Керис поняла, что настаивать бесполезно: Дик говорил весьма твердо.
– По-вашему, кого мы можем выдвинуть?
– Только одного человека. Тебя.
Керис опешила:
– Меня? Но с какой стати?
– Ты затеяла всю эту историю с хартией боро, мост твоего жениха спас шерстяную ярмарку, а твое алое сукно во многом выручило город после падения цен на шерсть. Ты дочь нынешнего олдермена, и, пускай эта должность не передается по наследству, все считают, что у вожаков и дети вожаки. Так оно и есть. По сути, ты несла на своих плечах обязанности олдермена почти целый год, с тех пор как отец начал слабеть.
– А в каком-нибудь городе женщина становилась олдерменом?
– Насколько мне известно, нет. Да и мужчина не становился в твоем возрасте. Все это будет против тебя. Я не утверждаю, что ты победишь. Я только говорю, что больше никому Элфрика не одолеть.
Голова Керис пошла кругом. Неужели такое возможно? Справится ли она? А как же ее решение сделаться целительницей? Неужто в городе не найдется олдермена получше?
– А Марк-ткач? – спросила она Дика.
– Дельный парень, и жена у него толковая. Правда, горожане считают его бедным ткачом.
– Но сейчас-то он разбогател.
– Благодаря твоему сукну. Знаешь, люди не доверяют новым деньгам. Про Марка станут говорить, что он, мол, только вчера выбился из низов. Олдермен должен быть из уважаемой семьи, из такой, где у отца водились деньжата, да и у деда.
Керис очень хотелось одолеть Элфрика, но она сомневалась в своих силах. Вспомнила о терпении и проницательности отца, о добродушной общительности и неиссякаемой предприимчивости. Обладает ли она этими качествами?
Девушка посмотрела на Мерфина. Тот проговорил:
– Ты будешь лучшим олдерменом Кингсбриджа всех времен.
Его непоколебимая убежденность стала последним доводом.
– Хорошо. Я попробую.
В пятницу ярмарочной недели Годвин пригласил Элфрика отобедать, заказал угощение из лебедя, приготовленного с имбирем и медом. Им прислуживал Филемон, который также сел за стол.
Горожане решили избрать нового олдермена, и почти сразу основными соперниками оказались Элфрик и Керис.
Настоятель не любил Элфрика, но считал того полезным. Он был посредственным строителем, но сумел войти в доверие к приору Антонию и потому заключил договор на восстановление собора. Став приором, Годвин увидел в Элфрике послушного исполнителя своей воли и сохранил его при себе. Элфрика не жаловали в городе, однако он нанимал на работу либо передавал заказы большинству строителей и поставщиков, а те в свою очередь обихаживали его в надежде на новые соглашения. Наладив отношения с ним, все эти люди желали, чтобы он занял должность, позволявшую ему и дальше им покровительствовать. Это заметно укрепляло положение Элфрика.
– Не люблю неопределенности, – изрек Годвин.
Строитель попробовал лебедя и удовлетворенно хмыкнул.
– В каком смысле?
– Я насчет выборов нового олдермена.
– По самой своей природе исход выборов всегда неизвестен, если кандидатов больше одного.
– Я предпочел бы именно одного.
– Я тоже, при условии, что этим кандидатом стану я.
– Именно это я и предлагаю.
Элфрик оторвал взгляд от тарелки.
– Правда?
– Скажи, Элфрик, ты очень хочешь стать олдерменом?
Мастер поспешно проглотил вино.
– Очень хочу. – Вышло хрипло, и он отпил еще вина. – Я заслужил это, – продолжил он, и в его голосе прозвучал вызов. – Чем я хуже остальных, а? Так почему бы мне не стать олдерменом?
– Ты поддержишь прошение о хартии?
Элфрик пристально посмотрел на Годвина и задумчиво уточнил:
– Вы просите его отозвать?
– Если тебя изберут олдерменом, то да.
– Предлагаете помощь?
– Да.
– Но какую?
– К примеру, устранить соперника.
Элфрик с сомнением поглядел на приора.
– Не понимаю, как это возможно.
Годвин кивнул Филемону, и тот произнес:
– Я считаю Керис еретичкой.
Элфрик выронил нож.
– Вы собираетесь судить ее за колдовство?
– Никому ни слова, – предупредил послушник. – Если она узнает заранее, то может убежать.
– Как Мэтти-знахарка.
– Я пустил слух, что Мэтти поймали и в субботу будут судить на церковном суде. Но в последний миг обвиняемой окажется другая.
Элфрик кивнул.
– А поскольку это церковный суд, то не требуется ни обвинительных заключений, ни присяжных. – Он повернулся к Годвину. – Отец-настоятель будет судьей?
– К сожалению, нет. Председательствовать будет епископ Ричард. Так что нам придется доказывать наше обвинение.
– У вас есть свидетельства?
– Кое-что есть, но хотелось бы больше, – ответил Годвин. – Того, чем мы располагаем, хватило бы для какой-нибудь старухи, женщины без родных и друзей, вроде Полоумной Нелл. Но Керис в городе хорошо знают, она из богатой и влиятельной семьи, о чем мне вряд ли нужно лишний раз напоминать.
– Нам повезло, что ее отец прикован к постели, – вставил Филемон. – Господь ясно дал понять, что не желает, чтобы он ее защищал.
Приор кивнул.
– Тем не менее у Керис много друзей. Наши свидетельства должны быть убедительными.
– Что вы предлагаете?
Ответил Филемон:
– Было бы неплохо, если бы кто-нибудь из семьи признал, что она вызывала дьявола, переворачивала распятие вверх тормашками или разговаривала с кем-то в пустой комнате.
Какое-то время Элфрик непонимающе смотрел на послушника, затем сообразил.
– А-а! Вы имеете в виду меня?
– Подумай хорошенько, прежде чем ответить.
– Вы просите меня помочь отправить свояченицу на перекресток Висельников.
– Твою свояченицу, мою двоюродную сестру, – заметил Годвин. – Именно так.
– Хорошо, я подумаю.
Годвин читал на лице Элфрика тщеславие, жадность, гордыню и дивился тому, что Господь даже человеческие слабости направляет на свои благие цели. Настоятель догадывался, о чем размышляет Элфрик. Должность олдермена была тяжким бременем для таких бескорыстных людей, как Эдмунд, который использовал власть на пользу городским купцам. Но для того, кто думает лишь о собственной выгоде, она сулила бескрайние возможности для обогащения и удовлетворения честолюбия.
Филемон продолжил успокаивающим, елейным тоном:
– Если вы никогда не замечали ничего подозрительного, тогда, конечно, и говорить не о чем. Но я прошу вас порыться в памяти.
Приор вновь мысленно отметил, сколь многому научился Филемон за последние два года. Нескладный прислужник сгинул без следа. Теперь он говорил, словно какой-нибудь архидьякон.
– Вы могли бы припомнить случаи, на первый взгляд безобидные, но с учетом того, что услышали сегодня, наводящие на подозрения. По зрелом размышлении может показаться, что эти случаи далеко не столь безобидны.
– Я вас понял, брат, – кивнул Элфрик.
Наступило долгое молчание. К еде никто не притрагивался. Настоятель терпеливо ждал решения Элфрика.
Филемон добавил:
– Разумеется, если Керис скончается, все состояние Эдмунда перешло бы ее сестре Элис… вашей жене.
– Да, – отозвался Элфрик, – я об этом уже думал.
– Так что же? – спросил Филемон. – Способны ли вы вспомнить нечто такое, что может нам помочь?
– О да, – признал наконец Элфрик. – Сдается мне, я могу вспомнить многое.
42
Керис никак не могла разобраться в слухах насчет Мэтти. Одни говорили, что знахарку изловили и заперли в подвалах аббатства. Другие уверяли, что ее будут судить заочно. Третьи клялись, что обвинение в ереси предъявят кому-то еще. Приор на вопросы девушки не отвечал, а остальные монахи дружно утверждали, что вообще ничего не знают.
В субботу утром Керис отправилась в собор, исполненная решимости защищать Мэтти, появится та или нет, а также постоять за любую другую несчастную старуху, которой могут предъявить нелепое обвинение. Откуда среди монахов и священников такая ненависть к женщинам? Они ведь поклоняются Пресвятой Деве, но всех прочих женщин мнят воплощением дьявола. В чем причина этакого отношения?
На светском суде выслушали бы обвинительное заключение, провели предварительные слушания, а Керис смогла бы заранее выяснить, каковы доказательства против Мэтти, но церковь устанавливала собственные правила.
В чем бы ни обвиняли знахарку, Керис собиралась громко и четко заявить, что Мэтти – великолепная целительница, которая применяет травы и другие лекарства и неизменно велит молиться Богу, чтобы вылечиться наверняка. Многие горожане из тех, кому знахарка в свое время помогла, с этими словами согласятся.
Девушка стояла с Мерфином в северном трансепте и вспоминала субботу два года назад, когда судили Полоумную Нелл. Керис тогда сказала суду, что Нелл безумна, но совершенно безобидна. Это свидетельство оказалось бесполезным.
Сегодня в соборе тоже собралась огромная толпа зевак, горожан и приезжих, ожидавших зрелища; взаимные обвинения, возражения, споры, крики, проклятия… а потом женщину погонят кнутом по улицам и, в конце концов, повесят на перекрестке Висельников. Вон, к слову, и монах Мердоу. Он всегда являлся на скандальные судебные заседания, пользуясь случаем в очередной раз проделать то, что умел лучше всего: довести людей до исступления.
Пока ждали монахов, Керис думала о своем. Завтра в этом соборе она повенчается с Мерфином. Бетти Бакстер и четыре ее дочери уже не покладая рук пекли хлеб и пироги для угощения. Завтра вечером они с Мерфином лягут спать вместе в собственном доме на острове Прокаженных.
Замужество больше не терзало. Решение было принято, заодно со всеми его возможными последствиями. По правде сказать, Керис была счастлива и порой даже спрашивала себя, почему так боялась раньше. Мерфин никогда и никого не станет неволить, не такой он человек. Недаром он так добр к своему мальчишке помощнику Джимми.
Больше всего ей нравилась восхитительная телесная близость. Ничего лучше и приятнее в ее жизни покуда не случалось. Она с нетерпением ожидала, когда у нее появится собственный дом и супружеская постель, мечтала о возможности любить друг друга когда угодно, перед сном и по пробуждении, посреди ночи или средь бела дня.