– Тогда все. Эти люди вправе уйти с графом. – Констебль свернул свиток.
Ральф посмотрел на брата. Мерфин плакал. От радости или от досады?
Но времени на раздумья не оставалось.
– Едем! – нетерпеливо бросил граф Роланд. – Все улажено, так что в путь. Король во Франции. Нам предстоит долгая дорога.
Он развернул коня и поскакал по главной улице.
Ральф пнул Гриффа в бока, и тот устремился следом за конем графа.
41
– Вам не победить. – Грегори Лонгфелло сидел в большом кресле в зале дома приора. – Король намерен пожаловать Кингсбриджу право самоуправления.
Годвин уставился на стряпчего. Этот законник помог ему выиграть два дела в королевском суде – против графа и против олдермена. Уж коли такой знаток права признает поражение, выходит, что провала не избежать.
Но этого нельзя позволить. Если Кингсбридж сделается королевским боро, аббатство окажется побоку. Сотни лет этим городом правил настоятель. В понимании Годвина Кингсбридж существовал только для того, чтобы служить аббатству, которое служило Господу. А теперь аббатству предстояло сделаться частью города, где верховодят купцы, служащие деньгам. А в «Книге Тимофея» будет записано, что приором, допустившим подобное, был не кто иной, как Годвин.
Он уныло спросил:
– Вы уверены?
– Я всегда уверен.
Приор разозлился. Дерзкая самоуверенность Грегори была хороша, когда он измывался над противниками в суде, но приводила в бешенство, когда оборачивалась против тебя.
– Вы проделали весь путь до Кингсбриджа, чтобы поведать мне, что не в состоянии выполнить мою просьбу?
– И получить плату, – не преминул указать Грегори.
Годвину захотелось швырнуть его в рыбный садок прямо в лондонском наряде.
Стояла суббота накануне Духова дня, завтра открывалась шерстяная ярмарка. На лужайке к западу от собора сотни торговцев устанавливали прилавки; их возгласы и крики сливались в многоголосый гул, который доносился даже сюда, в зал дома приора, где по разные стороны обеденного стола сидели Годвин и Грегори.
Филемон, пристроившийся на скамье сбоку, попросил стряпчего:
– Будьте любезны объяснить отцу-настоятелю, как вы пришли к столь печальному выводу.
Он изъяснялся теперь наполовину подобострастно, наполовину презрительно. Годвин никак не мог решить, нравится ему новый тон Филемона или нет.
Грегори не обратил на тон послушника ни малейшего внимания.
– Разумеется, – ответил он. – Король во Франции.
Годвин заметил:
– Он там уже почти год, но ничего особенного не произошло.
– Этой зимой все переменится.
– А что такое?
– Вы должны были слышать о французских набегах на наши южные порты.
– Я слышал, – отозвался Филемон. – Говорят, французские моряки насиловали кентерберийских монахинь.
– Мы вечно жалуемся, что враги насилуют наших монахинь, – снисходительно проговорил Грегори. – Тогда простолюдины охотнее поддерживают войну. Портсмут и вправду сожгли, и морские пути оказались под угрозой. Как вы могли заметить, цены на вашу шерсть упали.
– Еще бы мы не заметили.
– Отчасти это объясняется тем, что переправлять шерсть по морю во Фландрию стало затруднительно. На бордоские вина цена подскочила по той же причине.
«Мы не могли покупать вино и по прежним ценам», – подумал Годвин, но вслух ничего не сказал.
Грегори продолжал:
– Судя по всему, эти набеги – лишь подготовка к большому нападению. Франция собирает флот вторжения. Наши осведомители утверждают, будто свыше двухсот французских кораблей уже стоят в устье реки Звин.
Приор отметил слово «наши», словно Грегори был среди тех, кто управлял Англией, хотя на самом деле стряпчий лишь передавал слухи. Однако следовало признать, что звучало это убедительно.
– Но какое отношение война с Францией имеет к тому, станет Кингсбридж боро или нет?
– Налоги. Королю нужны деньги. Приходская гильдия уверяет, что, если купцов освободить от власти аббатства, город сделается богаче и будет платить больше налогов.
– Король этому верит?
– Прежде такие шаги себя оправдывали. Потому-то короли и учреждали боро. Подобные города развивают торговлю, а торговля приносит налоги.
«Опять деньги», – с отвращением подумал Годвин.
– Значит, ничего нельзя поделать?
– В Лондоне – нет. Я советую вам сосредоточить свои усилия на Кингсбридже. Вы можете убедить приходскую гильдию забрать прошение? Каков здешний олдермен? Его можно подкупить?
– Моего дядю Эдмунда? Он слаб здоровьем и быстро угасает. Всем нынче заправляет его дочь, моя двоюродная сестра Керис.
– А, да, я помню по суду. Мне она показалась несколько высокомерной.
«Чья бы корова мычала», – мысленно процедил Годвин.
– Она сущая ведьма.
– Вот как? Это может оказаться полезным.
– Не в буквальном смысле.
– Но ходили же слухи, отец-настоятель, – вмешался Филемон.
Лонгфелло приподнял брови.
– Любопытно!
Послушник продолжал:
– Она дружна со знахаркой по имени Мэтти, которая варит всякие зелья для горожан.
Годвин хотел было возмутиться этим вздором насчет колдовства, но осадил себя. Любое оружие, способное помешать получению городом хартии о самоуправлении, ниспослано Всевышним. Может, Керис и впрямь ведьма, кто ее знает.
Грегори сказал:
– Я вижу, вы колеблетесь. Конечно, вы любите сестру…
– Любил, когда мы оба были детьми. – Годвин невольно пожалел о временах, когда все было просто. – Мне трудно об этом говорить, но из нее выросла не самая богобоязненная женщина.
– В таком случае…
– Я должен изучить этот вопрос, – перебил приор.
– Можно кое-что предложить? – спросил Грегори.
С Годвина его предложений было достаточно, однако у настоятеля не хватило духа в этом признаться.
– Разумеется, – преувеличенно вежливо произнес он.
– Поиск доказательств ереси может носить… сомнительный характер. Стоит ли вам пачкать руки? Вдобавок люди, разговаривая с приором, будут волноваться. Поручите это человеку, не внушающему такого почтения, – например, вот этому юному послушнику. – Стряпчий указал на Филемона, который зарделся от радости. – Мне он кажется… здравомыслящим.
Годвину припомнилось, что именно Филемон застал епископа Ричарда с Марджери. Такой человек точно годился для всякой грязной работы.
– Хорошо, – сказал приор. – Ступай, Филемон, разузнай что можешь.
– Благодарю, отец-настоятель. Ничто не доставит мне большего удовольствия.
Воскресным утром люди продолжали тянуться в Кингсбридж. Керис смотрела, как людская река течет по двум широким мостам Мерфина – пешком, на лошадях, на двух- или четырехколесных повозках, запряженных волами и лошадьми и груженных товарами для ярмарки. Это зрелище радовало ее сердце. Никакого праздника по случаю открытия устраивать не стали – мост ведь еще не достроен, хоть им и можно пользоваться благодаря временному деревянному настилу. Но слухи насчет моста и насчет того, что дорога свободна от разбойников, разошлись быстро. Приехал даже Буонавентура Кароли.
Мерфин предложил новый способ собирать мостовщину, и приходская гильдия охотно его приняла. Вместо одной будки в конце моста, где неизменно возникал затор, на острове Прокаженных вдоль дороги между двумя мостами поставили десять временных будок. Большинство посетителей ярмарки уплачивали свое пенни, даже не сбавляя шага.
– Никаких тебе очередей, – сказала Керис, говоря сама с собою.
День выдался ясным и теплым, как по заказу, дождя ничто не предвещало. Ярмарка обещала быть весьма успешной.
А через неделю они с Мерфином поженятся.
Керис до сих пор посещали дурные предчувствия. Мысль о том, что она лишится независимости и станет чьей-то собственностью, по-прежнему приводила в ужас, пускай она сознавала, что Мерфин не из тех мужчин, которые запугивают своих жен. Изредка она делилась своими опасениями с той же Гвендой или с Мэтти-знахаркой, но те говорили, что она думает по-мужски. Что ж, да хоть по-мужски, главное – как она себя чувствует.
Но потерять Мерфина было еще страшнее. Что тогда у нее останется, кроме сукна, которое нисколько не воодушевляло? Когда Мерфин сказал, что готов уехать из города, будущее вдруг опустело. Тогда-то Керис поняла, что хуже, чем выйти за него замуж, будет только не выходить за него замуж.
По крайней мере, так она говорила себе, будучи в хорошем настроении. Но порою, когда ей не спалось ночами, она воображала, как убегает в последнее мгновение, к ужасу всей паствы, из-под венца, не сказав окончательного «да».
«Какая глупость, – думала девушка при свете дня, – ведь все хорошо». Она выйдет замуж и будет счастлива.
С берега Керис направилась через город в собор, где уже собрались люди, дожидавшиеся начала утренней службы. Вдруг вспомнилось, как Мерфин обнимал и ласкал ее за колонной, и она затосковала по былой беспечной страсти, по долгим вдумчивым беседам и поцелуям украдкой.
Мерфина она нашла перед паствой. Он рассматривал южный придел хоров, ту часть храма, что два года назад обрушилась у них на глазах. В памяти всплыло, как они поднялись тогда наверх и с высоты свода подслушали тяжелый разговор брата Томаса с женой, которую тот бросил; разговор, высветивший все ее страхи и побудивший отвергнуть Мерфина. Керис поспешила прогнать воспоминания.
– Восстановительные работы, кажется, удались. – Она догадалась, о чем думает юноша.
Мерфин с сомнением покачал головой.
– Два года – слишком короткий срок, чтобы делать выводы.
– Но ведь хуже нигде не стало.
– В том-то и беда. Невидимый изъян может разрушительно действовать годами, исподволь, а потом что-нибудь рухнет.
– А может, нет никакого изъяна.
– Должен быть. – В голосе Мерфина прозвучала уверенность. – Ведь обрушение два года назад случилось не просто так. Мы причину не нашли, а значит, не устранили. Следовательно, изъян по-прежнему существует.