Тут ее осенило.
– Хорошо. Встань на колени.
Мужчина медлил.
– Ты должен принять мое благословение на коленях, – произнесла Керис, повысив голос.
Мужчина медленно опустился на колени, по-прежнему держа в руке хлеб с мясом.
Керис перевела взгляд на его спутника. Мгновение спустя тот сделал то же самое.
Монахиня благословила обоих, пнула Блэкки в бока, и пони резво рванулся с места. Мэйр последовала за нею. Керис обернулась: мужчины неотрывно глядели им вслед.
Довольно долго Керис обдумывала это происшествие. Солнце светило вовсю, и казалось, будто они едут по преисподней. Тут и там поднимался дым, то над леском, то над дотлевавшим амбаром. Постепенно Керис стала замечать, что местность обезлюдела не полностью. На глаза попалась беременная женщина, собиравшая бобы в поле, которое ничуть не пострадало от пламени английских факелов. Из-за почерневших камней усадьбы выглядывали испуганные лица двух детишек. Малочисленные компании мужчин целеустремленно перемещались по опушкам с настороженностью падальщиков. Мужчины Керис беспокоили: они выглядели голодными, а голодные мужчины всегда опасны. Она даже задумалась, стоит ли гнать пони дальше или лучше позаботиться о своей безопасности.
Найти монастыри, где они собирались остановиться на ночлег, тоже оказалось сложнее, чем предполагала Керис. Она не предвидела, что английское войско оставит после себя такие разрушения. Ей думалось, что вокруг найдется достаточно местных крестьян, готовых указать путь. Конечно, и в спокойные времена было бы непросто что-либо узнать у людей, никогда в жизни не бывавших дальше ближайшего рынка, а теперь те, к кому она обращалась, и вовсе отвечали уклончиво, напуганные разоренными окрестностями либо желавшими поживиться.
По солнцу Керис определила, что они едут на восток, а по глубоким рытвинам от колес в глине догадывалась, что пони выбрались на основную здешнюю дорогу. Промежуточной целью была деревня, носившая название Опиталь-де-Сер, по расположенному в ней женскому монастырю. Когда тени начали удлиняться, Керис принялась осматриваться с растущим нетерпением и тревогой в надежде найти хоть кого-то, кто подскажет, куда ехать дальше.
Дети по их приближении в ужасе разбегались, но Керис еще не достигла той степени отчаяния, чтобы обращаться за помощью к оголодавшим мужчинам. Она надеялась встретить какую-нибудь женщину. Но молодых женщин не попадалось вообще, и у Керис зародились нехорошие подозрения относительно их участи после столкновения со свирепыми англичанами. Время от времени она замечала вдалеке одинокие фигуры, собиравшие жатву на избежавших пожара полях, но от дороги удаляться не хотелось.
Наконец под яблоней возле прочного каменного дома монахини увидели сморщенную старуху, которая ела маленькие неспелые яблоки. Старуха выглядела напуганной, и, чтобы не устрашить ее еще сильнее, Керис спешилась. Старуха попыталась спрятать свою жалкую снедь в складках платья, но убежать у нее, похоже, не было сил.
Керис вежливо обратилась к ней:
– Добрый вечер, матушка. Могу я узнать, эта дорога приведет нас в Опиталь-де-Сер?
Старуха подобралась и ответила на удивление внятно. Указав в том направлении, куда двигались монахини, она проговорила:
– Через лес и по холму.
Керис заметила, что у нее нет зубов. Должно быть, тяжело грызть неспелые яблоки одними деснами.
– Далеко? – уточнила она.
– Ой, далеко.
«Для старухи в возрасте все далеко», – с жалостью подумала Керис.
– К ночи доберемся?
– Верхом-то да.
– Спасибо, матушка.
– У меня была дочь. И двое внуков. Одному четырнадцать, другому шестнадцать. Славные мальчики.
– Мне очень жаль это слышать.
– Англичане. Да сгорят они все в аду.
Очевидно, она не поняла, что Керис и Мэйр тоже англичанки. Эта мысль подсказала Керис, что местные не в состоянии определить, откуда тот или иной путник.
– Как звали ваших мальчиков, матушка?
– Жиль и Жан.
– Я буду молиться за души Жиля и Жана.
– У вас есть хлеб?
Керис огляделась, проверяя, нет ли поблизости кого-то еще, но никого не увидела, и кивнула спутнице. Та достала из седельной сумки остатки хлеба и протянула старухе.
Та выхватила его и принялась жевать деснами.
Когда отъехали, Мэйр обронила:
– Если дальше будем раздавать еду, сами начнем голодать.
– Знаю. А как было отказать?
– Мы не сможем исполнить наше поручение, если умрем.
– Мы же все-таки монахини, – строго напомнила Керис, – и должны помогать страждущим, а Господь решит, когда нам умереть.
Мэйр изумилась:
– Ты никогда раньше так не говорила.
– Мой отец ненавидел тех, кто проповедует о морали. Все мы хороши, любил он повторять, когда нам это нужно, но такое благочестие не в счет. А вот когда ужасно хочется сотворить что-нибудь этакое – обогатиться на нечестной сделке, прильнуть к сладким губкам жены соседа или солгать, чтобы выпутаться из неприятностей, – вот тогда и нужно соблюдать правила. Честность подобна мечу, говорил он, ни к чему размахивать им, коли ты не намерен сражаться. Правда, он совсем не разбирался в мечах.
Мэйр помолчала. То ли обдумывала услышанное, то ли просто решила не ввязываться в спор. Керис не стала выяснять.
Всякий раз, вспоминая отца, она остро осознавала, как ей его не хватает. После смерти матери он стал для нее опорой в жизни, всегда был рядом, подставлял плечо, когда она нуждалась в сочувствии, понимании, помощи или дельном совете: он ведь так много знал о том, что происходит на свете. А теперь она, когда по привычке искала у него утешения, бросаясь к нему, всякий раз натыкалась на пустоту.
После леска, упомянутого старухой, дорога пошла вверх. С пригорка они рассмотрели в неглубоком овраге еще одну спаленную деревню, похожую на все остальные; но скопление каменных построек наводило на мысль о небольшом монастыре.
– Скорее всего, это и есть Опиталь-де-Сер, – сказала Керис. – Слава богу!
Чем ближе они подъезжали к обители, тем отчетливее она сознавала, насколько привыкла к монашеской жизни. Спускаясь по склону, она поймала себя на том, что ждет привычного омовения рук, молчаливой трапезы, постели с наступлением темноты и даже сонной утрени в три часа ночи. После всего, что предстало взору сегодня, надежные серые камни манили к себе и сулили спасение. Керис пустила Блэкки рысью.
На дворе обители не было заметно никакого движения, но это не удивляло: в крошечном монастыре на краю деревни вряд ли стоило ожидать сутолоки и суеты, присущей большому аббатству вроде Кингсбриджа. Но все же в это время суток из кухонного очага, над которым готовится вечерняя трапеза, должен был бы виться дымок. Керис начала подмечать и другие зловещие признаки, отчего в сердце поселилась глухая тоска. Ближайшая постройка, смахивавшая на церковь, не имела крыши; окна зияли пустыми рамами – ни ставен, ни стекол. Каменные стены кое-где почернели, словно от огня.
Царила жуткая тишина, которую не нарушали ни колокольный звон, ни крики конюхов или других служек. «Монастырь пуст», – поняла Керис, придерживая своего пони. Обитель сожгли заодно с деревней. Каменные стены уцелели, крыши обвалились, двери и прочее дерево сгорели, а стекла в окнах полопались от жара.
Мэйр, словно не веря своим глазам, спросила:
– Они сожгли женский монастырь?
Керис испытала схожее потрясение. Она не сомневалась, что наступающие войска всегда щадят церкви и монастыри. Говорили, будто это неписаное правило. Командиры якобы немедленно предавали смерти тех, кто дерзал осквернять священное место. Керис верила этим рассказам – до сих пор.
– Вот тебе и рыцарство, – проговорила она.
Монахини спешились и осторожно прошли мимо обгоревших балок и гор мусора к жилым помещениям. Возле кухни Мэйр вскрикнула:
– Боже, что это?
Керис дала очевидный ответ:
– Мертвая монахиня.
На земле лежало нагое тело с остриженными по-монашески волосами. Каким-то образом оно уцелело при пожаре. Женщина погибла с неделю назад. Птицы уже ей выклевали глаза, лицо частично обглодали звери.
Груди были срезаны клинком.
Мэйр изумленно спросила:
– Это сотворили англичане?
– Уж верно не французы.
– Но ведь вместе с нашими воинами сражаются чужестранцы, да? Валлийцы, германцы. Наверное, это они учинили.
– Все воины состоят на службе нашего короля, – угрюмо ответила Керис. – Эдуард привел их сюда. За все, что делают они, ответственность несет монарх.
Монахини не могли оторвать взгляд от жуткого зрелища. Изо рта погибшей выползла мышь. Мэйр взвизгнула и отвернулась.
– Успокойся, – твердо сказала Керис, потом обняла Мэйр и, утешая, погладила по спине. – Давай-ка выбираться отсюда.
Они вернулись к пони. Керис справилась с побуждением похоронить погибшую. Если они задержатся, им придется ночевать среди развалин. Но куда же направиться? Они ведь рассчитывали на ночлег в монастыре.
– Поехали к старухе под яблоней, – решила она. – Дома целее, чем у нее, мы не видели от самого Кана. – Керис с беспокойством поглядела на заходящее солнце: – Если поторопимся, будем там до темноты.
Торопя уставших пони, монахини двинулись в обратный путь. Прямо перед ними солнце быстро опускалось за горизонт. Когда они подъехали к дому под яблоней, на небе угасали последние лучи.
Старуха очень им обрадовалась, рассчитывая, что они снова поделятся едой, и ее надежды оправдались. Поужинали в темноте. Хозяйку звали Жанной. Огня не разводили, однако ночь выдалась теплой, и три женщины свернулись рядышком под одеялами. Не вполне доверяя хозяйке, Керис и Мэйр вцепились в седельные сумки, где хранились их припасы.
Керис долго не могла уснуть. Она радовалась, что им удалось продвинуться так далеко за последние два дня после долгой задержки в Портсмуте. Если найдут епископа Ричарда, тот, без сомнения, заставит Годвина вернуть сестрам украденные деньги. Ричард, конечно, не мыслит довольно широко и по-своему привержен справедливости, как он ее понимает. На суде над Керис приор не сумел добиться нужного ему приговора, сколько ни старался. Монахиня была уверена, что сможет убедить Ричарда написать главе Кингсбриджского аббатства письмо с требованием продать, если понадобится, имущество, но вернуть похищенное золото.