Мерфин медленно двинулся к госпиталю. Соборная лужайка была тихой и безлюдной: сегодня не рыночный день. Вновь накатили сомнения и дурные предчувствия. Теперь Керис могла появиться в любой миг. Длинное помещение госпиталя выглядело светлее, чем раньше, пахло внутри свежее, чем он помнил, и все было тщательно прибрано. На тюфяках на полу лежали несколько человек, в основном старики. У алтаря молодая послушница громко читала псалмы. Мерфин решил подождать, когда она дочитает. От волнения ему чудилось, будто его самочувствие хуже, чем у здешних больных. Он проехал тысячу миль – не напрасно ли?
Наконец послушница в последний раз произнесла «аминь» и обернулась. Ее лицо было незнакомым.
Она приблизилась и вежливо поздоровалась:
– Да благословит тебя Господь, странник.
Мерфин глубоко вздохнул:
– Я хотел бы повидать сестру Керис.
Собрания монахинь проходили теперь в трапезной. Раньше монахини вместе с братьями пользовались изящным восьмиугольным зданием капитула к северо-востоку от собора. К сожалению, недоверие между братьями и сестрами усугублялось, и, не желая рисковать тем, что их могут подслушать, монахини собирались в длинной комнате с голыми стенами, где вкушали пищу.
Сестры, занимавшие различные должности, сидели за столом. На почетном месте в середине восседала мать Сесилия. У нее больше не было помощницы. Наталия умерла несколько недель назад в возрасте пятидесяти семи лет, а преемницу настоятельница пока не назначила. Справа от нее сидели казначей Бет и матрикуларий Элизабет Клерк, слева – сестра-келарь Маргарита и смотрительница госпиталя Керис. Три десятка монахинь расселись на скамьях лицом к старшим.
После молитв и чтения Писания мать Сесилия объявила:
– Мы получили письмо от нашего лорда епископа в ответ на жалобу относительно кражи, учиненной приором Годвином.
Сестры зашептались. Этого ответа ждали долго. Король Эдуард почти целый год после гибели Ричарда не назначал епископа. Граф Уильям ратовал за деятельного помощника графа Роланда, отца Джерома, но король в конечном счете выбрал графа Анри Монского, родича королевы из Эно, что в северной Франции. Епископ Анри прибыл в Англию для поставления, затем отправился в Рим за утверждением от папы, вернулся, обосновался в своем дворце в Ширинге и лишь тогда ответил Сесилии.
– Епископ не намерен принимать никаких мер: пишет, что кража имела место при епископе Ричарде, а прошлое следует оставить в прошлом.
Сестры ахнули. Они терпеливо ждали, уверенные, что в конце концов справедливость восторжествует. Это решение их потрясло.
Керис уже видела письмо и удивилась куда меньше, чем остальные монахини. Понятно, что новый епископ не хочет начинать свое служение ссорой с приором Кингсбриджа. Из текста письма следовало, что Анри намерен искать выгоду, а не отстаивать принципы. В этом отношении он мало чем отличался от большинства мужчин, преуспевавших на ниве служения Церкви.
Но пусть Керис и не удивилась, но все-таки расстроилась. Решение означало, что в ближайшем будущем ей придется забыть о своей мечте построить новый госпиталь. Она убеждала себя не горевать: аббатство сотни лет существовало без такой роскоши и, конечно же, просуществует еще лет десять или больше. С другой стороны, она не могла не злиться, видя, сколь стремительно распространяются заболевания вроде того, что Молдвин-кухарь завез на шерстяную ярмарку в позапрошлом году. Никто в точности не понимал, как передаются хвори – от взгляда ли больного, от прикосновения к нему или просто от нахождения в одном с ним помещении, – но не было никаких сомнений, что многие болезни переходят от жертвы к жертве, и причина здесь в телесной близости с больным. Однако временно придется расстаться с мечтой.
Сестры возмущенно зароптали. Мэйр громко бросила:
– Монахи будут ликовать.
«Она права», – подумала Керис. Годвин и Филемон после явной кражи вышли сухими из воды. Они наперебой твердили, что использование братьями денег сестер не является воровством, так как все делается во славу Божью, а теперь сочтут, что епископ их поддержал. Жестокое поражение, особенно для Керис и Мэйр.
Но мать Сесилия не собиралась тратить время на бесплодные сожаления, поэтому признала:
– Это не ваша вина, а, пожалуй, моя. Мы оказались слишком доверчивыми.
«Может, ты и доверяла Годвину, но я-то нет», – мысленно возразила Керис, однако промолчала. Ей хотелось услышать, что Сесилия скажет дальше. Настоятельница вроде бы собиралась провести новые назначения, однако никто не догадывался, какие именно.
– В будущем мы должны быть осторожнее. Нужно построить собственную сокровищницу, куда монахам доступа не будет. Надеюсь, они вообще не узнают о ее местоположении. Сестра Бет, которую мы благодарим за многолетнюю и верную службу, отныне не казначей, ее место займет сестра Элизабет – я полностью ей доверяю.
Керис попыталась скрыть отвращение. Девять лет назад Элизабет на суде назвала ее ведьмой. Сесилия простила сестру, но Керис знала, что сама не простит никогда. Однако это была не единственная причина. Озлобленная и нечестная, Элизабет легко поддавалась чувствам и позволяла тем влиять на свои суждения. На таких, как она, нельзя полагаться: они принимают решения, опираясь на свои предубеждения.
Настоятельница продолжала:
– Сестра Маргарита просила освободить ее от прежних обязанностей. Ее место займет сестра Керис.
Керис еще больше расстроилась, так как надеялась стать помощницей настоятельницы. Она попыталась улыбнуться, показать, что рада, но это оказалось непросто. Похоже, Сесилия вообще не намерена назначать себе помощницу. Теперь у нее целых две подчиненных по хозяйству – Керис и Элизабет, вот пусть и повоюют. Она поймала взгляд Элизабет, в котором светилась почти неприкрытая ненависть.
– Сестра Мэйр под руководством сестры Керис будет смотрительницей госпиталя.
Мэйр просияла от удовольствия, обрадовавшись назначению, а еще больше тому, что над ней встанет Керис. Самой Керис это решение тоже пришлось по душе. Мэйр разделяла ее одержимость чистотой и не верила в целительную силу кровопусканий.
Не получив желаемого, Керис постаралась все же изобразить довольство, когда пошли более мелкие назначения. После собрания она подошла к Сесилии и поблагодарила настоятельницу.
– Не думай, что мне было легко, – сказала Сесилия. – У Элизабет есть голова на плечах и решительность, она постоянна в том, в чем ты склонна колебаться. Но ты наделена воображением и добиваешься от каждого всего, на что тот способен. Мне нужны вы обе.
Керис не могла спорить с доводами настоятельницы. «Сесилия действительно хорошо меня знает, – печально подумала она. – Лучше всех на свете, после смерти отца и отъезда Мерфина». Сердце захлестнула волна признательности. Сесилия походила на курицу-наседку, что неустанно заботит о своих птенцах.
– Я сделаю все, чтобы оправдать ваши ожидания, – пообещала Керис и вышла из трапезной.
Нужно было проведать Старушку Юлию. Сколько бы она ни гоняла молодых монахинь, никто не ухаживал за Юлианой так, как сама Керис. Все словно считали, что беспомощная старуха не нуждается в удобстве. Лишь Керис следила за тем, чтобы у старой монахини нашлось одеяло в холода, питье, когда ей хочется пить, и чтобы ее своевременно провожали в отхожее место. Керис, решив сделать горячий настой, обычно бодривший Юлиану, прошла в аптеку и поставила на огонь маленький ковшик воды.
Вошла Мэйр и закрыла за собою дверь.
– Разве не чудесно! Мы будем работать вместе.
Она обняла Керис и поцеловала в губы, но та коротко прижала ее к себе, затем высвободилась из объятий.
– Не надо так меня целовать.
– Но я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, но по-другому.
Она и вправду относилась к Мэйр с нежностью. Они сблизились во Франции, когда вместе рисковали жизнью. Керис даже созналась себе, что ее влечет красота Мэйр. Как-то ночью, в таверне Кале, когда им досталась комната, дверь в которую запиралась, она наконец поддалась на заигрывания Мэйр. Та ласкала и целовала Керис во всех местах, а потом она сама делала то же для Мэйр. Спутница уверяла, что для нее это был счастливейший день в жизни, но Керис ничего подобного не ощущала. Опыт был приятным, но не более того, и она не желала повторения.
– Хорошо. – Мэйр вздохнула. – Пока ты меня любишь хоть чуть-чуть, я счастлива. Ты ведь не перестанешь меня любить?
Керис залила травы кипятком.
– Когда будешь такой же старой, как Юлиана, обещаю приносить тебе настой.
На глазах у Мэйр выступили слезы.
– Такого мне еще никто не обещал.
Керис вовсе не имела в виду обет вечной любви.
– Не выдумывай. – Она перелила настой в деревянную кружку. – Пойдем посмотрим, как там Юлиана.
Через двор они прошли в госпиталь. Возле алтаря стоял мужчина с густой рыжей бородой.
– Да благословит тебя Господь, странник, – приветствовала его Керис.
Мужчина показался ей знакомым. Он не ответил на приветствие, лишь пристально посмотрел золотисто-карими глазами. Тут она узнала его и выронила кружку.
– О господи! Это ты.
Мерфин не сомневался, что эти несколько мгновений, пока она не узнала его, запомнятся на всю жизнь, что бы с ним ни случилось. Он жадно всматривался в лицо, которое не видел девять лет, и вспоминал с потрясением, которое можно было сравнить с прыжком в жаркий день в холодную воду, так дорого ему это лицо. Она почти не изменилась, даже не казалась старше, все страхи оказались беспочвенными. «Ей теперь тридцать, – подсчитал он, – но она все так же стройна и порывиста, как в двадцать». Быстро, деловито зашла в госпиталь с деревянной кружкой какого-то лекарства, посмотрела на него, помедлила и выронила кружку.
Он счастливо ухмыльнулся.
– Ты здесь. А я думала, во Флоренции.
– Я очень рад, что вернулся.
Керис посмотрела на лужу на полу. Сопровождавшая ее монахиня сказала:
– Не волнуйся, я приберу. Иди поговори.