Против полного доспеха от меча проку было мало, но сильный воин верхом на разгоряченном коне – сам по себе оружие, и Ральф кинулся на врага с намерением выбивать чужих воинов из седла. Сейчас он полностью отринул страх: наоборот, впал в ликующий раж, который побуждал прикончить столько врагов, сколько сможет. С началом сражения время словно остановилось, Ральф воспринимал лишь отдельные мгновения. Позже, когда битва закончится, если повезет остаться в живых, он наверняка изумится тому, что солнце садится и прошел целый день. Пока же он наезжал на французов снова и снова, уворачивался от мечей, рубил сам при малейшей возможности и не медлил ни мгновения, ибо любое промедление могло стать роковым.
Потом – минуло несколько минут, а может, несколько часов – он с изумлением понял, что англичан больше не истребляют. Более того, они как будто брали верх и преисполнялись надежд. Ральф вырвался из рукопашной и, тяжело дыша, осмотрелся по сторонам.
Берег усеивали тела, мертвых французов и англичан было поровну, и Ральф осознал всю опрометчивость вражеского набега. Едва рыцари сошлись в схватке, генуэзские арбалетчики прекратили стрелять из опасения попасть в своих, потому враг больше не бил англичан в реке, как уток в пруду. А между тем все новые английские отряды выходили из воды, и лучники, следуя приказу, разбегались влево и вправо, тогда как рыцари и пехотинцы устремлялись на французов, и последние пятились, поскольку их было намного меньше. Ральф прикинул уровень воды в реке. Явно начинался прилив, и те англичане, что еще оставались в воде, отчаянно рвались на берег, не задумываясь о том, какая участь их ожидает.
Пока Ральф переводил дух, французы не устояли. Оттесненные от берега, гонимые вверх по склону, вынужденные сражаться с целым войском, выбиравшимся из реки, они стали отступать. Англичане поднажали, боясь поверить в свою удачу, наступали, и, как часто бывало, отступление удивительно быстро превратилось в повальное бегство, когда каждый сам за себя.
Ральф окинул взглядом устье. Обоз двигался вброд, лошади и волы тянули груженые повозки, а возницы размахивали кнутами, торопясь оказаться на берегу, пока вода не поднялась. На дальнем берегу завязалось еще одно сражение. Верно, подоспели передовые отряды короля Филиппа, завязавшие бой с тылом англичан. Ральфу даже почудилось, что он различает подсвеченные солнцем цвета богемской легкой конницы. Но подкрепление запоздало.
Фицджеральд обмяк в седле, ощутив, что от облегчения лишился сил. Битва завершилась. Вопреки всем раскладам и ожиданиям, англичане вырвались из французской западни.
Сегодня им больше ничто не угрожало.
48
Мэйр и Керис очутились в окрестностях Абвиля 25 августа и немало огорчились, застав у города французское войско. Десятки тысяч пехотинцев и лучников стояли лагерем в полях за городом. Слышалась не только французская речь, с изобилием местных выговоров, но и слова на языках дальних краев – Фландрии, Богемии, Италии, Савойи и Майорки.
Французы и их союзники преследовали Эдуарда, в точности как кингсбриджские монахини. Керис невольно задумалась, суждено ли им опередить вражеское войско в этой погоне.
Когда они, поздно за полдень, миновали городские ворота и вошли в Абвиль, им бросилось в глаза, что на улицах полным-полно знати. Прежде Керис не доводилось видеть, даже в Лондоне, этакого разнообразия дорогих одежд, красивого оружия, затейливой обуви и великолепных лошадей. Казалось, тут собрались все сановники Франции, сколько их ни есть. Владельцы постоялых дворов, пекари, уличные плясуны и шлюхи не ведали устали, угождая благородным гостям. В каждой таверне было не протолкнуться от графов, в каждом доме спали на полу рыцари.
Аббатство Святого Петра присутствовало в списке тех обителей, где Керис и Мэйр предполагали просить пристанища. Но даже будь они по-прежнему в монашеских облачениях, им было бы непросто найти здесь приют: в монастыре остановился король Франции, а его свита заняла все свободные помещения. Потому сестер, что выдавали себя нынче за Кристофа и Мишеля де Лоншан, направили в большую монастырскую церковь, где ночевали на холодном каменном полу несколько сотен королевских оруженосцев, конюших и прочих слуг. Однако маршал, отвечавший за порядок, сказал, что мест нет и здесь и спать придется в полях, как простолюдины.
В северном трансепте располагался лазарет для раненых. На пути наружу Керис задержалась, наблюдая за врачом, который зашивал глубокий порез на щеке громко стонавшего воина. Врач работал быстро и ловко. Когда он закончил, Керис восхитилась вслух:
– Хорошо получилось.
– Спасибо, – ответил врач, покосился на нее и спросил: – А тебе-то откуда знать, парнишка?
Она знала, ибо неоднократно наблюдала за работой Мэтью-цирюльника, но сейчас требовалось поскорее придумать что-то убедительное.
– У нас в Лоншане мой отец был врачом при сьере, – сказала Керис.
– Так ты здесь со своим сьером?
– Его схватили англичане, и госпожа послала нас с братом сторговаться о выкупе.
– Хм-м. Вам бы следовало двинуться прямиком в Лондон. Если ваш сьер еще не там, скоро точно будет. Раз уж вы тут, можете заслужить ночлег, коли поможете мне.
– С радостью.
– Видел, как твой отец промывает раны теплым вином?
Керис могла промыть любую рану даже во сне. Очень скоро они с Мэйр уже занимались тем, что умели лучше всего: ухаживали за больными. Большинство получили ранения накануне, в битве у брода через Сомму. Знатных раненых осматривали в первую очередь, лишь теперь у врача дошли руки до простолюдинов. Трудились без перерывов несколько часов. Длинный летний день, а затем и вечер сменился наконец сумерками, и принесли свечи. Когда все кости были вправлены, раздробленные конечности отрезаны, раны зашиты, врач Мартен повел помощниц в трапезную на ужин.
С ними обращались так, словно они были из королевской свиты, накормили тушеной бараниной с луком. Монахини не пробовали мяса уже неделю. Налили даже неплохого красного вина. Мэйр пила с видимым удовольствием. Керис радовалась случаю восстановить силы, но ей не терпелось продолжить путь и попытаться догнать-таки англичан.
Один рыцарь за их столом спросил:
– Вы сознаете, ребята, что в столовой аббата вон за той дверью ужинают четыре короля и два архиепископа? – Он начал загибать пальцы, перечисляя: – Короли Франции, Богемии, Рима и Майорки и архиепископы Руанский и Санский.
Керис захотелось это увидеть. Она встала и вышла из трапезной через дверь, которая вроде бы вела на кухню. Заметив слуг, тащивших в соседнее помещение заставленные едой подносы, подкралась поближе и заглянула в приоткрытую дверь.
Люди за столом очевидно занимали высокое положение: стол ломился от жареной птицы, огромных говяжьих и бараньих окороков, пышных пудингов и гор засахаренных фруктов. Во главе стола сидел, должно быть, сам король Филипп, мужчина старше пятидесяти, с проседью в светлой бороде.
– Англичане не благородны, – говорил его сосед помоложе, схожий обликом с королем, но раскрасневшийся от возмущения. – Они, как воры, грабят по ночам и потом сбегают.
Мартен из-за плеча Керис пробормотал ей на ухо:
– Это мой господин, Карл, граф Алансонский, брат короля.
Другой голос произнес:
– Не согласен. – Керис сразу поняла, что говорящий слеп, и решила, что это Иоанн, король Богемии. – Бегать англичанам осталось недолго. У них мало съестных припасов, и они утомлены.
– Эдуард желает объединить силы с фламандским войском, что вторглось на северо-восток из Фландрии, – продолжал Карл.
Иоанн покачал головой.
– Сегодня стало известно, что фламандцы тоже отступают. Думаю, Эдуард будет вынужден остановиться и дать бой. На его месте я бы решился на это поскорее, ведь его воины с каждым днем все больше слабеют и утрачивают мужество.
– Значит, мы нагоним их уже завтра! – В голосе Карла прозвучало ликование. – После того, что они учинили в Нормандии, англичане все должны умереть – рыцари, знать, даже Эдуард!
Король Филипп потрепал Карла по руке, призывая успокоиться:
– Гнев нашего брата легко понять. Англичане и вправду натворили гнусных дел. Но помните: когда встречаешь врага, важнее всего забыть о своих разногласиях и распрях и доверять друг другу, по крайней мере на время сражения. Мы превосходим англичан числом и потому должны с ними справиться, но биться нужно вместе, единым войском. Выпьем же за единство.
«Любопытно, – подумала Керис, тихонько отходя от двери. – Выходит, французский король сомневается в готовности своих союзников действовать заодно». Впрочем, главным из подслушанного разговора было то, что скоро, едва ли не завтра, состоится новая битва. Как бы им с Мэйр не угодить в самую гущу сечи.
На пороге трапезной Мартен негромко заметил:
– А твой брат разошелся почище королевского.
Керис поняла, что Мэйр пьяна в стельку. Она вовсю корчила из себя мужчину: сидела, широко расставив ноги и опираясь локтями о стол.
– Святые угодники, отличная еда, но меня от нее чертовски пучит, – изрекла хорошенькая монахиня в мужском наряде. – Простите, парни, за вонь.
Она долила себе вина и сделала большой глоток. Мужчины за столом добродушно рассмеялись: их забавлял вид мальчишки, напившегося первый раз в жизни, и они наверняка припоминали собственный печальный опыт.
Керис взяла Мэйр за руку:
– Пора спать, братишка. Пойдем-ка.
Мэйр не стала упрямиться, но на прощание поведала мужчинам за столом:
– Мой старший брат все равно что старая бабка, но любит меня. Правда, Кристоф?
– Конечно, люблю, Мишель, – ответила Керис, и мужчины вновь рассмеялись.
Мэйр крепко держалась за Керис. Та отвела спутницу в церковь, нашла то место в нефе, где лежали их одеяла, заставила Мэйр лечь и укрыла одеялом.
– Поцелуй меня на ночь, Кристоф.
Керис поцеловала ее в губы.
– Пьянчужка! Давай спи. Завтра выезжаем рано утром.
Сама Керис заснула не сразу. Лежала и думала о том, сколь немилостива к ним судьба. Они почти нагнали английское войско и епископа Ричарда, но в тот же самый миг, когда англичан настигли и французы. От поля сражения нужно держаться подальше. С другой стороны, если плестись позади французов, глядишь, можно и вовсе не добраться до англичан.