Мальчишки доплыли до берега и, тяжело дыша, выбрались из воды. Медж подала им одеяла, в которые они немедленно закутались. Мерфин подождал, пока они отдышатся, и спросил:
– Ну? Что вы видели?
– Ничего, – ответил старший из двоих, Деннис.
– Что значит «ничего»?
– Там ничего нет, под быками.
Элфрик торжествующе усмехнулся.
– Вы хотите сказать, там ил.
– Нет! – возразил Деннис. – Никакого ила, одна вода.
– Там такая дыра, что в нее легко забраться! Вот этот большой бык просто висит в воде, под ним ничего нет.
Мерфин попытался скрыть облегчение.
Элфрик проворчал:
– Это вовсе не значит, что гора камней помогла бы.
Однако олдермена никто не слушал. Мерфин оказался прав. Люди окружили его, принялись расспрашивать и уточнять. Чуть погодя Элфрик в полном одиночестве ушел.
Мерфину на мгновение стало его жаль. Затем он вспомнил, как Элфрик когда-то ударил его по лицу поленом, и жалость испарилась без следа в стылом утреннем воздухе.
56
На следующее утро к Мерфину в «Колокол» пришел монах. Даже когда он откинул капюшон, Мерфин узнал его не сразу и лишь по культе ниже локтя вместо левой руки понял, что перед ним брат Томас. Тому перевалило за сорок, борода поседела, вокруг глаза и рта залегли глубокие морщины. Неужели его тайна до сих пор остается опасной, после стольких-то лет? Неужели жизнь его окажется под угрозой, если правда выйдет наружу?
Впрочем, Томас пришел за другим.
– Ты был прав насчет моста.
Мерфин кивнул. Правота горчила и не приносила удовлетворения. Ведь приор Годвин его тогда прогнал, а потому мосту не суждено стать таким совершенным, как когда-то виделось.
– Я хотел сразу растолковать важность насыпей, но понимал, что Элфрик и Годвин не пожелают меня слушать. Я рассказал все Эдмунду-суконщику, но он вскоре умер.
– Нужно было рассказать мне.
– Угу, сам знаю.
– Идем в собор. Хочу тебе кое-что показать, коли ты такой зоркий и способен разглядеть беду по мелким трещинам.
Томас провел Мерфина в южный трансепт. Здесь и в южном приделе хоров Элфрик одиннадцать лет назад перестраивал своды после частичного обрушения. Мерфин сразу же понял причину беспокойства Томаса: трещины появились опять.
– Ты предупреждал, что они появятся, – напомнил монах.
– Если не устранить главную причину, то да.
– Увы, Элфрик ошибся дважды.
Мерфин ощутил прилив возбуждения. Если башня нуждается в ремонте…
– Ты-то понимаешь. А что Годвин?
Томас не ответил, спросил о другом:
– По-твоему, в чем причина?
Мерфин сосредоточился. Он размышлял над этим важным вопросом на протяжении многих лет.
– Это ведь не изначальная башня, так? Если верить «Книге Тимофея», ее перестроили и сделали выше.
– Да, около ста лет назад, когда расцвела торговля шерстью. Думаешь, перестарались с высотой?
– Все зависит от фундамента.
Склон, на котором стоял собор, плавно спускался на юг, к реке, и причина могла оказаться в этом. Мерфин прошелся по средокрестию, под башней, по северному трансепту, затем остановился у основания мощной колонны в северо-восточном углу средокрестия и уставился на арку, что тянулась над его головой через северный придел от хора к наружной стене.
– Меня беспокоит южный придел, – с ехидцей произнес Томас. – Здесь-то все в порядке.
Мерфин ткнул пальцем вверх:
– Вон трещина на тыльной стороне арки, у венца. Видишь? Как на мосту, где быки не упираются в дно, отчего и поползли трещины.
– Хочешь сказать, что башня ползет на юг от северного трансепта?
Мерфин прошел средокрестие и присмотрелся к противолежащей южной арке.
– Здесь тоже трещина, только на наружной поверхности свода. Стена выше вся потрескалась.
– Но трещины мелкие.
– Тем не менее они позволяют понять, что случилось. В северной части арка как бы растягивается, а в южной сплющивается. Выходит, башня перемещается к югу.
Томас с опаской посмотрел вверх.
– Вроде стоит прямо.
– Глазу не видно. Но если подняться на башню и опустить прямую оловянную чушку с вершины какой-нибудь колонны средокрестия, чуть ниже изгиба арки, то у подножия она отклонится от прямой линии колонны на несколько дюймов к югу. Башня кренится и отделяется от стены хоров, то есть там, где трещины шире всего.
– Что же делать?
Очень хотелось сказать: «Закажите мне новую башню», – но не стоит торопить события.
– Прежде чем что-либо предпринимать, нужно тщательно все осмотреть. – Мерфин попытался справиться с возбуждением. – Как мы поняли, трещины появились вследствие того, что башня движется. Но почему она движется?
– Как мы это определим?
– Надо рыть яму.
В конце концов яму выкопал Иеремия. Томас не хотел нанимать Мерфина напрямую – мол, и без того будет непросто вытрясти из Годвина деньги на проверку, поскольку казалось, у настоятеля никогда нет свободных средств, – а Элфрика привлекать не имело смысла: тот сразу сказал бы, что проверять нечего. Поэтому обратились к бывшему ученику Мерфина.
Иеремия усвоил от наставника привычку работать быстро. В первый день он снял напольные плиты в южном трансепте. На следующий день его работники начали рыть землю вокруг огромной юго-восточной колонны средокрестия.
Когда яма стала достаточно глубокой, Иеремия поставил деревянную лебедку для подъема корзин с землей. Ко второй неделе трудов пришлось опустить в яму деревянную лестницу, чтобы работники могли добраться до дна.
Тем временем приходская гильдия договорилась с Мерфином о ремонте моста. Элфрик был, разумеется, против, но уже не мог утверждать, что он знает лучше всех, и даже почти не спорил.
Мерфин решительно взялся за работу. Поставил коффердамы вокруг тех быков, где появились трещины, вычерпал воду и начал заполнять углубления под опорами строительным мусором и раствором. Далее он навалит вокруг быков большие круглые камни, как следовало сделать с самого начала, потом уберет безобразные железные скобы Элфрика и замажет щели раствором. Если потрудиться на совесть, трещины больше не появятся.
Но его снедало желание приступить к перестройке башни.
Дело, конечно, непростое. Придется получать одобрение аббатства и приходской гильдии, во главе которых ныне стоят два его заклятых врага, Годвин и Элфрик. К тому же Годвину предстоит расстаться с деньгами.
Для начала Мерфин поддержал стремление Марка выдвинуться в олдермены вместо Элфрика. Выборы проходили каждый год, на День Всех Святых, первого ноября. Как правило, почти всех олдерменов переизбирали без всяких обсуждений, покуда они не отказывались от должности или не умирали. Однако бросать вызов допускалось. Нынешний олдермен, к примеру, выдвинул себя сам, когда должность еще занимал Эдмунд.
Ткача уговаривать не пришлось. Ему не терпелось положить конец власти строителя, столь тесно связанного с Годвином; при Элфрике существование приходской гильдии вообще теряло смысл. В действительности городом правило аббатство – упрямое, невосприимчивое к новому, не заботившееся об интересах горожан.
Оба соперника принялись подбирать союзников. Основную часть сторонников Элфрика составляли те, кому он давал работу или у кого покупал материалы, однако в истории с мостом он потерял лицо, и ряды его приверженцев поредели. Зато к Марку люди так и тянулись.
Мерфин каждый день заходил в собор и осматривал фундамент могучей колонны, обнажаемый Иеремией. Фундамент был выполнен из тех же камней, что и остальной собор; эти камни, скрепленные строительным раствором, выкладывали ярусом, но не старались особенно подгонять друг к другу, поскольку их все равно не было видно. Каждый нижний слой был чуть шире верхнего, и вместе они сходились конусом. По мере углубления ямы Мерфин тщательно обследовал каждый ярус и пока не находил никаких слабостей кладки, однако не сомневался, что скоро найдет.
Он никому не говорил о том, что у него на уме. Если его подозрения подтвердятся и выяснится, что башня тринадцатого столетия попросту слишком тяжела для фундамента веком ранее, то решение может показаться чересчур суровым: придется все снести и отстроить заново. Новая башня станет самой высокой в Англии…
Как-то в середине октября в собор пришла Керис. Стояло раннее утро, и осеннее солнце светило в большое восточное окно. Монахиня встала на краю ямы, и капюшон облегал ее голову, словно нимб. Сердце Мерфина забилось чаще. Может, она наконец-то собралась с мыслями. Он нетерпеливо вскарабкался по лестнице.
Керис была красива, как всегда, хотя яркий солнечный свет обнажал малоприметные следы девяти минувших лет. Кожа ее была уже не такой гладкой, как в юности, в уголках губ появились крохотные морщинки, но зеленые глаза сверкали, как прежде, а во взгляде читался тот же острый ум, который Мерфин так любил.
Они вместе прошли по южному приделу и остановились возле колонны, за которой он когда-то обнимал Керис.
– Очень рад тебя видеть. Ты все время пряталась.
– Я монахиня, мне полагается прятаться.
– Но ты же хочешь отказаться от обета.
– Я пока не приняла решение.
Мерфин погрустнел.
– Сколько тебе нужно времени?
– Не знаю.
Он отвернулся, не желая, чтобы она видела, как болезненны для него ее сомнения, но вслух ничего не сказал, ибо говорить было нечего. Убеждать, что она поступает неразумно? Какой в том прок?
– Наверное, ты отправишься в Тенч навестить родителей.
Мерфин кивнул.
– Поеду на днях. Они хотят увидеть Лоллу. – Сам он тоже рвался повидать отца с матерью и откладывал поездку только из-за суеты вокруг моста и собора.
– Пожалуйста, поговори с братом о Вулфрике из Уигли.
Мерфин хотел говорить о себе и Керис, а вовсе не о Гвенде и Вулфрике, потому ответил холодно:
– Что я должен сказать?
– Вулфрик теперь трудится не за деньги, а за еду, потому что Ральф не дает ему ни пяди земли.
Мерфин пожал плечами.
– Парень сломал ему нос.