Он отогнал беспокойство. Мать права: чтобы двинуться дальше, ему нужно прославиться в качестве приора Кингсбриджа.
Когда Филемон вернулся вместе с Элфриком, настоятель сказал:
– Я хочу поставить здесь дворец приора.
Элфрик кивнул.
– Очень хорошее место, если мне позволено высказать свое мнение, отец-настоятель. Близко от здания капитула и восточного торца собора, но отделено от рыночной площади кладбищем, так что у вас будут покой и тишина.
– Я хочу большой зал для пиров внизу, – продолжал Годвин, – скажем, в сотню футов длиной. Должно получиться величественное, внушительное здание для приема знати – может быть, даже особ королевской крови.
– Прекрасно.
– Еще внизу, в восточной части, нужна часовня.
– Но ведь до собора всего несколько шагов.
– Знатные гости иногда не желают смешиваться с толпой. Им нужна возможность помолиться уединенно, если они того захотят.
– А наверху?
– Покои приора, разумеется, с отдельным помещением для алтаря и письменным столом. И три просторные спальни для гостей.
– Чудесно.
– Сколько это будет стоить?
– Больше ста фунтов, а может, и двести. Я сделаю чертежи и все точно подсчитаю.
– Не больше ста пятидесяти. Это все, чем я располагаю.
Если Элфрик и подивился, откуда у Годвина вдруг взялось сто пятьдесят фунтов, то ничего не спросил.
– Пожалуй, начну готовить камни. Дадите мне денег для начала работ?
– Сколько? Пять фунтов хватит?
– Лучше десять.
– Я дам тебе семь фунтов и десять шиллингов. В дукатах. – Приор вручил Элфрику пятьдесят золотых монет, взятых у сестер.
Три дня спустя, когда монахи и монахини выходили из собора после службы девятого часа, к настоятелю подошла сестра Элизабет.
Братьям и сестрам не полагалось разговаривать друг с другом, и потому ей пришлось выдумать предлог: какая-то собака забежала в неф и лаяла во время службы. В собор постоянно забредали собаки, но обычно на них не обращали внимания. Однако на сей раз Элизабет решила прогнать назойливую псину. Для этого ей пришлось пройти через вереницу братьев, и она подгадала так, чтобы очутиться перед Годвином.
Элизабет улыбнулась, признавая свою вину.
– Прошу прощения, отец-настоятель. – Затем понизила голос и добавила: – Встретимся в библиотеке, как бы случайно.
Она выгнала собаку в западные двери.
Заинтригованный, Годвин прошел в библиотеку и уселся читать Правила святого Бенедикта. Вскоре появилась сестра Элизабет и взяла Евангелие от Матфея. Когда Годвин стал приором, монахини во исполнение уложения о разделении братьев и сестер построили собственную библиотеку, но с выносом их книг помещение оголилось, и настоятелю пришлось отменить свое решение применительно к книгохранилищу. Сестринская библиотека использовалась теперь в холода как комната для занятий.
Элизабет села спиной к приору, чтобы ни у кого из вошедших не возникло бы впечатление, что они тайком переговариваются, однако Годвин отлично ее слышал.
– Считаю своим долгом сообщить вам кое-что, отец-настоятель. Сестре Керис не нравится, что деньги монахинь хранятся в новой сокровищнице.
– Мне это известно.
– Она убедила сестру Бет пересчитать деньги и удостовериться, что все на месте. Я подумала, вам, может быть, важно это знать, на случай, если вы… их одолжили.
Сердце Годвина пропустило удар. Проверка обнаружит нехватку пятидесяти дукатов. А чтобы построить дворец, ему нужны остальные средства из сундучка. Он никак не ожидал, что сестры забеспокоятся столь скоро. Вот же стерва! – мысленно выбранил он Керис. Неужто догадалась о его тайных планах?
– Когда? – спросил настоятель, и его голос дрогнул.
– Сегодня. Точного времени не знаю. Когда угодно, наверное. Но Керис очень настаивала, чтобы вас не предупреждали.
Нужно положить дукаты обратно, и как можно скорее.
– Большое спасибо, сестра, благодарю тебя.
– Вы были так добры к моим родственникам из Лонгема. – Элизабет встала и вышла.
Годвин поспешил за нею. Какое счастье, что она у него в долгу! Филемоново чутье на интриги поистине бесценно. Словно вызванный этой мыслью, Филемон появился во дворе.
– Бери инструменты и приходи в сокровищницу, – прошипел Годвин.
Сам приор вышел из монастыря. Торопливо пересек лужайку, выбрался на главную улицу. Элис, жена Элфрика, унаследовала дом Эдмунда-суконщика, один из самых больших в городе, заодно с отцовскими деньгами, считая те, которые Керис заработала на продаже крашеного сукна. Элфрик ныне жил в роскоши.
Годвин постучал и вошел в залу. Элис сидела за столом над остатками обеда вместе с падчерицей Гризельдой и ее сыном Мерфином-младшим. Никто из горожан не верил, что Мерфин Фицджеральд – отец этого ребенка: мальчик слишком уж походил на давным-давно удравшего дружка Гризельды Терстана. Сама Гризельда вышла замуж за одного из работников отца – Гарольда-каменщика, поэтому учтивые люди звали восьмилетнего Мерфина Гарольдсоном, а прочие дразнили безотцовщиной.
Увидев Годвина, Элис вскочила.
– О, отец-настоятель, какая честь видеть вас в нашем доме! Выпьете вина?
Настоятель отмахнулся от ее радушия.
– Где Элфрик?
– Наверху. Прилег после обеда отдохнуть перед работой. Присядьте в передней, я его позову.
– Пожалуйста, поскорее. – Годвин прошел в следующую комнату. Там стояли два удобных кресла, но он принялся вышагивать взад-вперед.
Протирая глаза, вошел Элфрик.
– Простите. Я тут немножко…
– Те пятьдесят дукатов, что я дал тебе три дня назад… Они мне нужны.
Элфрик растерялся:
– Это ведь на камень.
– Я знаю! Верни деньги немедленно.
– Но я уже кое-что потратил – заплатил возницам, чтобы привезли камни с каменоломни.
– Сколько?
– Почти половину.
– Ладно, ты же можешь прибавить свои средства, верно?
– Вы больше не хотите строить дворец?
– Конечно, хочу, но мне нужны эти деньги. Не спрашивай почему, просто отдай.
– А что делать с купленными камнями?
– Храни у себя. Я верну тебе деньги через пару дней. Скорее!
– Как скажете. Подождите здесь, если хотите.
– Я никуда не уйду без денег.
Элфрик вышел, а Годвин стал прикидывать, где он может хранить деньги: в очаге за перемычкой, где обычно прячут? Впрочем, будучи строителем, Элфрик мог придумать тайник и похитрее, но где бы ни держал, вернулся он быстро и отсчитал Годвину пятьдесят золотых монет.
– Я давал тебе дукаты, а здесь есть флорины, – сказал приор.
Флорины были того же размера, но у них на одной стороне был изображен Иоанн Креститель, а на другой – цветок.
– Но у меня нет тех монет! Я же говорил вам, что потратил. Стоимость-то одинаковая.
Да, одинаковая, но вдруг монахини заметят подмену?
Приор ссыпал монеты в кошель на поясе и, не говоря ни слова, вышел, торопливо вернулся в собор и нашел Филемона в сокровищнице.
– Монахини собираются устроить проверку, – отдуваясь, выговорил он. – Я забрал деньги у Элфрика. Открывай сундук, быстро.
Филемон приподнял каменную плиту, достал сундучок, вынул гвозди и открыл крышку.
Годвин перебрал монеты: одни дукаты, – но делать было нечего. Он положил флорины на самое дно.
– Закрывай и ставь на место, – велел приор.
Филемон повиновался.
Годвин на мгновение испытал облегчение. Преступление частично скрыто. По крайней мере, теперь его вина выглядит не столь вопиющей.
– Я хочу присутствовать, когда Керис будет пересчитывать монеты. Меня беспокоит, заметит ли она, что там, кроме дукатов, появились флорины.
– Вам известно, когда монахини намерены прийти?
– Нет.
– Отправлю послушника подметать на хорах. Когда появится сестра Бет, нас позовут.
Филемон имел небольшой круг приверженцев среди послушников, и они ревностно выполняли его указания. Однако помощь не потребовалась. Когда настоятель и его подручный выходили из сокровищницы, в соборе появились сестры Бет и Керис.
Годвин притворился, будто увлечен разговором о счетах:
– Нам придется просмотреть ранние свитки, брат. О, добрый день, сестры.
Керис открыла оба сестринских тайника и достала сундучки.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Годвин.
Керис не обратила на него внимания.
Бет сказала:
– Мы просто кое-что проверяем. Спасибо, отец-настоятель, мы недолго.
– Трудитесь, трудитесь, – благожелательно ответил Годвин, хотя сердце молотом стучало в груди.
Керис раздраженно бросила:
– Нам не за что извиняться, сестра Бет. Это наша сокровищница и наши деньги.
Годвин развернул первый попавшийся свиток со счетами, и они с Филемоном сделали вид, что изучают документ. Монахини пересчитали серебро в первой шкатулке – фартинги, полпенни, пенни и несколько лушбурнов, неполноценных пенни, грубо отчеканенных из сплава серебра и служивших мелкой разменной монетой. Еще там имелись и несколько золотых монет: флорины, дукаты и другие монеты того же достоинства – дженовино из Генуи, реалы из Неаполя, более дорогие французские мутоны[65] и новые английские нобли. Бет сверялась с записями в своей книжечке.
Когда с первым сундучком закончили, она сказала:
– Все точно.
Сестры ссыпали монеты обратно, заперли сундучок и поставили в подземный тайник.
Далее они принялись пересчитывать золотые монеты в другом сундучке, складывая те десятками. Когда добрались до дна, Бет удивленно нахмурилась.
– В чем дело? – спросила Керис.
Годвин ощутил приступ стыда и ужаса.
– В этом сундучке только наследство благочестивой верующей из Торнбери. Я хранила его отдельно.
– И что?
– Ее муж торговал с Венецией. Вся сумма была в дукатах. А здесь, я смотрю, и флорины.
Годвин и Филемон замерли, внимая разговору монахинь.
– Странно, – проговорила Керис.
– Может, я ошиблась?
– Но это несколько подозрительно.
– Ну почему же? Воры ведь не вернули бы деньги, правда?