– Даша привезла, она запасливая, – улыбнулся один из будущих хроноисследователей, кивая на сидевшую рядом сокурсницу.
– И никому ничего не сказала! – притворно возмутился, спрыгнув с одной из нижних веток, Любим.
– Еще чего! Чтобы вы раньше времени все сожрали в сыром виде?! – кокетливо подмигнула ему Даша.
– Ну что ты, как мы могли бы сожрать все? – Маевский втиснулся между ней и ее приятелем и протянул руки к огню. Сразу три девушки, включая и Дашу, сунули ему по прутику с едой, и молодой человек с благодарной улыбкой снял с одного из них подрумянившуюся сардельку.
– Девушки, вы не дали мне умереть с голоду! – пафосно воскликнул он, откусывая от нее кусочек и снимая с прутиков хлеб. В ответ послышалось сдержанное хихиканье.
– Подвинься, умирающий от голода! – Эмма, вновь чем-то раздраженная, втиснулась между Любимом и Дашей, и Маевский, не сводя глаз с костра, протянул ей один из своих кусочков хлеба:
– Держи, угощайся!
Девушка разочарованно вздохнула и впилась в чуть пригоревший хлеб зубами с таким кровожадным видом, что заметивший это Аркадий вздрогнул. Маевский же, мгновенно уничтожив второй кусок хлеба с сарделькой, потянулся к валявшейся рядом с костром палке с обугленным концом и принялся ворошить ею переливающиеся всеми оттенками красного и оранжевого угли. Пламя, начавшее потихоньку слабеть, разгорелось с новой силой, и в уже заметно потемневшее вечернее небо взметнулся целый вихрь стремительных алых искр. Большинство из них погасли, взлетев на метр-полтора, но несколько успели подняться выше сарайчика, а одна самая яркая искра продержалась особенно долго и в конце концов затерялась в вечернем сумраке у самых верхних сосновых веток. Светильников проводил ее тоскливым взглядом, а потом снова перевел его на сидевших напротив друзей.
Маевский, умудряющийся при любых обстоятельствах быть душой компании, теперь и вовсе был в ударе. Он улыбался и отпускал комплименты всем собравшимся вокруг костра, независимо от того, к какому «лагерю» они принадлежали, рассказывал байки и реальные случаи из жизни хроноспасателей и из собственной практики, подбрасывал в огонь ветки и обломки досок, поджаривал над пламенем очередные сардельки и каким-то невероятным образом успевал еще и есть. Чаще всего он обращался со своим речами к девушкам, и те кокетливо хихикали и отводили глаза в сторону, причем ни одна из них, по всей видимости, не чувствовала себя обделенной его вниманием. Вот только Эмма, несмотря на то что Маевский периодически обращался и к ней, выглядела раздраженной и как будто бы чем-то расстроенной. Аркадий вздохнул. Его подруга наверняка расстроилась из-за того, что ей не удалось как следует поскандалить с этим химиком из «Живи настоящим!». И даже Любиму со всем его красноречием не удавалось поднять ее настроение…
Уверенный, что если с такой задачей не справился Маевский, то у него самого тут и вовсе нет ни малейшего шанса, Светильников стал смотреть в огонь. Оранжевые языки пламени охватывали каждую брошенную в костер деревяшку, словно обнимая ее со всех сторон, и с их кончиков по-прежнему срывались крупные искры, рвущиеся в уже почти черное небо, где они неминуемо гасли. Аркадий следил за ними взглядом и вспоминал, как они с Любимом и Эммой в последний раз сидели на кухне дома у Маевского – готовились к очередному экзамену и строили планы на будущее. С тех пор, как умерла его прабабушка, у всех троих не осталось родственников: близким Эммы и Аркадия не так повезло с генетикой, как ей, и они скончались еще раньше. «Теперь они все – моя семья», – понял вдруг Светильников, глядя на своих бывших сокурсников.
В руках у одного из хроноспасателей откуда-то появилась бутылка вина, и ее пустили по кругу. Аркадий, дождавшись своей очереди, сделал большой глоток, после чего, не удержавшись, закашлялся. Из-за сарайчика, от другого костра, донеслись звуки очередной песни, однако теперь напевавшие ее голоса страшно фальшивили – там, судя по всему, спиртное открыли гораздо раньше.
– А скажите, дорогие хаэсовцы, первобытные люди так же сидели у костров, как мы сейчас? – поинтересовался главный оппонент Веденеевой.
– Ага, почти! – отозвался Любим. – Правда, они не используют в качестве дров доски с гвоздями!
Компания звонко расхохоталась, заглушая песню у соседнего костра и чей-то восторженный визг, доносящийся с берега реки. Эмма поджала губы и швырнула в огонь недоеденный ломтик жареного хлеба.
– Аркадий! – внезапно позвала она своего старого друга. – Пойдем прогуляемся?
– Я?! – от неожиданности Светильников даже подскочил на служившем ему сиденьем рюкзаке и на всякий случай огляделся вокруг. Он бы не удивился, если бы среди их идеологических противников нашелся его тезка и девушка обращалась к другому Аркадию. Но Веденеева смотрела прямо на него, а остальные парни продолжали пить вино, закусывая его сардельками и явно не претендуя на роль ее спутника.
– Пойдем! – улыбнулась Эмма окончательно растерявшемуся молодому человеку и встала с расстеленного на песке пледа. – Тут столько всего интересного, мы еще не все посмотрели…
Кто-то из девушек захихикал, и Светильников, сообразив, что еще немного, и смеяться начнут над ним, тоже поднялся на ноги и попятился прочь от костра. Новый взрыв смеха, последовавший за этим, к его огромному счастью, относился не к нему, а к очередному рассказанному Маевским анекдоту.
Они с Эммой медленно зашагали мимо маленьких деревянных домиков, когда-то выкрашенных в яркие цвета и уютных, а теперь по большей части полуразрушенных. У одной такой избушки провалились внутрь крыша и стены, словно ее смял в кулаке какой-то великан, другая покосилась набок настолько сильно, что, казалось, вот-вот перевернется. Некоторым домам, впрочем, повезло больше – они отделались выбитыми стеклами. Но такие постройки уже заняли празднующие выпускники: в пустых или утыканных осколками оконных рамах блестели огоньки фонариков или свечей, из рассохшихся, не закрывающихся дверей слышались голоса и музыка…
– Знаешь, я думала, что эти «живуны настоящим» – все поголовно фанатики вроде тех, кто митингует у нас под окнами, а они, оказывается, бывают и нормальными ребятами! – говорила Веденеева, уводя своего друга куда-то к краю турбазы. Они миновали беседку без крыши, где сквозь щели в стенах просвечивало сразу много огней, – в ней особенно громко гремела музыка, и в пустой дверной проем виднелись силуэты танцующих людей.
– А ты не думаешь, что среди этих нормальных ребят могли быть и те, кто у нас митинговал, и даже те, кто на первом курсе нас чуть не угробил? – попытался немного охладить энтузиазм своей подруги Светильников.
Та пожала плечами.
– Не думаю. Ты же только что их видел, только что с ними разговаривал! Ты бы стал выпивать вместе с теми, кого едва не убил? Нет, очень вряд ли, или они прекрасные актеры! Мне кажется, мы их слишком демонизировали все время. А они – нормальные люди, просто не все понимают, потому что им их лидеры головы задурили. Но ведь все равно здорово, что мы и они можем уважать друг друга и мирно общаться! Если так, значит, мы можем и понять друг друга, и перестать враждовать.
Аркадий промолчал, не зная, что ответить. Слова Эммы казались ему слишком наивными, но вечер был таким приятным, а всеобщее настроение – таким радостным, что ему тоже хотелось верить в возможность примирения с давними врагами. В конце концов, ведь и хроноспасатели, и их противники хотели добра своей стране и вообще всему человечеству! Они только по-разному понимали, что является добром, но с этим можно попробовать разобраться, и тех, кто ошибается, можно переубедить…
А главное – Эмма шла с ним под руку, и больше рядом никого не было. В том числе и Любима, и девушка не говорила о нем, за что Аркадий согласился бы помириться со всеми активистами всех партий, вместе взятых, чем бы они ни занимались!
Веденеева подняла повыше телефон, подсвечивая дорогу, и они увидели впереди покосившийся забор из ржавой и местами порванной сетки-рабицы. А справа, всего в нескольких метрах от него, стоял еще один дом, до которого, судя по всему, веселившиеся на турбазе выпускники не добрались. Стекла в нем тоже давно разбились, но в остальном он как будто бы не особо пострадал от неумолимого времени.
Эмма направила луч света из телефона на приоткрытую дверь домика.
– Зайдем? – предложила она Аркадию чуть изменившимся голосом. Тот не стал возражать.
Внутри дома оказались две маленькие комнаты и совсем крошечная веранда, когда-то застекленная, а теперь открытая всем ветрам. Одна из комнат пустовала, во второй же обнаружилась целая гора старых матрасов и подушек. Веденеева села на один из матрасов, свернутый в рулон и лежавший сбоку, и еще раз обвела лучом света всю комнату, после чего луч вдруг погас, и они оказались почти в полной темноте.
– Разрядился, похоже, – вздохнула девушка без особого, впрочем, сожаления в голосе.
– Думаешь? Дай-ка взглянуть! – Аркадий на ощупь дошел до матраса, служившего ей теперь стулом, и дотронулся до ее руки. – Если что, я могу поделиться зарядом из своего.
– Да нет, зачем? – усмехнулась Эмма. – Садись лучше, посидим в тишине, пока народ там с ума сходит…
Но Светильников уже нащупал мобильник у нее в руке и забрал его, одновременно вытащив из кармана свой телефон. Отойдя с ними к куче подушек, он присел на нее, включил фонарь в своем телефоне и принялся изучать оба устройства.
– У тебя есть еще заряд. Хотя и немного, так что я все-таки с тобой поделюсь, – сообщил он подруге, радуясь, что может сделать для нее хотя бы такую малость. Был бы здесь Любим – он бы точно перехватил инициативу и сам привел мобильник девушки в порядок. Но Любим остался у костра, и теперь у Аркадия появился шанс снова завоевать ее расположение. Девушки ведь любят, когда у парня руки растут из нужного места и он разбирается в технике!
– Сейчас сделаю. Это некоторое время займет, – пробормотал он, погружаясь в работу и не видя разочарованного лица подруги.