– Они пугают нас тем, что почти все люди не могут больше иметь детей и поэтому без приемышей из прошлого человечество скоро вымрет! И считают это чем-то ужасным, самым страшным, что только может с нами произойти! Но кто сказал, что это так страшно?
Искусственный разум, безжалостно уничтоженный людьми, считал иначе. И почему никто не думает, что он был прав? Искины все делали лучше людей. Компьютеры быстрее считали, роботы лучше делали тяжелую работу – так почему же мы не хотим признать, что они лучше знали, как должно закончить человечество? Мы все вымрем – и что? Подумаешь, трагедия! Вымрут те, кто загадил все на планете, кто испортил жизнь и себе, и вообще всему живому! Да для всей природы, для всей нашей Земли это станет не трагедией, а самым лучшим вариантом!!! Ее перестанут загрязнять, никто не будет уничтожать животных и растения! Без нас природа восстановится, и Земля снова станет нормальной, чистой и красивой!!!
– Да!!! – взревела толпа перед крыльцом, и несколько человек в ней даже запрыгали, размахивая руками.
Эмма, Аркадий и Любим снова переглянулись.
– Что-то никого из наших нигде не видно… – пробормотала девушка. – Наверняка через черный ход идут.
– И правильно делают, эти фанатики и побить могут, – буркнул Светильников. – Пошли тоже к тому входу, только осторожно…
– Ребята, нет! – остановил его Маевский. – Давайте по-другому сделаем. Давайте пойдем через главный вход – молча, не обращая на них внимания, как будто мы их ни видеть, ни знать не хотим. Это лучшее, что мы можем сделать, чтобы показать им свое отношение!
– Ты думаешь? – вскинулась Эмма.
– Ну, ты же видишь, спорить с ними точно бесполезно, а прятаться… – Любим поморщился. – Они ведь тогда решат, что их боится весь институт, и будут каждый день здесь собираться!
– Ага, а если мы пройдем мимо них, задрав нос, они сами испугаются и никогда больше ничего не будут от нас требовать, – хмыкнул Аркадий. – Пошли лучше через черный, пока кто-нибудь нас не заметил и не догадался, что мы студенты.
Словно подтверждая его слова, на одной из ведущих к ИХИ боковых дорожек показалась еще одна небольшая группка парней и девушек. Остановившись на секунду и послушав вопли еще сильнее разошедшегося оратора, они попятились назад, а потом двинулись в обход здания и скрылись за его углом.
– Вы идите через черный, а я все-таки покажу этим… – Любим мотнул головой в сторону крыльца. – Нельзя же совсем ничего не делать!
С этими словами он направился прямо на толпу митингующих, шагая достаточно быстро, но без видимой спешки и суеты. Плечи его расправились, и он, казалось, стал еще немного выше и стройнее. Налетевший порыв ветра взъерошил его черные как смоль волосы.
Устоять перед таким соблазном Эмма не смогла, да она и не пыталась.
– Любим, я с тобой! – крикнула девушка, догоняя сокурсника. Поравнявшись с ним, она взяла его под руку и зашагала рядом в том же темпе, глядя, как и он, поверх беснующейся толпы на стеклянные двери главного институтского корпуса. Аркадию понадобилось несколько секунд, чтобы принять решение и, махнув рукой и пробормотав что-то мало подходящее к такому торжественному моменту, подбежать к ним обоим и взять Эмму под руку с другой стороны.
Оставшиеся метров пятьдесят до толпы у крыльца все трое прошли не проронив ни слова и с каменными лицами. Друг на друга они не смотрели, но Веденеева крепко сжимала руки своих друзей, и все трое шагали почти в ногу, как военные на параде – как-то само так получилось. Дышали они, как им казалось, тоже синхронно.
Поначалу митингующие не обратили на них особого внимания – первый оратор к тому времени уступил место другому, и тот начал кричать в микрофон зарифмованные слоганы, смысл сводился к тому же, о чем говорил его товарищ. Но по мере того, как троица первокурсников приближалась к ступенькам, на них начали оглядываться те, кто стоял в последних рядах толпы, и некоторые из собравшихся машинально посторонились, давая им дорогу.
– Не сворачиваем! – вполголоса бросил своим спутникам Любим. – Идем напролом, пусть они сами расступаются.
Эмма и Аркадий молча кивнули. Не сбавляя скорости, трое студентов продолжили надвигаться на толпу, по-прежнему глядя поверх голов стоявших у них на пути людей. Еще несколько протестующих отступили в стороны, давая им дорогу и хлопая по спине и плечам своих товарищей, стоявших лицом к оратору и не видевших Маевского и его друзей. Двое мужчин, подпрыгивающих в такт читающему стишки оратору, заметили первокурсников, когда те подошли к ним вплотную и Любим натолкнулся на одного из них плечом – они бросили на троицу недоуменный взгляд, но все-таки тоже шагнули в сторону. После этого на студентов, прущих вперед через толпу, стали оглядываться и остальные митингующие, многие, как им показалось, отступили в стороны, чтобы получше рассмотреть юных нахалов.
Все трое одновременно шагнули на первую ступеньку, потом на вторую, третью… Испуганное выражение на их лицах стало постепенно сменяться торжествующим, прищуренные в ожидании ударов глаза широко раскрылись. Толпы перед ними больше не было – все протестующие остались теперь позади или разошлись вправо и влево. Впереди поднимающихся все выше по лестнице двух парней и девушки оставалась только широкая прозрачная дверь.
Оратор, развлекавший толпу стишками, опустил микрофон и проводил прошествовавшую мимо тройку растерянным взглядом – на него студенты даже не посмотрели. Стеклянные створки двери разъехались в разные стороны, реагируя на их приближение.
– Не оглядываемся, – еле слышно велел своим спутникам Любим, но они прекрасно расслышали его слова – к тому времени, как тройка оказалась на верхней ступеньке, возле института стояла мертвая тишина. Все пришедшие на митинг и несколько подходивших в тот момент к главному корпусу студентов молча следили глазами за их шествием сквозь толпу.
В звенящей тишине трое друзей подошли к дверям и шагнули внутрь здания. В этой же тишине за их спинами начали смыкаться блестящие прозрачные створки. И только когда двери соединились, а дерзкие студенты сделали еще один шаг вглубь вестибюля, тишина вдруг взорвалась неожиданно-громким звоном, и на всех троих градом посыпались сотни мелких осколков стекла, на которые разлетелась автоматическая дверь.
Глава IV
В медпункте Института хроноисследований нечасто бывало сразу несколько пострадавших, так что поначалу дежурившая в нем медсестра даже немного растерялась. Впрочем, она быстро поняла, что из всей ввалившейся туда толпы помощь требуется только троим. Остальные просто прибежали вместе с ними, потому что беспокоились за сокурсников, и медичка выгнала их в коридор, оставив только пару девушек, чтобы те помогли ей, и вручив им бинты и спиртовые салфетки.
– Девчонки! Займитесь сначала вот ею, – пытался командовать ими осторожно выбирающий стекла из волос Любим, кивая на лежавшую на кушетке Эмму с окровавленными руками. Рядом с ней, зажимая ладонью глубокий порез на плече, сидел на стуле и бросал на Маевского полные праведного гнева взгляды Аркадий. Сам же Любим занял место медсестры, отодвинувшись подальше от ее стола, чтобы не капать кровью на клавиатуру стоявшего там компьютера.
– Мы уж как-нибудь сами разберемся, кому первому помогать, – беззлобно огрызнулась на Маевского хозяйка медпункта и наклонилась над ним с пинцетом в руках. – Руки убери!
– Обычно мне девушки так говорят при других обстоятельствах! – не удержался от шутки Любим, и помощницы медсестры наградили его очередной порцией восхищенных взглядов.
Медичка осторожно запустила пинцет в его блестящую от крови густую черную шевелюру.
– Не вздумай дернуться, герой! – предупредила она Любима, и тот, немного посерьезнев, схватился руками за край стола:
– Постараюсь не дергаться… А вы от моих волос хоть что-нибудь оставите? Ой!
– А это уж как повезет, – кровожадно прищурилась медсестра, бросая на металлический поднос крошечный кусочек стекла. – Чуть-чуть, может, и оставим…
Одна из студенток в то же самое время аккуратно извлекала осколки, впившиеся в запястья и пальцы Эммы. Та поначалу переносила эту процедуру с завидной стойкостью, но внезапно встретилась взглядом с Любимом, и ей тут же стало нехорошо.
– Как же больно… – простонала девушка томным голосом, чуть запрокинув голову и полуприкрыв глаза. – Можно мне… воды… Голова кружится…
Аркадий, с которого вторая студентка осторожно стаскивала пропитавшуюся кровью рубашку, крякнул от возмущения.
– Переигрываешь, – шепнул он Веденеевой, выбрав момент, когда медсестра начала доставать из головы Маевского очередной осколок и тот скривился от боли.
Эмма бросила на друга детства взгляд оскорбленного в лучших чувствах и ни в чем не повинного человека, однако стонать стала тише.
– Марина Михайловна! – вбежал в медпункт еще один студент-первокурсник – Скорая приехала, спрашивают, нужно кого-нибудь на носилках нести или они сами дойдут?
– Аркадий, дойдешь до первого этажа? – повернулась медичка к Светильникову. – Судя по тому, что сюда ты бегом прибежал, с этим проблем не должно возникнуть…
– Дойду, конечно! – усмехнулся Аркадий. – Только почему я один? А как же?.. – он кивнул сначала на все еще изображающую полуобморочное состояние Веденееву, а потом на нетерпеливо ерзавшего на стуле Любима.
– Им швы накладывать не нужно, так все заживет, – отозвалась медсестра, а потом, оглянувшись на Эмму, ехидно добавила: – Только вот девушка пусть немного у нас тут полежит, в себя придет. А ты, – вновь наклонилась она над Маевским, – через пару минут будешь свободен.
– Отлично, Любим, мы тебя проводим! – тут же оживились помогавшие ей студентки.
Эмма снова издала громкий стон – на сей раз раздосадованный и совершенно не притворный.
Из медпункта Аркадия вывели первым, но когда он, заботливо поддерживаемый двумя однокурсниками под руки, уже выходил через разбитую дверь на улицу, его догнал все такой же взбудораженный и, как показалось Светильникову, на редкость счастливый Любим.