Мерфин заметил, что вторая сестра миловидна, хотя почему-то грустна до слез, но был слишком возбужден, чтобы придавать этому значение.
– Когда ты приехал?
– Час назад. Хорошо выглядишь.
– А ты… такой мужчина.
Он рассмеялся.
– Что заставило тебя вернуться?
– Долгая история. Но я хотел бы ее тебе рассказать.
– Пойдем на улицу. – Едва коснувшись руки, она повела его к выходу. Монахиням возбранялось дотрагиваться до мирян, уж тем более вести уединенные беседы с мужчинами, но для Керис такие правила всегда были мелочами. Мерфин порадовался, что за девять лет она не привыкла подчиняться правилам и приказам.
Показав на скамейку возле огорода, Мерфин проговорил:
– Здесь я сидел с Марком и Медж девять лет назад, в тот день, когда ты поступила в монастырь. Медж передала, что ты не хочешь меня видеть.
Керис кивнула.
– Это был самый несчастный день в моей жизни, но я знала, что, если увижусь с тобой, все будет еще хуже.
– Я тоже извелся, но хотел тебя видеть – не важно, к лучшему или к худшему.
Керис устремила на него привычный честный взгляд зеленых глаз с золотистыми пятнышками.
– Звучит как упрек.
– Может, это и есть упрек. Я был очень зол на тебя. Мне почему-то казалось, что ты должна кое-что объяснить. – Он не собирался заводить этот разговор, но теперь ничего не мог с собой поделать.
Керис не стала извиняться.
– Все очень просто. Я едва могла заставить себя расстаться с тобою. Вынуди ты меня прийти, я бы, по-моему, покончила с собой.
Мерфин опешил. Все эти девять лет он считал, что в тот день она думала только о себе. Теперь ему стало ясно, что, предъявляя ей подобные обвинения, о себе думал он. Да, Керис всегда умела переубеждать. Тяжело признавать, но она права.
Развернувшись и не желая садиться, они пошли по лужайке. Небо затянули облака, солнце скрылось.
– В Италии страшная болезнь. Ее называют «la moria grande».
– Слышала. В южной Франции вроде тоже. Жутко, правда?
– Я переболел. Даже выздоровел, что случается нечасто. А моя жена Сильвия умерла.
Керис широко раскрыла глаза.
– Мне очень жаль. Врагу не пожелаешь такого.
– Вся ее семья умерла, мои заказчики тоже, и мне показалось, самое время вернуться домой. А ты как?
– Меня только что назначили келарем, – с гордостью поделилась Керис.
Мерфину эта новость показалась пустяковой, особенно после пережитого им ужаса, однако для женского монастыря такие назначения важны.
Он окинул взором огромный храм.
– Во Флоренции есть удивительный собор. Весь в узорах разноцветных камней. Но мне больше нравится наш, с резными фигурами одного оттенка.
Пока он осматривал башню – серый камень на фоне серого неба, – пошел дождь.
Они переместились в храм. С десяток человек стояли в нефе: гости города любовались убранством собора, кто-то молился, а два послушника подметали пол.
– Помню, как обнимал тебя за этой колонной, – улыбнулся Мерфин.
– Я тоже, – ответила Керис, не глядя на него.
– Ты для меня значишь то же, что и тогда. Вообще-то я именно поэтому и приехал.
Она развернулась и сердито посмотрела ему в глаза:
– Но ты женился.
– А ты стала монахиней.
– Но как ты мог жениться на ней… на Сильвии, если любил меня?
– Мне казалось, я смогу забыть тебя, но не вышло. Уже потом, когда думал, что умру, я понял, что так и не освободился от тебя.
Ее гнев прошел так же быстро, как и вспыхнул, на глазах показались слезы.
– Я знаю. – Она опять отвернулась.
– Ты тоже это чувствуешь.
– Я не меняюсь.
– А ты пыталась?
Керис посмотрела ему в глаза.
– Одна монахиня…
– Та красотка, что была с тобою в госпитале?
– Откуда ты знаешь?
– Она заплакала, увидев меня. Я сначала не понял почему.
Керис выглядела виноватой, и Мерфину подумалось, что она сейчас испытывает то же чувство, какое испытывал он, когда Сильвия принималась рассуждать о «твоей английской девушке».
– Мэйр дорога мне. Она любит меня. Но…
– Но ты меня не забывала.
– Да.
Мерфин ликовал, однако попытался не показать этого.
– В таком случае ты должна снять с себя обет, покинуть монастырь и выйти за меня замуж.
– Покинуть монастырь?
– Понимаю, сначала нужно снять приговор за колдовство, но это, несомненно, осуществимо – мы подкупим епископа, архиепископа, даже папу, если нужно. Я могу себе это позволить.
Она-то сомневалась, что все получится настолько легко, но главное было не это.
– Соблазн, конечно, велик… Но, понимаешь, я обещала Сесилии оправдать ее доверие… Мне нужно помочь Мэйр освоиться с новым назначением… Мы должны построить новую сокровищницу… И только я как следует забочусь о Старушке Юлии…
Мерфин растерялся.
– Это так важно?
– Еще бы! – рассердилась Керис.
– Я думал, монастырь – место, где молятся старушки.
– Там лечат больных, кормят бедных, возделывают тысячи акров земли. Это по меньшей мере так же важно, как строить мосты и церкви.
Такого Мерфин не ожидал. Керис всегда подвергала сомнению религиозные устои. В монастырь она поступила под давлением, это была единственная для нее возможность остаться в живых. Но оказалось, что приговоренная полюбила свою кару.
– Ты похожа на заключенного, который упирается и не хочет выходить из темницы, хотя дверь широко открыта.
– Дверь не открыта. Мне придется снять обет. Мать Сесилия…
– Все эти вопросы можно решить. Давай сразу и начнем.
Керис заметно погрустнела.
– Не знаю.
Мерфин дивился ее смятению.
– Да ты ли это? – с сомнением спросил он. – Ты же всегда ненавидела лицемерие и вранье, которые видела в аббатстве. Ленивые, жадные, лживые, деспотичные…
– Да, это верно по отношению к Годвину и Филемону.
– Тогда покинь эту обитель.
– И что дальше?
– Выходи за меня замуж, что же еще.
– И все?
Мерфин вновь растерялся.
– Это все, чего хочу я.
– Неправда. Ты хочешь строить дворцы и замки. И самое высокое здание в Англии.
– Если тебе нужно о ком-то заботиться…
– То что?
– У меня есть дочь. Ее зовут Лолла. Ей три года.
Эти слова, кажется, привели Керис в чувство. Она вздохнула.
– Я занимаю довольно высокую должность в женском монастыре, где тридцать пять монахинь, десять послушниц и двадцать пять служек, где есть школа, госпиталь и аптека. Ты просишь меня бросить все это, чтобы ходить за маленькой девочкой, которую я никогда не видела.
Мерфин больше не спорил.
– Я только знаю, что люблю тебя и хочу быть с тобой.
Керис невесело усмехнулась:
– Скажи ты мне только это и больше ничего, может, и уговорил бы.
– Я растерялся. Так ты мне отказываешь?
– Не знаю, – ответила она.
55
Мерфин пролежал без сна бо́льшую часть ночи. Он привык спать на постоялых дворах, а сопение Лоллы его успокаивало, но сейчас он не переставал думать о Керис. Мастера глубоко потрясло, как та восприняла его возвращение. Только теперь он сообразил, что не мыслил логически, не пытался даже представить, каково Керис будет увидеть его снова, предавался фантазиям насчет того, как она могла измениться, а сердцем надеялся на радостное воссоединение. Конечно, Керис его не забыла, но ему следовало бы догадаться, что эти девять лет она провела вовсе не в тоске и слезах – Керис не из таких.
Впрочем, он ни за что не поверил бы, что она настолько привяжется к своему монашескому служению. Она всегда достаточно настороженно относилась к церкви. Разумеется, прилюдно сомневаться в церковном учении и правилах было весьма опасно, и потому она вполне могла скрывать свое маловерие даже от него, Мерфина. Потому-то в голове не укладывалось, что Керис отнюдь не рвется покидать монастырь. Мерфин ждал, что она будет опасаться давнего смертного приговора, вынесенного епископом Ричардом, или беспокоиться по поводу того, позволят ли ей отринуть обет, но совсем не подозревал, что монастырская жизнь придется ей по душе и она будет колебаться, спрашивая себя, стоит ли выходить за него замуж.
Мерфин злился на Керис. Нужно было сказать – мол, я проехал тысячу миль, чтобы просить тебя стать моей женой, возражения не принимаются. Или что-то еще, не менее убедительное. Может, и хорошо, что все эти слова, далеко не безобидные, не пришли ему на ум во время разговора. Напоследок Керис попросила дать ей время свыкнуться с его нечаянным возвращением и подумать. Он согласился – а как иначе? – но ощущал себя распятым на кресте.
Наконец он провалился в беспокойный сон.
Лолла разбудила его привычно рано, и они спустились в общий зал поесть каши. Мерфин подавил желание кинуться в госпиталь и снова разыскать Керис. Она просила подождать, и вряд ли следует донимать ее своим присутствием. Тут Мерфину подумалось, что его вообще ждет, должно быть, немало потрясений в Кингсбридже, так что надо бы узнать, что происходит в городе. Поэтому после завтрака он отправился к Марку-ткачу.
Марк и Медж жили на главной улице в большом доме, который они купили вскоре после того, как разбогатели стараниями Керис. А Мерфин помнил те дни, когда они с четырьмя детьми ютились в одной комнате размером ненамного больше ткацкого станка Марка. В новом же доме каменный нижний этаж служил складом и лавкой, жилые помещения располагались в деревянной надстройке наверху. Мерфин застал Медж в лавке: жена Марка принимала алое сукно с повозки, только что прибывшей с одной из загородных сукновален. Медж близилось сорок, в ее темных волосах пробивалась седина; она изрядно округлилась, грудь отяжелела, зад заметно раздался. Почему-то захотелось сравнить ее с дерзким голубем – наверное, из-за выставленного вперед подбородка и сквозившей в каждом движении уверенности в себе.
Медж помогали двое ее детей: красивая девушка лет семнадцати и крепкий парень на пару годков постарше. Мерфин припомнил старших отпрысков Марка, худенькую Дору в рваном платьице и робкого мальчугана Джона, и внезапно понял, что их перед собой и видит, только сильно повзрослевших. Джон теперь с легкостью ворочал тяжелые тюки сукна, а Дора пересчитывала товар, царапая полоски на палочке. Мерфин неожиданно почувствовал себя старым. «Да мне же всего тридцать два», – подумал он, но все равно рядом с Джоном ощущал себя стариком.