Мерфин поглядел на руку, затем перевел взгляд на настоятельницу:
– Вы дьяволица.
Он бросился бежать, промчался той же дорогой, пронесся мимо испуганной Юлианы наружу, протолкался через сутолоку закрывающейся ярмарки к воротам аббатства и очутился на главной улице. Может, обратиться к Эдмунду? Ну уж нет, пусть кто-нибудь другой расскажет больному отцу Керис страшную правду. Кому же довериться?
Мерфин подумал о Марке-ткаче. Тот перебрался с семьей в большой дом на главной улице, с каменным нижним этажом, где устроили склад для сукна. На кухне теперь не было ткацкого станка: ткали работники, которых семья нанимала. Марк и Медж сидели на лавке, и вид у обоих был настороженный. Когда вошел Мерфин, ткач вскочил.
– Ты видел ее? – спросил он.
– Меня не пустили.
– Неслыханно! – воскликнул Марк. – Никто не имеет права запретить девушке увидеть мужчину, за которого она собиралась замуж!
– Монахини говорят, что Керис не хочет меня видеть.
– Не верю.
– Я тоже. Я искал ее, но не нашел. Кругом одни запертые двери.
– Но она точно где-то там.
– Конечно. Пойдешь со мной? Возьмем кувалду, будем ломать все двери подряд, пока ее не отыщем.
Марк заметно смутился. Этот силач ненавидел насилие.
– Я должен ее найти! Может, она умерла.
Прежде чем Марк успел ответить, Медж проговорила:
– Я кое-что придумала.
Мужчины посмотрели на нее.
– К сестрам пойду я. Женщину монахини примут спокойнее. Глядишь, они уговорят Керис повидаться со мной.
Ткач кивнул.
– По крайней мере мы будем знать, что она жива.
Мерфин покачал головой.
– Мне этого мало. Что у нее на уме? Она намерена дождаться, когда затихнет вся эта шумиха, и сбежать? Или мне придется выкрасть ее оттуда? Или просто ждать? Если да, то сколько? Месяц? Год? Семь лет?
– Спрошу, если меня пустят. – Медж встала. – А вы оставайтесь здесь.
– Нет, я пойду с тобой. Подожду на улице.
– В таком случае, Марк, тебе тоже лучше пойти. Составишь Мерфину компанию.
Чтобы удержать юношу от опрометчивых поступков – это она имела в виду. Мерфин не стал спорить. Он попросил помощи и был благодарен за то, что два человека, которым он верил, согласились помочь.
Втроем быстрым шагом двинулись к монастырю. Мужчины остались перед госпиталем, а Медж зашла внутрь. Мерфин заметил собаку Керис, Скрэп. Та сидела у входа и ждала хозяйку.
С ухода Медж минуло полчаса, и Мерфин сказал:
– Думаю, ее впустили, иначе бы она уже вернулась.
– Посмотрим, – отозвался Марк.
Они наблюдали, как уезжают последние торговцы, оставляя на месте лужайки при храме море вспененной грязи. Мерфин принялся вышагивать взад и вперед; ткач сидел неподвижно, вылитое изваяние ветхозаветного силача Самсона. Прошел час, затем другой. Снедаемый нетерпением, Мерфин все же радовался, что Медж не выходит: значит, она разговаривает с Керис.
Когда Медж наконец появилась, солнце опускалось над западной частью города. Лицо женщины было серьезным, глаза полнились слезами.
– Керис жива. С нею все в порядке. Она не больна и в здравом рассудке.
– Что она сказала? – Мерфин с трудом сдерживался.
– Я передам тебе каждое ее слово. Пойдемте присядем в огороде.
Сели на каменную скамью, глядя на закат. Спокойствие Медж внушало Мерфину опасения. Он предпочел бы, чтобы жена Марка брызгала слюной от негодования. А так следовало готовиться к дурным новостям.
– Она вправду не хочет меня видеть? – справился он.
Медж вздохнула.
– Да.
– Почему?
– Я спрашивала ее. Она сказала, что это разобьет ей сердце.
Мерфин заплакал.
Медж продолжала, негромко, но отчетливо:
– Мать Сесилия оставила нас наедине, и мы могли говорить свободно, никто не подслушивал. Керис уверена, что Годвин и Филемон решили избавиться от нее из-за прошения о королевской хартии. В женском монастыре она в безопасности, но вне этих стен ее разыщут и убьют.
– Пусть бежит, а я отвезу ее в Лондон! Годвин никогда нас там не найдет!
Медж кивнула.
– Я ей так и сказала. Мы долго это обсуждали. Она считает, что тогда вы обречены бегать до конца своих дней, и не желает принуждать тебя к такой участи. Твоя судьба – стать лучшим строителем своего времени и стяжать славу. Но если она будет с тобой, вам постоянно придется лгать и прятаться от дневного света.
– А мне плевать!
– Она не сомневалась, что ты так и скажешь. Но думает, что на самом деле тебе не плевать; более того, считает, что ты не должен об этом даже заикаться. Как бы то ни было, для нее это важно. Керис не хочет отнимать у тебя твою судьбу, сколько бы ты ни настаивал.
– Могла бы сама мне об этом сказать!
– Она боится, что ты ее переубедишь.
Мерфин сознавал, что Медж говорит правду. Сесилия тоже говорила правду. Керис не желала его видеть. Он почувствовал комок в горле, вытер слезы рукавом и заставил себя спросить:
– Так что она собирается делать?
– Наилучшим для нее будет стать хорошей монахиней.
– При ее-то отношении к Церкви?
– Я знаю, она никогда не питала особого уважения к церковникам. Ничего удивительного для нашего города. Но она верит, что сумеет обрести хоть какое-то утешение, посвятив жизнь исцелению женщин и мужчин.
Мерфин задумался. Марк и Медж молча глядели на него. Он воображал, как Керис трудится в госпитале, как ухаживает за больными. Но неужто она смирилась с тем, что проведет полжизни в смирении и молитвах?
Мерфин долго молчал.
– Она может покончить с собой, – наконец проговорил он.
– Вряд ли, – убежденно возразила Медж. – Ей очень грустно, но я не заметила, чтобы она помышляла о самоубийстве.
– Или убить кого-нибудь.
– Вот это куда вернее.
– Или, – медленно, через силу произнес Мерфин, – найти спасение и утешиться.
Медж промолчала. Мерфин требовательно посмотрел на нее, и она кивнула.
Такова жестокая истина. Керис может быть счастлива. Лишилась дома, свободы, будущего мужа, но все-таки может обрести счастье.
Больше говорить было не о чем.
Мерфин встал.
– Спасибо, что не подвели.
Он повернулся и пошел прочь. Марк спросил ему в спину:
– Ты куда?
Мерфин остановился и обернулся. В голове крутилась какая-то мысль, и он ждал, пока та прояснится. Едва это случилось, он изумился, но тут же понял, что мысль правильная, и не просто правильная – поистине блестящая.
Юноша вытер слезы с лица и в красном отблеске заходящего солнца посмотрел на Марка и Медж.
– Во Флоренцию. Прощайте.
Часть V. Март 1346 года – декабрь 1348 года
43
Сестра Керис вышла во дворик женской половины и решительно направилась в госпиталь. Там ее ожидали трое больных. Одряхлевшая Старушка Юлия уже не могла ходить на службы и подниматься по лестнице в дормиторий. Белла, невестка Дика-пивовара, оправлялась после трудных родов, а тринадцатилетний Рикки Силверс сломал руку, и ему вправил ее Мэтью-цирюльник. У стены на лавке сидели и болтали о чем-то послушница Нелли и монастырский служка Боб.
Керис обвела госпиталь наметанным взглядом. Рядом с каждым тюфяком стояли грязные обеденные тарелки, хотя время обеда давно миновало.
– Боб! – позвала она. – Унеси тарелки. Мы же в монастыре, чистота – наша добродетель. Шевелись!
Служка вскочил.
– Прости, сестра.
– Нелли, ты водила Старушку Юлию в отхожее место?
– Еще нет, сестра.
– Ей всегда нужно после обеда. Так же было у моей матери. Быстро отведи ее, покуда она не оконфузилась.
Нелли принялась поднимать старую монахиню.
Керис развивала в себе терпение, но даже после семи лет монашества в этом не преуспела и всякий раз досадовала, когда приходилось вновь и вновь делать одни и те же замечания. Боб отлично знал, что тарелки нужно уносить сразу после обеда, – Керис часто говорила ему об этом. А Нелли вполне осведомлена о нуждах Юлианы. Но все-таки они сидели и сплетничали, пока Керис не застала их врасплох.
Она взяла таз с водой для мытья рук и пересекла помещение, чтобы вылить эту воду наружу. У стены здания незнакомый мужчина справлял малую нужду. Она решила, что это путник, надеющийся заночевать в монастыре.
– В следующий раз воспользуйтесь отхожим местом за конюшнями, – строго сказала Керис.
Мужчина ухмыльнулся, не подумав спрятать свое достоинство.
– А ты кто такая? – дерзко спросил он.
– Я руковожу этим госпиталем. Коли желаете получить ночлег, вам придется заняться своими манерами.
– А, командирша. – Он неторопливо стряхнул последние капли.
– Немедленно спрячьте ваше жалкое хозяйство, иначе вам не разрешат остаться в этом городе, не говоря уже об аббатстве.
Керис выплеснула таз, метя мужчине в пах. Чужак отпрыгнул, но на штаны все равно попало.
Она вернулась внутрь и наполнила таз чистой водой из фонтана. Под аббатством была проложена труба, по которой чистая речная вода – ее брали выше города по течению – поступала в фонтаны во двориках, на кухнях и в госпитале. Особое ответвление подземного водовода промывало отхожие места. «Однажды, – подумала Керис, – будет построено новое отхожее место, рядом с госпиталем, чтобы престарелым больным вроде Юлианы не приходилось таскаться далеко».
Чужак вошел внутрь следом за нею.
– Помойте руки, – велела она, протягивая ему таз.
Он помедлил, но принял посудину.
Керис оглядела его. На вид, пожалуй, ее ровесник, а ей двадцать девять.
– Вы кто?
– Гилберт из Херефорда, паломник. Пришел поклониться мощам святого Адольфа.
– В таком случае можете остаться на ночь в госпитале при условии, что будете почтительно обращаться ко мне и ко всем остальным.
– Да, сестра.
Керис возвратилась во двор. Стоял теплый весенний день, солнце отражалось от гладких древних каменных поверхностей. В западной галерее сестра Мэйр разучивала с ученицами женской школы новый гимн, и Керис остановилась послушать. Люди говорили, что Мэйр похожа на ангела, со своей светлой кожей, ясными глазами и губами, что выгибались подобно луку. Считалось, кстати, что школой тоже заведует Керис: она отвечала за всех гостей монастыря, за любого, кто приходил к монахиням из мира за монастырскими стенами. В эту школу она ходила и сама почти двадцать лет назад.