иво улыбнулась, но не выказала ни малейшего любопытства, словно увидела не человека из далекого прошлого в инвалидном кресле, а просто коллегу своего мужа.
– Очень приятно, – обратилась она к Аркадию, а затем снова перевела взгляд на Анатолия. – Загляни к Дэну, пожалуйста. Он опять что-то изобрел, а я, увы, не смогла оценить его творение по достоинству. Может, у тебя лучше получится?
– Где уж нам, дремучим старикам, понять юного гения! – усмехнулся Тол и, затолкав свою куртку в шкаф, взялся за ручки кресла Аркадия. – Пойдем, познакомишься с будущим изобретателем чего-нибудь великого.
Коридор оказался достаточно широким, чтобы по нему могла проехать инвалидная коляска, и Анатолий, подвезя Аркадия к одной из дверей, стукнул по ней пару раз, после чего, не дожидаясь ответа, толкнул ее.
– Дэн, доброе утро! – поздоровался он с сидящим за миниатюрным ноутбуком подростком лет пятнадцати. Тот в первый момент оглянулся на дверь с недовольным видом, но потом, увидев Аркадия, вежливо кивнул:
– Здравствуйте.
– Дэн, это Аркадий, я тебе о нем много говорил. Арк, это мой сын Денис, – познакомил их глава семейства, подходя к компьютеру. Юноша нетерпеливо улыбнулся гостю и тут же перевел выжидающий взгляд на отца – ему явно не терпелось о чем-то рассказать ему. Светильников сделал вид, что изучает комнату, тоже вполне обычную для мальчика-подростка. Белые стены с абстрактным зелено-коричневым узором были завешаны фотографиями каких-то людей в ярких костюмах, то ли актеров, то ли спортсменов, а все горизонтальные поверхности завалены пыльными книгами, какими-то приборами с тянущимися от них проводами, блюдцами с яблочными огрызками и еще какими-то объедками…
– Мог бы и прибраться к приходу гостя, – проворчал Тол, проследив за взглядом своего друга.
– Я не успел, – отозвался его сын. – Я программу тестировал.
– Какую на сей раз? – поинтересовался Анатолий.
– Литературную. Я тебе говорил, – младший Верновцев посмотрел на Светильникова и принялся объяснять: – Программу, которая может оценить любой текст с литературной точки зрения. Не просто найти ошибки, а понять, хорош ли у автора стиль и как его можно улучшить. Хотите посмотреть, как она работает?
– Давай, покажи нам, – ответил за Аркадия его друг, и парень с энтузиазмом защелкал мышью. На экране его ноутбука развернулось окно с длинной пустой строкой вверху и множеством маленьких окошек под ней.
– Вот в эту строку надо вставить кусок текста – влезет до десяти авторских листов, – показал Дэн. – Но большой объем она долго анализирует, так что я вам покажу на какой-нибудь одной строчке. Например, э-э-э…
– Давай-ка я какую-нибудь строчку введу, – предложил Верновцев-старший, наклоняясь над столом и опираясь на него рукой. Под нее попались хлебные крошки, оставшиеся, видимо, после очередного перекуса Дэна, и он смахнул их себе в ладонь, после чего, к крайнему удивлению Светильникова, высыпал прямо на клавиатуру. Кнопки, на которые они упали, тут же чуть заметно зашевелились, и крошки начали втягиваться в них, как в болото или в зыбучие пески. Клавиатура явно относилась как раз к органическим вещам, не требующим, по словам Тола, особого ухода.
Анатолий между тем, не обращая внимания на исчезающие крошки, забарабанил по клавиатуре пальцами.
«Любовь, что движет солнце и светила», – появилась в верхней строке короткая надпись, после чего Тол нажал на ввод. Экран мигнул, и спустя пару секунд поверх открытого окна появилось еще одно с двумя небольшими абзацами текста.
– Данный текст крайне неудачен стилистически, – прочитал Верновцев, едва сдерживая смех. – Слово «светила» означает все светящиеся объекты на небе – солнце, луну и звезды, следовательно, перечисление слов «солнце» и «светила» является некорректным… Ну, я полагаю, что выражу общее мнение, если скажу, что на этом испытания программы можно завершить. Пойдем чай пить, Дэн, оторвись хоть ненадолго от своего компа!
Однако смутить юного компьютерного гения оказалось не так уж просто.
– Подумаешь, всего-то нужно внести в память всю классику… – бормотал он, следуя за отцом в соседнюю комнату, куда тот вез старавшегося не засмеяться Аркадия.
Глава III
Подниматься по ступенькам, опираясь на трость, было тяжело, но Аркадий все-таки отказался ехать на лифте.
– Мне суставы надо разрабатывать, – объяснил он сопровождавшей его Галине Верновцевой, – чем больше пешком пройду, тем лучше. И так везде и дорожки движущиеся, и пандусы для колясок – скоро совсем разленюсь…
– Да, это одна из наших самых больших проблем! – оживленно закивала Гала. – Инвалиды часто не хотят восстанавливаться! То есть на словах-то они хотят, но ленятся. Им же и так удобно, везде есть условия, чтобы и на коляске проехать, и на костылях пройти… Зачем напрягаться и учиться нормально ходить? Особенно с детьми, с подростками трудно.
– Догадываюсь, – понимающе кивнул Светильников, цепляясь за перила и наваливаясь на трость всем своим весом. – Дети вообще часто ленятся. Но ведь так лучше, чем когда у инвалида нет возможности передвигаться по городу!
– В том-то и дело! – Верновцева шла рядом с ним, подстраиваясь под его темп и внимательно следя за тем, не нужна ли помощь. – Мы могли бы сделать обстановку в городе чуть менее удобной для людей с инвалидностью, чтобы у них появился стимул лечиться. Но тогда мы доставим проблемы тем, кто вылечиться не может. А думать надо в первую очередь о них – им-то хуже всего! Замкнутый круг получается.
– Ты хочешь сказать, что все настолько глобально? – удивился Аркадий. Он добрался до лестничной площадки и остановился передохнуть, облокотившись на перила. Галина тоже встала рядом, готовая в любой момент поддержать его.
– Да, все очень серьезно, – кивнула она с мрачным видом. – Молодежь не понимает, зачем стараться, уставать, испытывать боль, если им и так хорошо, если они не испытывают от своего состояния почти никаких неудобств. И как им объяснить, что их жизнь может стать еще лучше? Они не верят, они думают, что лучшее – враг хорошего, и от добра добра не ищут. Кстати, такие и среди взрослых попадаются…
– Но ведь неизлечимых инвалидов сейчас, наверное, очень мало? – заметил Светильников. – Если уж вы меня на ноги поставили…
– Ну, их, конечно, меньше, чем в ваше время, но все-таки иногда бывает, что медицина бессильна. По крайней мере, пока, – объяснила Гала. – Только в нашем городе несколько человек не могут ходить и вряд ли когда-нибудь смогут.
– Несколько? – переспросил Аркадий, и его спутница нетерпеливо кивнула:
– Ну да, шесть или семь вроде бы… А тех, кто пока не ходит, но может восстановиться, – несколько десятков. И среди них только немногие по-настоящему стараются выздороветь.
– Никогда бы не подумал, что такое возможно… – пробормотал Светильников, не зная, что еще ответить жене своего друга. Самому ему эта проблема казалась довольно надуманной, но в XXV веке она явно считалась очень серьезной. Скажи он, что думает, – и Галина посчитает его слова бестактностью.
– Я сама раньше не верила, пока не пообщалась с несколькими такими лентяями! – развела руками Верновцева. – И теперь вот не могу даже предположить, как с этим можно бороться. Заставлять ведь – не вариант, если человек не хочет вылечиться, у него все равно мало что получится.
– А может, оставить их в покое, и пусть живут, как хотят? – не удержался все-таки Аркадий. – Для них ведь теперь не надо специально что-то делать, среда и так уже удобная…
Галина посмотрела на него так, словно он предложил ей бросать без помощи умирающих, однако не стала спорить и просто покачала головой:
– Видимо, раньше такое считалось правильным? Но ведь уже в ваше время появилась ХС, а значит, люди жили по принципу: «Если я могу помочь, то обязан это сделать»! Теперь так считают почти все, и в данном случае работает тот же принцип, понимаешь? Если человек может справиться сам, он должен сам себе помочь, а если мы можем объяснить ему, почему он должен, то это наша обязанность. Потому мы и ищем пути, как объяснить, как переубедить…
– Да, конечно. Ты полностью права, – согласился Аркадий и решительно поднялся на следующую ступеньку. – Пошли, я вроде отдохнул уже!
Слова Галины неожиданно привели его в очень радостное настроение. Сколько раз он сам говорил эту же фразу противникам хроноспасателей! «Мы можем – значит, должны!» – доказывали они с Эммой и Любимом своим оппонентам, превратившимся потом в их самых настоящих врагов. И ведь тогда те, кто считал иначе, те, кого они не могли переубедить, находились в большинстве. А теперь, спустя двести лет, такая точка зрения стала общепринятой… Мог ли Аркадий тогда себе такое представить?
Но ему повезло, он получил шанс увидеть, что иногда слова, произнесенные без особой надежды докричаться до оппонента, начинают громко звучать со всех сторон в будущем – пусть даже в очень далеком. А сколько людей, живших в одно время с ним и гораздо раньше, в самые разные эпохи, тоже пытались до кого-нибудь докричаться – но их услышали только спустя долгие века, они так и не узнали, что кричали не зря…
Взбудораженный такими мыслями, Светильников даже стал подниматься по лестнице быстрее и вскоре дошел до следующей площадки, где обогнавшая его Галина распахнула перед ним дверь, ведущую на третий этаж. Аркадий шагнул в нее и оказался в длинном коридоре, куда выходило множество дверей из полупрозрачного материала – то ли стекла, то ли пластика.
– Вот, – произнесла Верновцева с гостеприимной улыбкой, – проходи, Арк, сейчас ты увидишь все то, о чем мы с Толом тебе рассказывали. Сначала давай сюда! – подбежала она к ближайшей двери и толкнула ее, пропуская Светильникова вперед.
Он проковылял в просторную лабораторию и в нерешительности остановился у двери. Увиденное внутри оказалось настолько неожиданным, что молодой человек совершенно растерялся и даже почувствовал некоторый испуг – вдоль стен в несколько ярусов протянулись полки, а на них стояло что-то вроде аквариумов самого разного размера, от совсем небольших, величиной с обувную коробку, до длинных и напоминающих формой стеклянные гробы. И в каждом из них что-то плавало: в полупрозрачной синеватой жидкости висели, опутанные множеством тонких трубок, красновато-сизые куски непонятно чего. В первый момент они показались Аркадию совершенно бесформенными, но затем, подойдя к полке с целым рядом маленьких емкостей, он понял, что больше всего они похожи на разные человеческие органы – только слишком маленькие и словно бы еще не до конца сформированные.