Впрочем, Керис не была уверена, что ей удастся добиться разрешения на пересечение Английского канала. По счастью, просить о разрешении не пришлось.
Они с Мэйр не могли последовать за войском немедленно, даже если бы знали, куда уплыл король, поскольку всякий мало-мальски пригодный корабль на южном побережье Англии зачислили во флот вторжения. Потому им пришлось изнывать от нетерпения в женском монастыре под Портсмутом в ожидании новостей.
Позже Керис узнала, что король Эдуард с войском высадился на широком берегу возле Сен-Вааст-ла-Уга на северном побережье Франции, недалеко от Барфлера. Однако корабли не сразу тронулись в обратный путь. Две недели они двигались вдоль берега на восток, следуя за войском до самого Кана. Там трюмы набили награбленной добычей – драгоценными камнями, дорогим сукном, золотой и серебряной посудой, отобранной воинами Эдуарда у богатых горожан Нормандии, – и лишь тогда корабли отплыли обратно.
Одним из первых пришла «Грейс» – широкое грузовое судно-ког с закругленными носом и кормой. Ее шкипер, просоленный моряк с дубленым лицом по имени Ролло, нахваливал короля. Ему как владельцу судна платили из казны не слишком щедро, зато он и его люди поучаствовали в грабежах.
– Войска многочисленнее я в жизни не видывал, – вещал довольный Ролло. По его словам, англичан насчитывалось больше пятнадцати тысяч человек, половину из которых составляли лучники, а лошадей было около пяти тысяч. – Вам придется постараться, чтобы их нагнать. Я довезу вас до Кана, где мы с ними расстались, а оттуда уж догоняйте сами. Куда бы ни двинулось войско, оно будет опережать вас где-то на неделю.
Керис и Мэйр договорились с Ролло о цене и поднялись на борт «Грейс» с двумя крепкими пони, которых звали Блэкки и Стамп. Пони уступали в резвости боевым коням, но Керис рассудила, что войску придется время от времени останавливаться для сражений и отдыха, а потому короля рано или поздно удастся нагнать.
Ранним августовским утром, когда судно достигло французского побережья и входило в устье реки Орн, Керис принюхалась к ветру и ощутила неприятный запах застарелого пепла. Приглядываясь к берегам реки, она заметила, что поля вся черные, как будто посевы сгорели дотла.
– Обычное дело, – пояснил Ролло. – Все, что войско не может забрать, нужно спалить, чтобы врагу не досталось. – Ближе к Кану прошли мимо нескольких обгорелых остовов в воде; должно быть, корабли сожгли по той же причине. – Никто не знает планов короля, – продолжал Ролло. – Он может двинуться на юг, пойти на Париж, а может свернуть на северо-восток, к Кале, рассчитывая встретиться с фламандскими союзниками. Но с пути вы не собьетесь, просто держитесь горелых полей.
На прощание Ролло отрезал монахиням окорока.
– Спасибо, – поблагодарила Керис, – но у нас есть копченая рыба и твердый сыр. И деньги тоже есть, так что мы сможем купить все необходимое.
– Деньги вам не очень-то пригодятся, – ответил шкипер. – Может статься, просто нечего будет покупать. Войско ведь что твоя саранча, обгладывает дочиста. Берите окорок, пока даю.
– Вы очень добры. Прощайте.
– Помолись за меня, сестра. Мне довелось совершить немало тяжких грехов.
Город Кан насчитывал несколько тысяч домов. Подобно Кингсбриджу он делился на две половины, Старую и Новую, между которыми протекала река Орн, а через реку был переброшен мост Святого Петра. На берегу возле моста местные рыбаки продавали свой улов. Керис справилась, сколько стоит угорь. Ответ она поняла с большим трудом: рыбаки говорили на наречии, которого она прежде никогда не слышала. Когда же наконец догадалась, что именно ей отвечают, от цены у нее перехватило дыхание. Еды было так мало, что снедь стала дороже драгоценных камней. Керис еще раз про себя поблагодарила щедрого Ролло.
Монахини договорились между собою, что, если их станут расспрашивать, они назовутся ирландскими сестрами, следующими в Рим. Однако, когда они с Мэйр отъезжали от реки, Керис с тревогой спрашивала себя, не опознали ли местные по выговору в них англичанок.
Впрочем, местных в округе почти не осталось. Выломанные двери и разбитые ставни позволяли заглянуть внутрь брошенных домов. Стояла жуткая тишина – ни тебе возгласов бродячих торговцев, ни детских криков, ни звона церковных колоколов. Здешняя жизнь будто превратилась в сплошные похороны. Сражение состоялось больше недели назад, но малочисленные группы угрюмых мужчин до сих пор выносили из домов тела и грузили на повозки. Создавалось ощущение, словно английское войско попросту вырезало всех подряд – мужчин, женщин и детей. Монахини миновали церковь, на кладбище которой зияла глубокая яма, и видели, как тела сваливают в эту общую могилу, без гробов и даже без саванов, под бормотание священника, непрерывно читавшего поминальную службу. Вонь стояла невыносимая.
Хорошо одетый мужчина поклонился и спросил у них, не нуждаются ли они в помощи. Его учтивые манеры говорили о том, что это знатный горожанин, желающий убедиться, что паломницы не испытывают никаких затруднений. Керис отклонила предложение о помощи, отметив про себя, что нормандский выговор горожанина мало отличается от произношения английского лорда. «Наверное, – подумалось ей, – это простолюдины изъясняются на множестве местных наречий, а знать везде говорит одинаково».
Сестры выбрали дорогу на восток, с облегчением оставив позади призрачные улицы города. Сельская местность тоже обезлюдела. Керис постоянно ощущала на языке горький привкус пепла. Многие поля и сады по обеим сторонам дороги выгорели начисто. Каждые несколько миль попадались груды обуглившихся развалин, когда-то бывших деревнями; их жители либо бежали от врага, либо погибли при пожарах. Теперь в этих развалинах селились разве что птицы да попадались порой одинокие свиньи или куры, случайно избегнувшие хватких рук фуражиров. Иногда замечали собак, что растерянно обнюхивали развалины, пытаясь в остывших углях обнаружить хозяйский запах.
Ближайшим пунктом назначения выбрали женский монастырь недалеко от Кана. Когда выпадала возможность, Керис и Мэйр норовили заночевать в религиозной обители, будь то женский монастырь, гостевой дом или госпиталь; точно так же они преодолели путь от Кингсбриджа до Портсмута. Они выучили названия и местоположение пятидесяти одной обители между Каном и Парижем. Если доведется попасть в какую-либо из них, пока они гоняются за Эдуардом, им обеспечены бесплатные ночлег и стол и безопасность от воров, а мать Сесилия наверняка добавила бы, что так они избегнут искушений плоти вроде крепких напитков и мужского общества.
Настоятельница обладала отменным чутьем, но от нее ускользнуло, что между Керис и Мэйр сложились отношения, подразумевавшие искушение иного рода. Из-за этого Керис сперва не соглашалась на просьбу Мэйр взять ее с собой. Она была намерена двигаться быстро и не хотела осложнять себе путь, поддавшись страсти – или отвергнув оную. С другой стороны, ей требовалась смелая и сообразительная спутница. Теперь она нисколько не жалела о своем выборе: из всех монахинь только у Мэйр хватало мужества преследовать английское войско по Франции.
Перед отплытием Керис собиралась откровенно поговорить с Мэйр, сказать, что между ними не может быть никакой физической близости. Помимо всего прочего, они угодили бы в серьезнейшие неприятности, если бы кто-нибудь их застукал. Но откровенного разговора как-то не получилось. А сейчас они ехали по Франции, и то, о чем не вышло поговорить, сопровождало их как незримый третий спутник на неслышно ступавшем коне.
В полдень остановились у ручья на опушке леса, приметив невыжженный луг, на который пустили пони попастись. Керис отрезала по куску от окорока Ролло, а Мэйр вынула из поклажи черствый хлеб, прихваченный из Портсмута. Жажду утолили из ручья, хотя вода имела все тот же пепельный привкус.
Керис не сиделось на месте, но она твердила себе, что надо повременить, что ни к чему гнать пони дальше в самую жаркую пору дня. А когда собрались продолжить путь, ее испугало ощущение чужого взгляда. Она замерла, с куском окорока в одной руке и с ножом в другой.
– Что такое? – спросила Мэйр, но проследив за взглядом спутницы, все поняла.
В нескольких ярдах от монахинь, в тени деревьев, стояли двое мужчин. Издалека они выглядели молодыми, однако в точности Керис сказать не могла, ибо их лица были перепачканы сажей, а одежда вся в грязи.
Керис обратилась к ним на нормандском наречии:
– Благослови вас Господь, дети мои.
Мужчины не ответили. Керис поняла – они не знают, что делать. Что у них на уме? Грабеж? Насилие? Вон как смотрят, точно звери…
Ей стало страшно, но она заставила себя мыслить здраво. Что бы эти двое ни замышляли, прежде всего они наверняка оголодали.
Керис повернулась к Мэйр:
– Быстро, дай мне два куска хлеба.
Монахиня отрезала два толстых куска от краюхи. Керис положила сверху два не менее толстых куска окорока и велела Мэйр:
– Дай каждому.
Дрожа всем телом, Мэйр твердым шагом пересекла лужайку и вручила еду мужчинам.
Те схватили по куску и начали пожирать еду. Керис поблагодарила небеса за верную догадку.
Она быстро убрала остатки окорока в седельную сумку, повесила нож на пояс и взобралась в седло. Мэйр последовала ее примеру, припрятав хлеб и сев на Стампа. Верхом Керис почувствовала себя увереннее.
Тот из мужчин, что был повыше, скорым шагом подошел к ним. Керис так и подмывало послать пони вскачь, но она не успела; мужчина схватил Блэкки за повод и с набитым ртом поблагодарил:
– Спасибо. – У него был сильный местный выговор.
– Благодари Бога, не меня. Он послал нас помочь вам. Он смотрит на тебя и видит все.
– У вас в сумке еще есть мясо.
– Господь подскажет, кому его дать.
Наступило молчание, пока мужчина думал, наконец он попросил:
– Благослови меня, сестра.
Керис очень не хотелось протягивать правую руку в привычном жесте благословения, ведь так ее пальцы окажутся слишком далеко от пояса с ножом. Пускай это всего-навсего кухонный нож с коротким лезвием, какой могли носить все мужчины и женщины, но им было можно полоснуть по руке, державшей поводья, и ускакать.