з ее тела. Они превратили охоту птиц в своего рода состязание, мерились, кто прогонит больше, и она восхищалась чудом их воображения. Плоть от ее плоти, теперь они мыслили самостоятельно, и она не ведала их мыслей.
На ноги мальчишек, носившихся по полю, налипла грязь. По краю большого поля бежал быстрый ручей, на дальнем берегу которого стояла сукновальня, девять лет назад возведенная Мерфином. Глухой стук деревянных штоков сопровождал Гвенду и Вулфрика. На сукновальне трудились два брата-чудака, Илай и Джек, оба неженатые и безземельные, а в подмастерьях у них ходил их же племянник. Они единственные во всей деревне не страдали из-за скудного урожая: Марк-ткач всю зиму платил им столько же, сколько раньше.
День был по-зимнему коротким. Гвенда и ее близкие закончили сеять, когда серое небо начало темнеть, а лес неподалеку окутался сумерками, будто туманом. Все устали.
Осталось еще полмешка неизрасходованного зерна, и его отнесли обратно. У дома Перкина увидели хозяина, шедшего навстречу: он шагал за повозкой, а его дочь Аннет ехала на облучке. Они возвращались из Кингсбриджа, куда ездили продавать последние яблоки и груши из своего сада.
Аннет сохранила девичью фигуру, хотя ей уже исполнилось двадцать девять и она успела родить. Она притягивала к себе взгляды чуть коротковатым платьем и очаровательным мнимым беспорядком на голове. «Выглядит как дура», – подумала Гвенда. Ее мнение разделяли все женщины в деревне, но ни один мужчина не был готов с этим согласиться.
Гвенда изумилась тому, что повозка полна плодов:
– Что случилось?
Перкин угрюмо сплюнул.
– В Кингсбридже такая же трудная зима, как и у нас, – ответил он. – У горожан нет денег на яблоки. Придется делать сидр.
Плохие новости. Гвенда ни разу не видела, чтобы Перкин возвращался из города с таким количеством непроданного товара.
Аннет, судя по всему, было все равно. Она протянула руку, и Вулфрик помог ей сойти с повозки. Она якобы случайно оступилась – и навалилась на него, оперлась рукой на его грудь. «Ой!» – воскликнула она и улыбнулась. Вулфрик лучился от удовольствия.
«Слепой ты болван», – подумала Гвенда.
Зашли в дом. Перкин сел за стол, жена Пег поставила перед ним миску похлебки. Перкин отрезал себе толстый ломоть хлеба. Затем Пег подала еду остальным членам семьи – Аннет, ее мужу Билли Говарду, своему сыну Робу и его жене. Немного похлебки досталось четырехлетней Амабель, дочери Аннет, и двум мальчишкам Роба. Потом Пег позвала к столу Вулфрика с семьей.
Гвенда щедро зачерпнула из миски. Похлебка Пег была гуще той, какую варила она сама: Пег клала в варево черствый хлеб, а в доме Гвенды хлеб черстветь не успевал. Еще семейство Перкина пропустило по кружке эля, но Гвенде и Вулфрику не предложили: в трудные времена радушие не переходило определенной черты.
Перкин обыкновенно перешучивался с покупателями, но дома вел себя хмуро, и потому настроение под его кровом всегда было довольно смурным. Он коротко поведал о бесплодной поездке на кингсбриджский рынок. День не задался у большинства продавцов. Относительно бойко шли дела лишь у тех, кто торговал самым необходимым – зерном, мясом и солью. Никто и не думал приобретать ныне знаменитое кингсбриджское алое сукно.
Пегги зажгла лампу. Гвенде хотелось домой, но они с Вулфриком ждали оплаты. Мальчишки начали озорничать, бегать вокруг стола, натыкаясь на взрослых.
– Им пора спать, – проговорила Гвенда, пускай для сна было еще рановато.
Вулфрик устал ждать:
– Выдай нам денег, Перкин, и мы пойдем.
– У меня нет денег, – ответил хозяин.
Гвенда ошарашенно уставилась на него. За девять лет, что они с Вулфриком трудились на Перкина, тот никогда не говорил ничего подобного.
– Нам нужны деньги, – сказал Вулфрик. – На еду.
– Ты только что поел, разве нет?
– Мы работаем за деньги, а не за похлебку! – вскинулась Гвенда.
– Повторяю, у меня нет денег. Я поехал с яблоками на рынок, их никто не купил, и теперь у меня яблок больше, чем мы можем съесть, но денег нет.
Потрясенная, Гвенда не знала, что сказать. Ей никогда не приходило в голову, что Перкин может просто не заплатить им за труд. Она ощутила укол страха при мысли, что поделать тут ничего нельзя.
Вулфрик озадаченно спросил:
– Как же быть? Нам что, идти на Долгое поле и выкапывать семена обратно?
– Я буду должен вам за эту неделю, – ответил Перкин. – Заплачу, когда дела наладятся.
– А следующая неделя?
– На следующей неделе денег тоже не будет. По-твоему, откуда они возьмутся?
– Пойдем к Марку-ткачу, – решила Гвенда. – Может, он возьмет нас на сукновальню.
Перкин покачал головой:
– Я говорил с ним вчера в Кингсбридже: спрашивал, не наймет ли он вас. Марк отказался – дескать, сукно нынче не продается. Он сохранит Илая с Джеком и подмастерье заодно с запасом готового сукна до лучшей поры, но лишние рты ему сейчас ни к чему.
Вулфрик растерялся:
– Как же нам прокормиться? И как ты будешь пахать весной?
– Можете работать за еду, – предложил Перкин.
Вулфрик поглядел на Гвенду. Та подавила возмущенный ответ. Ее семья угодила в беду, и ни к чему ни с кем ссориться. Она быстро прикинула, что выбор небогатый: либо кормиться, либо умереть с голода.
– Мы будем работать за еду, а ты будешь должен нам деньги.
Перкин опять покачал головой:
– Звучит честно…
– Еще бы не честно!
– Ладно, это честно, но я не могу себе такого позволить. Не знаю, когда у меня появятся деньги. Того и гляди, задолжаю вам к Духову дню целый фунт! Работайте за еду или уходите.
– Тебе придется кормить всех четверых.
– Да.
– Но работать будет только Вулфрик.
– Ну, не знаю…
– Семье нужно больше, чем просто еда. Детям подавай одежку, мужчине башмаки. Если ты не можешь мне платить, придется искать другой способ все это раздобыть.
– Что ты намерена делать?
– Не знаю. – Гвенда помолчала. Она понятия не имела, как справиться с неожиданной напастью, но постаралась прогнать страх. – Потолкую с отцом, узнаю, как он выживает.
– На твоем месте я бы не стала с ним связываться, – вмешалась Пег. – Джоби пошлет тебя воровать.
Гвенда оскорбилась. С какой стати Пег перед нею чванится? Джоби никогда не нанимал людей для того, чтобы в конце недели сказать им, что денег нет. Но она проглотила обиду и негромко проговорила:
– Он кормил меня восемнадцать зим, пускай и продал, в конце концов, разбойникам.
Пег опустила голову и внезапно принялась собирать миски со стола.
Вулфрик проворчал:
– Ну, мы пойдем.
Гвенда не пошевелилась. Все, что возможно, следует выторговывать сейчас. Стоит им уйти, Перкин сочтет, что сделка заключена, и условия уже будет не изменить. Гвенда усиленно размышляла. Ей вспомнилось, что Пег налила эля только родичам.
– Мы не согласны работать за соленую рыбу и разбавленное пиво. Ты станешь кормить нас тем же, чем питается твоя семья: мясом, хлебом, элем – тем, что будет на столе.
Пег негодующе фыркнула. Похоже, она замышляла именно то, чего Гвенда опасалась.
– Это если хочешь, чтобы Вулфрик делал столько же, сколько вы с Робом, – добавила Гвенда. Всем было известно, что Вулфрик успевал больше Роба и делал в два раза больше, чем Перкин.
– Ладно, – согласился хозяин.
– Это соглашение временное. Как только у тебя появятся деньги, ты начнешь нам платить по-прежнему – пенни в день каждому.
– Да.
Наступило короткое молчание. Вулфрик спросил:
– Ну все, что ли?
– Думаю, да, – ответила Гвенда. – Пожми руку Перкину в знак заключения сделки.
Мужчины обменялись рукопожатиями.
Забрав детей, Гвенда и Вулфрик ушли. Снаружи стало совсем темно. Звезды прятались за тучами, пришлось брести на свет, что пробивался в щели ставней и дверей в соседских домах. К счастью, они шли этой дорогой уже в который раз.
Пока Гвенда укладывала мальчиков, Вулфрик зажег лампу и развел огонь в очаге. Наверху имелись полноценные спальни – семья все еще жила в большом доме родителей Вулфрика, – но спали все на кухне, где было теплее.
Гвенда изводила себя, накидывая на сыновей одеяла и придвигая мальчишек к огню. Она выросла с решимостью жить по-другому, нежели ее мать, избавиться от бесконечных забот и нужды; она стремилась к независимости, желала обрести пятачок своей земли, работящего мужа и справедливого лорда. Вулфрик отчаянно хотел вернуть себе надел отца. Но ничего, увы, не сбылось. Сама Гвенда осталась нищенкой, ее муж был безземельным батраком, которому наниматель не мог платить даже пенни в день. «В точности, как у матери», – подумалось Гвенде. На душе было слишком горько, чтобы плакать.
Вулфрик взял с полки глиняную бутылку и налил себе эля в деревянную кружку.
– Давай напивайся впрок, – кисло проговорила Гвенда. – Теперь тебе долго эля не видать.
Вулфрик пустился размышлять вслух:
– Странно, что у Перкина нет денег. Он ведь главный богач в деревне, не считая старосты Нейта.
– Да есть у него деньги. Под очагом он прячет кувшин серебряных пенни. Я видела.
– Тогда почему он нам не заплатил?
– Не хочет расставаться со сбережениями.
Вулфрик оторопел.
– То есть он смог бы заплатить нам, если бы захотел?
– Конечно.
– Тогда почему я согласился работать за еду?
Гвенда досадливо хмыкнула: «Как же медленно он соображает!»
– Потому что иначе ты вообще остался бы без работы.
Вулфрик явно решил, что их обманули.
– Нужно было настоять на оплате.
– Почему же ты не настоял?
– Я не знал о припрятанном кувшине.
– Господи, неужто ты возомнил, будто такой богач, как Перкин, обеднел, не сумев распродать телегу яблок? Он ведь крупнейший держатель земли в Уигли вот уже десять лет, с тех пор как прибрал надел твоего отца. Еще бы у него не было сбережений!
– Уж понятно.
Пока Вулфрик допивал эль, Гвенда смотрела в огонь. Потом отправились спать. Он обнял ее, она положила голову ему на грудь, иной близости не хотелось. Она злилась. Твердила себе, что не надо валить все на мужа, виноват-то Перкин, не Вулфрик. Но злилась она все-таки на Вулфрика, злилась до бешенства. Когда муж уснул, Гвенда вдруг поняла, что злится вовсе не из-за денег. Такие беды порою постигали каждого, это как непогода или заплесневевший ячмень.