Немного погодя Мария принесла ему суп и хлеб.
– Какой сегодня день?
– Вторник.
– Сколько я пробыл в постели?
– Две недели. Вы очень сильно болели.
Оставалось лишь гадать, почему он выжил. Некоторые люди вообще не заражались, как если бы они обладали какой-то естественной защитой, но почти все заболевшие умирали. Немногим счастливцам, умудрившимся выздороветь, везло вдвойне: никто из них не заболевал повторно.
Поев, Мерфин ощутил прилив сил. Прежняя жизнь закончилась, нужно все начинать заново. Его посетило подозрение, что в бреду он думал именно об этом, но обрывки воспоминаний опять ускользнули.
Сперва нужно выяснить, кто выжил из членов семьи.
Он отнес тарелки на кухню, где Мария кормила Лоллу хлебом, смоченным в козьем молоке, и спросил:
– Что с родителями Сильвии? Они живы?
– Не знаю. Ничего о них не слышала. Я выхожу из дома только купить еду.
– Нужно выяснить.
Мерфин оделся и спустился вниз. Первый этаж дома занимала мастерская, на заднем дворе хранились запасы дерева и камня. Никто не трудился, все прятались внутри – или где-то в городе.
Он вышел на улицу. Дома вокруг были в основном каменными, а некоторые выглядели настоящими дворцами, не сравнить с кингсбриджскими. Богатейший житель Кингсбриджа, Эдмунд-суконщик, проживал в деревянном доме. Во Флоренции в таких жили бедняки.
Улица пустовала. Никогда прежде он не видел ее настолько безлюдной, даже ночью. Ему стало жутко. Сколько же людей погибло? Треть города? Половина? Может, их призраки еще бродят по Флоренции, прячась по темным углам и завистливо посматривая на тех, кому посчастливилось выжить?
Дом Кристи стоял на следующей улице. Тесть Мерфина Алессандро Кристи стал его первым и лучшим другом во Флоренции. В свое время он учился вместе с Буонавентурой Кароли. Именно он дал Мерфину первый заказ – возвести простое складское помещение. Этот человек приходился Лолле дедом.
Деревянная дверь pagaletto Алессандро оказалась заперта. Это было необычно. Мерфин постучал и стал ждать. Какое-то время спустя ему открыла Елизавета, невысокая полная женщина, служившая у Аллесандро прачкой. Она ошарашенно воззрилась на него и воскликнула:
– Вы живы!
– Здравствуй, Бетта. Рад, что ты тоже жива.
Прачка отвернулась и крикнула в глубь дома:
– Это английский лорд!
Мерфин много раз говорил, что он не лорд, но слуги не верили.
Он вошел в дом.
– Алессандро? – окликнул он.
Прачка покачала головой и залилась слезами.
– А хозяйка?
– Оба мертвы.
Лестница вела от входной двери наверх, на главный этаж. Мерфин стал медленно подниматься, не переставая дивиться собственной слабости. В парадном зале он присел перевести дух. Алессандро был богат, зал изобиловал шпалерами и картинами, драгоценными украшениями и книгами.
– Кто-нибудь выжил? – спросил Мерфин у Елизаветы.
– Только Лена и ее дети.
Лена была наложницей Алессандро. Среди флорентийских богачей такое было не то чтобы распространено, но никто этому не удивлялся. Она родилась где-то в Азии и прижила от Алессандро двух маленьких детей, мальчика и девочку. Тот относился к ним, как к своим законным отпрыскам. Сильвия ворчала даже, что отец привязан к малышам больше, чем к ней и ее брату. Утонченные флорентийцы воспринимали подобное не столько как скандал, сколько как простительную причуду.
– А синьор Джанни? – осведомился Мерфин, имея в виду брата Сильвии.
– Умер. Его жена тоже. Их ребенок у меня.
– Господи Боже.
Бетта неуверенно спросила:
– А ваша семья, лорд?
– Жена умерла.
– Мне очень жаль.
– Но Лолла жива.
– Слава Всевышнему!
– Мария приглядывает за нею.
– Она хорошая женщина. Принести вам что-нибудь выпить?
Мерфин кивнул, и прачка ушла.
К нему выбежали дети Лены, темноглазый мальчик семи лет, похожий на Алессандро, и хорошенькая четырехлетняя девчушка с азиатскими глазами матери. Затем вошла сама Лена: красавица чуть старше двадцати, с золотистой кожей и высокими скулами, – подала серебряный кубок с темно-красным тосканским вином и блюдо с миндалем и маслинами, а потом спросила:
– Вы переедете сюда, лорд?
Мерфин изумился:
– Вряд ли. Зачем?
– Дом теперь ваш. – Лена описала рукою круг, как бы обнимая богатства семейства Кристи. – Это все теперь ваше.
Он внезапно понял, что наложница права. Он остался единственным выжившим взрослым родственником Алессандро Кристи, тем самым сделался наследником, а кроме того, опекуном троих детей, не считая Лоллы.
– Все, – повторила Лена, глядя ему в глаза.
Он не отвел взгляд, сообразив, что она предлагает ему себя.
Следовало все взвесить. Дом красив. Дети Лены здесь выросли, Лолла к нему привыкла, как и малыш покойного Джанни. Да, детям будет здесь хорошо. Сам он унаследовал столько денег, что ему не нужно трудиться до конца своих дней. Лена же умная и опытная женщина, и Мерфину не составило труда вообразить, какие наслаждения она способна подарить.
Будто прочитав эти мысли, Лена взяла его руку и прижала к своей груди, мягкой и теплой под тонким одеянием.
Но ему хотелось не этого. Он поднес ее руку к губам и поцеловал пальцы.
– Я позабочусь о тебе и твоих детях. Не беспокойся.
– Спасибо, лорд, – ответила Лена.
Она выглядела разочарованной, и что-то в ее взгляде подсказало Мерфину, что наложница руководствовалась не только практическими соображениями. Она искренне надеялась, что англичанин станет не просто ее новым хозяином. Но в том-то отчасти и заключалась загвоздка: Мерфин не представлял себе близости с женщиной, которая является его собственностью, – в этом было нечто, отвратительное до тошноты.
Он пригубил вино, и ему стало лучше. Если его не привлекает жизнь в роскоши и чувственных удовольствиях, тогда что же остается? Его новая семья погибла почти целиком, не считая Лоллы. Да, есть работа. Во Флоренции он вел сразу три строительства и не хотел бросать любимое дело. Не для того он пережил «большую смерть», чтобы лодырничать. Вспомнились юношеские мечты построить самое высокое здание в Англии. Он вернется к ним. Оправится от смерти Сильвии, принявшись за новый труд.
Мерфин встал, собираясь уходить. Лена обвила его руками.
– Спасибо. Спасибо, что обещали позаботиться о моих детях.
Он погладил красавицу по спине.
– Это дети Алессандро. – Во Флоренции дети рабов не признавались рабами. – Когда вырастут, они не будут ни в чем нуждаться.
Мерфин мягко отвел руки Лены и пошел к лестнице.
Все дома стояли с запертыми дверьми и наглухо закрытыми ставнями. Кое-где на крыльце виднелись завернутые в холстину человеческие тела. Иногда попадались и живые, преимущественно немногочисленные бедняки. Безлюдье нагоняло тоску. Флоренция была величайшим городом христианского мира, шумным торговым поселением, где каждый день производили тысячи ярдов тонкого сукна, рынком, где по письму из Антверпена или по слову какого-нибудь князя выплачивались огромные суммы. Тихие и пустынные улицы вызывали в воображении раненую лошадь, которая упала и не может подняться, потому что силы ее вдруг оставили. Мерфин не встретил никого из привычного круга общения: наверное, все сидели по домам – разумеется, те, кто выжил.
Он прошел на ближнюю площадь, в старый римский квартал, где строил фонтан по заказу городского совета. Мерфин придумал сложную систему подачи воды, которая позволяла не тратить эту воду впустую долгими и засушливыми летними месяцами.
Едва ступив на площадь, он заметил, что на стройке никого нет и работы не ведутся. Еще до того, как он заболел, успели провести подземные трубы и положить первый ярус каменной кладки для ступенчатой ограды водоема. Однако пыль и запустение подсказывали, что работа стоит не первый день. Хуже того, горка строительного раствора на деревянных носилках превратилась в плотный ком; когда Мерфин пнул его ногой, взвилась пыль. На земле валялись кое-какие инструменты, что было вообще неслыханно. Чудо, что их не украли.
Фонтан обещал получиться великолепным. В мастерской Мерфина лучший флорентийский резчик по камню ваял главную фигуру. Увы, это было две недели назад. До чего же грустно, что дело встало. Неужели поумирали все работники? Может, они просто ждут, когда поправится мастер?
Этот фонтан был самым малым из трех его строительств, хотя весьма важным. Мерфин ушел с площади и направился на север. Его терзало беспокойство. До сих пор он не встретил никого сведущего, кто мог бы рассказать ему, что происходит. Сохранился ли городской совет? Хворь усугубилась или худшее позади? Как обстоят дела в остальной Италии?
«Будем выяснять по очереди», – говорил он себе.
Мерфин строил дом старшему брату Буонавентуры, Гульельмо Кароли; это был настоящий палаццо, высокий, с двумя фасадами и огромной лестницей, что превосходила шириной иные городские улицы. Первый этаж уже возвели. Нижний ярус фасада чуть выступал вперед под углом, точно укрепление, но выше начинались изящные стрельчатые арки двустворчатых окон в обрамлении трилистников. Здание говорило всем и каждому, что в нем проживают люди могущественные и просвещенные, чего и хотело семейство Кароли.
Для постройки второго этажа установили леса, но на них никто не работал, хотя там следовало находиться пяти каменотесам. Единственной живой душой на площадке был пожилой сторож, живший в деревянной лачуге по соседству. Он жарил цыпленка на костре, соорудив себе очаг из дорогостоящего мрамора.
– Где все? – резко спросил Мерфин.
Сторож вскочил.
– Синьор Кароли умер, а его сын Агостино не может платить рабочим, вот они все и ушли, те, кто еще не умер.
Это был сильный удар. Семейство Кароли считалось одним из самых богатых во Флоренции. Если даже они не могут платить строителям, значит, положение крайне серьезное.
– Так Агостино жив?
– Да, мастер, я видел его сегодня утром.
Мерфин был знаком с молодым Агостино. Тот не мог состязаться в смекалке со своим отцом или дядей Буонавентурой, зато был чрезвычайно осторожен. Он не станет возобновлять строительство, покуда не уверится, что семейство оправилось от последствий охватившей город болезни.