Но вот тела поредели и скоро совсем исчезли. Приближаясь к английским укреплениям, Керис ощущала несказанное облегчение. Ради этого мгновения они с Мэйр преодолели сотни миль, прожили две недели лишь попечением Господним и рисковали жизнями. Она почти забыла о причине, погнавшей их в путь, о том, что приор Годвин нагло украл из сестринской сокровищницы сто пятьдесят фунтов. После увиденного кровопролития это казалось не таким уж и важным. Но все же она намеревалась добиться у епископа Ричарда справедливости.
Идти пришлось дольше, чем Керис мнилось, когда она днем смотрела на долину. Не заблудились ли они ненароком? Свернули не в ту сторону, прошли мимо англичан… А вдруг войско осталось позади? Керис прислушалась – десять тысяч человек не могли не издавать звуков, пускай даже почти все уснули, сморенные усталостью, – но туман глушил любые звуки.
Керис убеждала себя, что король Эдуард разместил войско на самом гребне, а потому они рано или поздно натолкнутся на англичан, нужно лишь подняться на вершину. Однако непроглядный мрак действовал угнетающе. Разверзнись под ногами пропасть, они свалятся туда, не успев ничего сообразить.
Проблески рассвета начали придавать туману жемчужный отлив, когда наконец послышался чей-то голос. Керис остановилась. Говорил мужчина, негромко. Мэйр стиснула пальцы спутницы. Раздался второй голос. Керис не могла разобрать, на каком языке говорят, и испугалась, что они с Мэйр ходили по кругу и вернулись к французам.
Все же она пошла на голос, не отнимая руки у Мэйр. Сквозь сероватую пелену тумана стал виден алый свет пламени, и Керис направилась на него. Подойдя ближе, она лучше стала различать голоса и с громадным облегчением поняла, что говорят по-английски. Мгновение спустя проступили фигуры воинов у костра. Одни спали, завернувшись в одеяла, но трое сидели у огня, скрестив ноги, и болтали. Еще один стоял – верно, дозорный – и всматривался в туман, хотя то обстоятельство, что он не заметил их приближения, доказывало бесполезность караула в такую туманную ночь.
Желая привлечь внимание, Керис громко произнесла:
– Да благословит вас Бог, англичане.
Воины вскинулись. Кто-то вскрикнул. Дозорный с опозданием спросил:
– Кто идет?
– Две монахини из Кингсбриджского аббатства, – отозвалась Керис. Мужчины воззрились на нее с суеверным ужасом, и она догадалась, что их с Мэйр приняли за призраков. – Не тревожьтесь, мы из плоти и крови, как и наши пони.
– Вы сказали – из Кингсбриджа? – Один из воинов удивленно привстал. – Я видел вас прежде.
Керис тоже узнала его.
– Лорд Уильям Кастер!
– Я теперь граф Ширинг. Мой отец скончался час назад от ран.
– Да упокоится душа его в мире. Мы пришли к вашему брату, епископу Ричарду, попечению которого вверено наше аббатство.
– Вы опоздали, – ответил Уильям. – Брат тоже погиб.
Позже тем же утром, когда туман рассеялся и поле боя словно превратилось в освещенную солнцем скотобойню, граф Уильям отвел Керис и Мэйр к королю Эдуарду.
Все поражались истории о том, как монахини следовали за английским войском по всей Нормандии, и воины, лишь вчера глядевшие в лицо смерти, изумлялись скитаниям женщин. Уильям сказал Керис, что король захочет выслушать их рассказ из первых уст.
Эдуард III правил уже девятнадцать лет, хотя ему исполнилось всего тридцать три. Высокий, широкоплечий, он был скорее видным собою, нежели привлекательным, а его лицо казалось вылепленным для власти: крупный нос, вздернутые скулы, роскошные длинные волосы, едва начинавшие редеть на высоком лбу. Керис поняла, почему короля называют львом.
Он сидел на табурете перед шатром, в двухцветных чулках по придворному укладу и накидке с фестонами. Ни доспехов, ни оружия: французы бежали, а выслеживать и добивать нерасторопных мстительно отправили особый отряд. Короля окружала горстка баронов.
Повествуя о том, как они с Мэйр искали пропитание и кров в опустошенной Нормандии, Керис думала, не воспримет ли король упоминание о пережитых ими испытаниях как упрек. Однако было не похоже, чтобы он принимал вину за человеческие страдания на себя. Эдуард явно получал от рассказа о скитаниях сестер удовольствие, как если бы слушал храбреца, пережившего кораблекрушение.
Под конец Керис упомянула об огорчении, постигшем ее после всех перенесенных тягот, при известии о гибели епископа Ричарда, с которым женский монастырь связывал свои надежды на справедливость.
– Прошу ваше величество повелеть аббату Кингсбриджа вернуть сестрам украденные деньги.
Эдуард печально улыбнулся.
– Ты храбрая женщина, сестра, но ничего не смыслишь в государственных делах, – снисходительно проговорил он. – Король не может вмешиваться в церковные распри. Иначе возмущенные епископы примутся ломать наши двери.
«Может, и так, – подумала Керис, – однако ничто не мешает королю вмешиваться в церковные дела, когда это нужно ему самому». Вслух она ничего не сказала.
– Это лишь повредит вашему делу, – продолжал король. – Церковь придет в такую ярость, что все клирики восстанут против нас, невзирая ни на какие заслуги нашего правления.
«Может, в этом что-то есть, – сказала себе Керис, – но все же король далеко не так беспомощен, как желает показаться».
– Я уверена, вы не забудете обманутых монахинь Кингсбриджа. Прошу вас, когда будете назначать нового епископа, поведать ему нашу историю.
– Разумеется, – ответил король, но Керис показалось, что он уже ее забыл.
Беседа вроде бы закончилась, но тут заговорил граф Уильям.
– Ваше величество, теперь, когда после кончины моего отца вы милостиво оделили меня графским титулом, следует решить, кто будет лордом Кастером.
– Ах да. Наш сын принц Уэльский предлагает сэра Ральфа Фицджеральда, который за спасение его жизни был вчера возведен в рыцарское достоинство.
– О нет, – пробормотала Керис.
Уильям, в отличие от короля, ее расслышал – и очевидно разделял ее негодование.
– Человека, который разбойничал, грабил и насиловал и был помилован, лишь вступив в войско вашего величества?
На короля перечень преступлений Ральфа произвел совсем не то впечатление, какого ожидала Керис.
– Он сражался за нас семь лет и заслуживает поощрения.
– Воистину так, – миролюбиво ответил Уильям. – Однако, учитывая его прошлые преступления, я бы хотел, чтобы он год-другой пожил законопослушным подданным, прежде чем стать дворянином.
– Что ж, вы теперь его господин, вам за ним и приглядывать, – произнес Эдуард. – Мы не желаем вознаграждать его против вашей воли. Однако принцу хотелось бы как-то отблагодарить его. – Король поразмыслил: – Нет ли у вас кузины, вступившей в брачный возраст?
– Есть, – ответил Уильям. – Матильда. Мы зовем ее Тилли.
Керис помнила Тилли – та училась в монастырской школе.
– Вот и славно. Она была под опекой вашего отца Роланда. Ее отец владел тремя деревнями под Ширингом.
– У вашего величества прекрасная память.
– Выдайте Матильду замуж за Ральфа и передайте ему деревни ее отца.
Керис обомлела от ужаса.
– Но девочке всего двенадцать лет! – вырвалось у нее.
– Молчите! – велел Уильям.
Эдуард холодно посмотрел на нее:
– Знать быстро взрослеет, сестра. Когда я женился на королеве Филиппе, ей было четырнадцать.
Керис знала, что ей следует промолчать, но не могла сдержаться. Тилли была бы всего на четыре года старше ее дочери, оставь она ребенка Мерфина.
– Между двенадцатью и четырнадцатью годами большая разница, – ляпнула она в отчаянии.
Взор правителя вымораживал.
– В присутствии короля подданные высказывают свое мнение, только если их спрашивают. А король почти никогда не спрашивает мнения женщин.
Керис поняла, что допустила ошибку, но этому браку она противилась не столько из-за возраста Тилли, сколько из-за Ральфа.
– Я знаю эту девочку. Ее нельзя выдавать замуж за негодяя Ральфа.
Мэйр испуганно прошептала:
– Керис, не забывай, с кем говоришь!
Эдуард посмотрел на Уильяма:
– Уведите ее, Ширинг, пока она не наговорила такого, чего нельзя будет исправить.
Граф крепко взял Керис за локоть и отвел подальше от короля. За ними пошла Мэйр. Между тем король изрек:
– Теперь я догадываюсь, как она уцелела в Нормандии. Должно быть, запугала всех местных жителей.
Бароны дружно рассмеялись.
– Вы с ума сошли! – прошипел Уильям.
– Вы так считаете? – Король уже не мог их слышать, и Керис повысила голос: – За последние шесть недель король погубил тысячи мужчин, женщин и детей, сжег их урожай и дома. Я же лишь попыталась спасти двенадцатилетнюю девочку, которую собираются выдать замуж за убийцу. Теперь скажите мне, лорд Уильям, кто из нас сошел с ума?
51
Год 1347-й для Уигли выдался неурожайным. Крестьяне поступили так, как поступали всегда в подобных случаях: стали меньше есть, откладывали на потом приобретение шапок и поясов, спали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Старая вдова Губертс умерла раньше, чем ждали; Джейни Джонс свел в могилу кашель, с которым она бы справилась в более сытный год; новорожденный младенец Джоаны Дэвидс, который в иных обстоятельствах наверняка бы выкарабкался, не дожил до своего первого дня рождения.
Гвенда с тревогой посматривала на своих сыновей. Восьмилетний Сэм для своего возраста был крупным и сильным; люди говорили, что телом он пошел в Вулфрика, но Гвенда знала, что на самом деле мальчик похож на своего настоящего отца, Ральфа Фицджеральда. Однако даже Сэм заметно отощал к декабрю. Дэвиду, которого назвали в честь брата Вулфрика, погибшего при крушении старого моста, стукнуло шесть. Невысокий и смуглый, он походил на Гвенду, и его недостаток еды ослабил настолько, что он прохворал всю осень, страдая то от простуды, то от сыпи, то от кашля.
Но все-таки Гвенда взяла сыновей с собой, когда они с Вулфриком пошли сеять озимую пшеницу на земле Перкина. Задувал пронизывающий студеный ветер. Гвенда бросала семена в борозды, а Сэм и Дэвид гоняли наглых птиц, пытавшихся склевать зерно прежде, чем Вулфрик успеет перевернуть пласт земли. Мальчишки бегали, прыгали и громко кричали, а Гвенда все дивилась, что эти два полноценных человеческих существа явились на свет и