Уилл опустился на колени – те на добрый дюйм погрузились в кровь – и начал обрабатывать ноги вора.
Внезапно крики прекратились. Гилберт как будто лишился чувств. Годвину стало немного легче. Он жаждал возмездия для человека, пытавшегося ограбить храм, и желал, чтобы другие стали свидетелями его мук, но все же слушать эти вопли было тяжело.
Уилл бесстрастно продолжал работу, не обращая внимания на то, ощущает что-либо преступник или нет. Вскоре была отделена вся кожа сзади – на спине, на руках и ногах. Потом он обошел жертву и встал спереди. Надрезал лодыжки и запястья, отделил кожу так, что она повисла лоскутами на плечах и бедрах. Двинулся вверх по туловищу от мужского достоинства вора, и Годвин понял, что палачу хочется снять всю кожу одним куском. Очень быстро кожа осталась только на голове вора.
Гилберт еще дышал.
Уилл сделал несколько осторожных надрезов на черепе, потом отложил ножи, в очередной раз вытер руки и схватил кожу Гилберта на плечах, резко дернул вверх. Лицо и скальп отделились от головы, но не оторвались от остальной кожи.
Дубильщик поднял окровавленную шкуру вора над головой, как охотничий трофей, и зеваки возликовали.
Керис делалось не по себе при мысли, что новую сокровищницу придется делить с братией. Она извела сестру Бет таким количеством вопросов по поводу сохранности денег, что та в конце концов повела ее осмотреть место.
Годвин и Филемон, как бы случайно оказавшиеся в соборе, заметили монахинь и пошли с ними.
Все четверо миновали новую арку в южной ограде хора и крохотный коридорчик и остановились перед крепкой дверью с шипами. Сестра Бет, тихая, смиренная, как большинство монахинь, достала большой железный ключ.
– Это наш, – сказала она Керис. – Мы можем заходить в сокровищницу в любое время.
– Надо полагать, раз мы ее оплатили, – едко ответила та.
Вошли в небольшое квадратное помещение, в котором стоял стол с грудой пергаментных свитков, несколько стульев и огромный, обитый железом сундук.
– Сундук слишком велик, его нельзя пронести через дверь, – пояснила Бет.
– А как же его внесли? – спросила Керис.
– По частям, – ответил Годвин. – А плотник сбил заново уже здесь.
Керис одарила приора ледяным взглядом. Этот человек пытался ее убить. С того самого суда она взирала на него с отвращением и по возможности избегала разговоров.
Теперь она холодно произнесла:
– Сестрам нужен ключ от сундука.
– Вовсе не обязательно, – быстро ответил настоятель. – Там лежит драгоценная соборная утварь, которой ведает ризничий, а это всегда монах.
– Покажите, – потребовала Керис.
Она видела, что оскорбила Годвина своим тоном, и приору хочется ей отказать, но он явно желал показать чистоту своих помыслов, а потому уступил. Из кошеля на поясе он вынул ключ и отпер сундук. Помимо соборной утвари внутри находились несколько десятков свитков – хартии монастыря.
– Значит, не только утварь, – сказала Керис, чьи подозрения подтвердились.
– Еще документы.
– Заодно с хартиями женского монастыря.
– Да.
– В таком случае нам необходим ключ.
– Я думал снять копии со всех хартий и хранить их в библиотеке. При необходимости можно будет свериться по библиотечной копии, а бесценные подлинники окажутся в полной безопасности.
Бет, ненавидевшая ссоры, опасливо вставила:
– Звучит разумно, сестра Керис.
Та ворчливо ответила:
– Ладно. Главное, чтобы у сестер был надежный доступ к своим документам. – Хартии в конечном счете второстепенны. Обращаясь не столько к Годвину, сколько к Бет, она прибавила: – Важнее то, где мы будем хранить деньги.
Бет ответила:
– В тайниках под полом. Их четыре – два для братьев и два для сестер. Если присмотреться, ты увидишь незакрепленные камни.
Керис осмотрела пол.
– Да, я бы не заметила, если бы ты не сказала. Теперь вижу. Тайники запираются?
– Наверное, да, – отозвался Годвин. – Но тогда камни сразу будут бросаться в глаза, а это уже не тайник.
– Но иначе братья и сестры получат доступ к деньгам друг друга.
Филемон обвиняюще поглядел на Керис и спросил:
– А что ты, собственно, здесь делаешь? Ты занимаешься гостями, в сокровищнице тебе делать нечего.
Филемона Керис просто терпеть не могла. Он казался ей не вполне человеком, как будто не различал добро и зло, не имел никаких принципов, никакой совести. Годвина она презирала как порочного человека, прекрасно знавшего, когда поступает плохо, а вот Филемона воспринимала скорее как опасное животное – вроде бешеного пса или дикого вепря.
– Я имею обыкновение приглядываться к мелочам.
– Ты слишком недоверчива, – обиженно ответил он.
Керис невесело рассмеялась:
– В твоих устах, Филемон, это звучит забавно.
Он сделал вид, что оскорбился.
– Не понимаю тебя.
Бет объяснила, снова пытаясь всех примирить:
– Я пригласила Керис посмотреть, потому что она задает вопросы, которые мне и в голову не пришли бы.
Керис задумчиво осведомилась:
– Как мы, к примеру, можем быть уверены, что братья не возьмут деньги у сестер?
– Я покажу, – ответила Бет. На стене висела крепкая дубовая рейка. С ее помощью Бет приподняла напольную плиту. Под ней оказалась полость, в которой стоял обитый железом сундучок. – Мы сделали запирающиеся шкатулки по размеру тайников.
Она наклонилась и достала сундучок.
Керис осмотрела его. Тот выглядел прочным. Крышка висела на петлях, защелка крепилась навесным железным замком.
– Откуда замок?
– Его делал кузнец Кристофер.
Это вселяло надежду. Кристофер был почтенным горожанином и вряд ли стал бы рисковать своим добрым именем, изготовляя копии ключей для воров.
Керис не видела подвоха. Может, она и вправду зря волнуется. Она собралась уходить.
Тут в сопровождении подмастерья с мешком появился Элфрик.
– Можно закреплять предостережение? – спросил он.
– Да, пожалуйста, работайте, – ответил Филемон.
Подмастерье вынул из мешка нечто вроде большого куска кожи.
Бет спросила:
– Что это?
– Терпение, – сказал Филемон, – сейчас увидите.
Подмастерье приложил странный предмет к двери.
– Я ждал, пока она высохнет, – пояснил Филемон. – Это кожа Гилберта из Херефорда.
У Бет вырвался крик ужаса.
– Какая мерзость, – проговорила Керис.
Кожа вора пожелтела, волосы на голове выпали, но там, где располагалось лицо, еще можно было различить уши, впадины глазниц и ротовое отверстие, словно искривленное в усмешке.
– Это отпугнет воров, – с удовлетворением заключил Филемон.
Элфрик взял молоток и начал прибивать кожу к двери сокровищницы.
Монахини ушли. Годвин и Филемон подождали в соборе, пока Элфрик не закончит свою жуткую работу, и вернулись в сокровищницу.
– Думаю, опасности нет, – начал Годвин.
Филемон кивнул.
– Керис – недоверчивая женщина, но на все свои вопросы она получила удовлетворительные ответы.
– В таком случае…
Филемон запер дверь, приподнял каменную плиту одного из сестринских тайников и вынул сундучок.
– Сестра Бет хранит мелкие деньги для повседневных расходов где-то на женской половине, – объяснил он, – а сюда монахини кладут и берут отсюда лишь крупные суммы. Бет всегда лазает в другой тайник, где в основном серебряные пенни, и почти никогда не открывает эту шкатулку с наследством.
Он развернул шкатулку, осмотрел петли, прибитые к задней стенке четырьмя гвоздями, и достал из кармана тонкое стальное долото и щипцы. Годвину стало интересно, где Филемон раздобыл инструменты, но он не стал спрашивать. Иногда лучше не вдаваться в подробности.
Филемон вставил острие долота под краешек железной петли и надавил. Петля немного отошла от дерева, и он просунул острие чуть дальше. Действовал он терпеливо и осторожно, чтобы следы вмешательства не оказались заметными случайному взгляду. Постепенно пластина петли отделилась, и гвозди вылезли из дерева следом за нею. Когда стало возможным ухватить шляпки щипцами, Филемон вытащил гвозди, снял петлю и поднял крышку.
– Вот и дар благочестивой дамы из Торнбери.
Годвин заглянул в шкатулку. Деньги были в венецианских дукатах. На одной стороне монет дож Венеции преклонял колени перед святым Марком, на другой Пресвятую Деву окружали звезды, показывая, что она пребывает на небесах. Дукаты были одного размера, веса и золота той же пробы, что и флорентийские флорины, чтобы облегчить денежный обмен; каждый соответствовал трем шиллингам, или тридцати шести английским серебряным пенни. В Англии теперь ввели собственные золотые монеты, которые чеканил король Эдуард: нобли, полунобли и четвертьнобли, – но они имели хождение меньше двух лет и еще не вытеснили чужестранное золото.
Годвин взял пятьдесят дукатов, то есть семь фунтов десять шиллингов в пересчете. Филемон закрыл крышку, завернул каждый гвоздь в тонкую полоску кожи, чтобы они плотно вошли в прежние отверстия, и установил обратно петлю. Затем вернул сундучок на место и опустил напольную плиту.
– Рано или поздно они, конечно, обнаружат пропажу, – сказал он.
– До этого могут пройти годы, – ответил настоятель. – Тогда и будем разбираться.
Они вышли, и приор запер дверь сокровищницы.
– Найди Элфрика и приведи на кладбище.
Филемон ушел. Годвин направился в восточную часть кладбища за нынешним домом приора. Стоял ветреный майский день, и от порывов ветра подол балахона хлестал по ногам. Между могилами паслась коза. Годвин задумчиво посмотрел на животное.
Он понимал, что может разразиться страшный скандал. Вряд ли монахини обнаружат пропажу в ближайшие пару лет, но кто знает. Однако когда недостача средств сделается явной, они наверняка устроят так, что покажется, будто разверзлись врата преисподней. С другой стороны, а что конкретно они могут сделать? Приор ведь не Гилберт из Херефорда, который крал для себя. Нет, Годвин взял деньги с благими намерениями.