вернувшуюся с мешком для алхимических опытов, Батури подумал, что если даже ведьма смирилась со смертью от чумы, то рыжеволосая обречена. Главное, вытолкать ее за пределы Хельхейма до того, как закончится тормозящий эликсир и болезнь окончательно подкосит девушку. Иначе жизнь самого Батури оборвется — так накажет за нарушение клятвы клеймо Эльтона.
— Что ж, — решив не задерживаться, заговорил Батури, — спасибо за гостеприимство, Виера, мы уходим, как ты и просила.
— Куда путь-то держите? — полюбопытствовала напоследок ведьма.
— Не твое дело.
— Что ж, молчи, коль говорить не желаешь, — непринужденно ответила Виера и закашлялась.
Кашель перерос в приступ. Несколько раз тяжело вздохнув, с трудом заглотнув воздух и тут же вытолкнув его из легких вместе с кровью, она упала на колени. Судорожно прикрыла рот ладонью, но это не помогло и вскоре деревянные доски пола густо окрасились багряно-красным цветом.
— Ступайте, — выдавила стураха, на миг переборов мучительный кашель. — Ступайте, здесь вам нечего делать.
— Быстро! — скомандовал Батури, но сам не сдвинулся с места.
Девушки, косо взглянув на скорчившуюся на полу старуху, поспешили убраться вон из дома. Оказавшись снаружи, несколько мгновений они простояли без движений. Не дождавшись вампира, похватали провизию и засеменили в сторону леса, где, успокоившись, под покровом деревьев Энин разобрала тюки, произнесла над добытой едой необходимые для обеззараживания гримуары и собрала все обратно. Немногим позже подоспел Клавдий и долгий путь продолжился.
Быстро, как во сне, сгустились сумерки. Холодное солнце скатилось за горизонт, отдав права не менее холодной луне, которая, почувствовав свою силу, уверенной поступью легко взобралась на небосвод и сетью своих бледных лучей окутала редкий, куцый лес. Утомительный для двух девушек дневной переход, наконец, завершился, и вампир, сжалившись, позволил своим спутницам отдохнуть.
— Бедная старушка, — припомнила вдруг Анэт. — И ребеночка жалко, что же с ним теперь будет?
— Умрет, — угрюмо уронил Батури, и на его демонически красивом лице на миг проступила гримаса презрения. — Умрет, — повторил он, — но не от чумы, а от голода.
— Почему же она не отдала его нам?
— Вампиру, некромантке и одержимой? Я бы тысячу раз подумал, что лучше: жизнь в такой компании или смерть? И выбрал бы, вероятно, второе.
Клавдий все думал о ребенке и о ведьме, слова которой не давали покоя: Каэль ведет охоту. И эта охота, видимо, приобрела широкий размах, если даже деревенским колдуньям о ней известно. А ведь сейчас Первовампиру не составит труда выследить изменника: Батури, связанный клятвой, не сможет превратиться в нетопыря и за день не перелетит в другой конец Хельхейма — обязан тащиться в темпе живых. Надо было как-то себя защитить, подумать о том, как замести следы. Но мысли вновь возвращались к ребенку, тихо спящему за непроницаемой для магии вуалью. Что будет с этим маленьким чудом и почему ведьма, столь тщательно побеспокоившаяся о безопасности младенца, так беспечно отнеслась к его неминуемой смерти?
— Клавдий, ты барон? — невпопад спросила Энин, вырвав Батури из пелены гнетущих мыслей.
— Граф, — уточнил он и сухо отрекомендовался: — Единственный наследник лорда Фригоя, потомственный хранитель седьмой королевской печати, высший советник Малого Ордена, генерал восточного гарнизона Стигии…
— И вампир, — отчеканила Энин.
— И Высший вампир, — кивнул Батури.
— Как ты им стал?
— Я был им с детства. Да, это невозможно — бессмертные стерильны. Но не те, кто достиг голконды. Мой отец оказался одним из немногих, кому хватило сил и везения найти вампирский рай — и этот рай, разделенный с возлюбленной, подарил ему кровного сына, но отнял жену — она умерла при родах…
Клавдий тяжело вздохнул, нервно провел рукой по лицу, несколько мгновений провел в молчании и, вдруг решившись на нелепый для себя поступок, начал рассказывать спутницам странную историю:
— Мальчик был человеком, рос подвижным и жизнерадостным, единственное, что его беспокоило — ужасные сны. Он не догадывался, из-за чего приходят кошмары, не знал, как от них избавиться. Не понимал он и того, почему две ранки, две маленькие точки на его запястьях, никогда не заживают. Но со временем привыкнув и к ранкам, и к снам, целиком отдался безмятежной жизни. Его ни разу не озаботило отсутствие в замке прислуги, не посетили мысли о том, кто готовит пищу, убирает в комнатах и ведет хозяйство. Зачем эти думы, если и без них все прекрасно? Со смертью жену граф нашел успокоение в наследнике и всю свою избыточную любовь отдал сыну. Никогда и ни к чему не принуждал его, рассказывал у камина сказки и стародавние былины, водил на охоту, обучал магии, владению оружием, стрельбе из лука. Клавдий был всем доволен и ни о чем не задумывался — до двадцати пяти лет, пока в замке не появилась девушка, которая в первый же миг знакомства украла у виконта сердце и покой. Ах, она была так красива, что по сравнению с ней очаровательные героини мифов, нарисованные юным воображением, меркли, тускнели, становились серыми и невзрачными. Ее же окружал ярчайший ореол, сотканный из гармоничной, первой любви. Но гармония надломилась, когда богиня стала постельной угодницей отца. Когда же граф застал сына в кровати наложницы, хрупкая идиллия, царившая в замке, и вовсе раскололась на мириады частиц. В тот день для юного виконта открылась страшная тайна: от ярости и жажды крови у него впервые прорезались клыки, и он узнал о своей вампирской сущности; о том, что отец поил его человеческой кровью, а уроками магии приближал к посвящению в Высшие. Наследник напал на единственного родителя, граф не смог поднять руку на собственного сына, и в живых, если это подобие можно назвать жизнью, остался только один. Он перед вами.
— Это… — Анэт беззвучно шевелила губами, не находя слов. — Ужасная история…
— И романтичная, — восхищенно вздохнула Энин. — И что же случилось с девушкой?
— Алекто… К тому дню она страстно полюбила юношу и, чтобы навеки быть с ним, попросила о страшном одолжении: сделать ее вампиром. Глупый, он согласился и впервые вкусил свежей, теплой кровь, пульсирующей жизнью, душистой и пьянящей, как молодое вино. В отличие от отца, он не знал, как новообращенным вампирам правильно пить кровь, чтобы достичь высшей ступени посвящения. И Алекто была обречена на вечную жажду. Каждую ночь ей приходилось охотиться, она боялась солнечного света и серебра. Юный граф все же нашел способ, с помощью которого сделал из возлюбленной Высшую: для этого пришлось пожертвовать жизнями многих людей, десятки раз нарушить запрет Балор Дота, запугать в округе не одну деревню. Несмотря ни на что, он достиг своего: сумел уменьшить разрушительное воздействие ее жажды. Но к этому времени Алекто из великолепной богини превратилась в кровожадного монстра. Их пути разошлись. Он удрал в политику, с головой ушел в дела Малого Ордена, посвятил себя защите собратьев, а девушка отправилась в «долгую дорогу», чтобы забыть о юном графе, стать мудрее и изменить свое отношение к миру…