Томас пожал плечами.
– Трудно сказать.
В тот же день приходская гильдия вновь избрала Элфрика олдерменом. После заседания Мерфин нашел Билла Уоткина, крупнейшего городского строителя после олдермена.
– Если выправить фундамент башни, ее можно сделать выше, – сказал он.
– Да, можно, – согласился Билл. – А зачем?
– Чтобы ее было видно с перекрестка Мьюдфорд. Многие путники – паломники, купцы, прочие – не сворачивают на Кингсбридж и едут в Ширинг. Город теряет множество гостей.
– Годвин скажет, что у него нет денег.
– А если собрать по людям, как на мост? Городские купцы дадут заем с возвратом из мостовщины.
Билл почесал седые волосы, окружавшие лысину ободком, как у монаха. Предложение звучало своеобразно.
– Но башня никак не связана с мостом.
– А это важно?
– Наверное, нет.
– Мостовщина – просто способ показать, что заем будет возвращен.
Билл прикинул, выгоден ли этот план ему самому.
– Для меня будет работа?
– Работы будет хоть завались. Хватит всем строителям в городе.
– Звучит неплохо.
– Отлично. Если я сделаю чертеж большой башни, вы меня поддержите на следующем собрании гильдии?
Билл помедлил.
– Гильдия не склонна потакать всяким чудачествам.
– Не думаю, что башня относится к чудачествам, просто будет высокой. Если мы положим на средокрестие купольный потолок, я смогу построить ее без опалубки.
– Купол? Это что-то новенькое.
– Я видел купола в Италии.
– Думаю, тут есть где сократить расходы.
– А сверху поставим изящный шпиль. Выйдет недорого и очень красиво.
– Похоже, ты уже все продумал.
– Не до конца. Но эта мысль не оставляет меня с тех пор, как вернулся из Флоренции.
– Ладно, мне нравится. Хорошо для дела, хорошо для города.
– И для наших бессмертных душ.
– Сделаю все, чтобы тебе помочь.
– Спасибо.
Мерфин размышлял о башне, занимаясь более приземленными делами – ремонтом моста и постройкой новых домов на острове Прокаженных. Это помогало отвлечься от жутких неотвязных мыслей о том, что Керис может заболеть чумой. Он часто вспоминал южную башню Шартра, образец для подражания, пускай и немного устаревший – ведь ее возвели около двухсот лет назад.
Особенно ему запомнился и понравился переход от квадратной башни к восьмиугольному шпилю. В верхней части башни у каждого из четырех углов высились колонны, передние поверхности которых выступали за пределы основания. На том же ярусе по центру каждой стороны были прорезаны четыре окна, повторявшие очертания колонн. Эти колонны и своды окон плавно перетекали в восемь скатов шпиля над ними, и глаз почти не замечал перехода от квадрата к восьмиугольнику.
Однако Шартрский собор выглядел немного тяжеловато для четырнадцатого столетия. Башня Мерфина будет иметь колонны стройнее и большие окна, чтобы могучие опоры внизу казались легче и чтобы ослаблять напор ветра.
Мерфин сделал у себя в мастерской на острове рисуночный настил и увлеченно вычерчивал стрельчатые арки и окна новой башни, удваивая и учетверяя узкие проемы нынешнего собора, стараясь придать легкость капителям и колоннам.
Он много размышлял о высоте башни. У него не было возможности просчитать, какой высоты она должна быть, чтобы ее замечали с перекрестка Мьюдфорд. Придется действовать способом проб и ошибок – завершить каменную часть, поставить временный шпиль, в ясный день поехать на перекресток и посмотреть, видно шпиль или нет. Собор стоит на возвышении, а на перекрестке дорога поднимается на пригорок, чтобы затем нырнуть к реке. Чутье подсказывало, что достаточно будет возвести башню чуть выше шартрской – скажем, около четырехсот футов.
Башня собора в Солсбери возносилась на четыреста четыре фута. Мерфин хотел, чтобы его башня поднялась на четыреста пять.
Пока он горбился над настилом, вычерчивая колонны, пришел Билл Уоткин.
– Как по-вашему, – спросил Мерфин, – на вершине нужен крест, указующий в небеса, или смотрящий на нас ангел?
– Ни того ни другого, – ответил Билл. – Башни не будет.
Мерфин встал, держа в левой руке длинную строительную линейку, а правой сжимая железную чертежную иглу.
– Это почему?
– Ко мне приходил брат Филемон. Я решил поделиться с тобой тем, что услышал от него.
– Что прошипела эта змея?
– Он притворялся, что настроен дружелюбно, и дал мне, так сказать, добрый совет. Мол, не нужно поддерживать твой план строительства новой башни, ибо это неразумно.
– Почему же?
– Потому что это расстроит приора Годвина, который не одобрит никакой из твоих планов.
Мерфин ничуть не удивился. Стань олдерменом Марк, соотношение сил в городе изменилось бы к лучшему, и Мерфин смог бы рассчитывать на победу и получить заказ на строительство. Но со смертью Марка положение сильно ухудшилось. Мерфин долго цеплялся за призрачную надежду, а потому все-таки расстроился.
– Полагаю, он поручит строительство Элфрику?
– Это подразумевалось.
– Неужели он так ничему и не научился?
– Для честолюбца гордыня важнее здравого смысла.
– А гильдия заплатит за простенькую башенку Элфрика?
– Думаю, да. Никто не обрадуется, но деньги они найдут. Несмотря ни на что, все гордятся нашим собором.
– Невежество Элфрика чуть не стоило городу моста! – в негодовании процедил Мерфин.
– Они это знают.
Мерфин позволил прорваться обиде:
– Если бы не я, башня могла бы рухнуть и увлечь за собою весь собор.
– Это гильдия тоже знает. Но никто не собирается воевать с приором из-за того, что Годвин несправедлив по отношению к тебе.
– Разумеется, – произнес Мерфин с таким видом, будто считал это правильным.
Он попытался спрятать свое разочарование. Сделав для Кингсбриджа намного больше Годвина, он по наивности полагал, что горожане готовы вступиться за него. Впрочем, ему было ведомо, что большинство людей, как правило, руководствуются собственными краткосрочными интересами.
– Люди неблагодарны, – сказал Билл. – Мне очень жаль.
– Да все в порядке. – Мерфин отвернулся, бросил инструменты на пол и вышел из дома.
Керис с удивлением приметила на предрассветной службе женщину, застывшую на коленях перед изображением воскресшего Христа в северном приделе. Сбоку горела свеча, и в ее неверном свете монахиня узнала дородную фигуру и вздернутый подбородок Медж.
Та простояла на коленях всю службу, не прислушиваясь к псалмам, очевидно погруженная в собственную молитву. Может, она молила Всевышнего отпустить Марку грехи и упокоить с миром, хотя, насколько Керис знала, ткач вовсе не был завзятым грешником. Скорее всего вдова просила Марка помочь осиротевшему семейству с того света. Она намеревалась и дальше заниматься сукноделием, взяв в подручные двоих старших детей. Такое часто случалось, когда мастер умирал и оставлял после себя вдову и прибыльное дело. Но все-таки Медж ощущала, похоже, потребность испросить благословение у усопшего.
Впрочем, подобное объяснение тоже не вполне удовлетворило Керис. В позе Медж ощущался некий застывший порыв, некое сильное чувство, будто она молила небеса даровать ей нечто крайне важное.
Когда служба закончилась и монахи с монахинями вереницей потянулись к выходу, Керис отделилась от них и двинулась по просторному сумрачному нефу в направлении свечи. При звуке шагов Медж встала. Узнав Керис, она заговорила, и в ее словах звучал упрек:
– Марк ведь умер от чумы?
Так вот в чем дело.
– Думаю, да.
– Ты мне этого не сказала.
– Я не была уверена и не хотела пугать догадками ни тебя, ни весь город.
– Говорят, хворь уже добралась до Бристоля.
Значит, по городу поползли слухи.
– И до Лондона, – ответила Керис, поскольку слышала об этом от одного паломника.
– Что с нами будет?
Монахиня почувствовала укол в сердце, но все же солгала:
– Не знаю.
– Говорят, болезнь передается от одного человека к другому.
– Так передается множество болезней.
Медж вдруг словно обмякла и бросила на Керис умоляющий взгляд, от чего у монахини стало очень горько на душе.
– Мои дети умрут? – тихо, почти шепотом спросила она.
– Чумой заболели Мерфин и его жена. Сильвия и все ее родные умерли, а Мерфин выздоровел. Лолла вообще не подцепила заразу.
– Значит, мои дети не заболеют?
Этого Керис не говорила.
– Такой возможности нельзя исключать. Может, один заболеет, а остальные нет.
Вдова не отступалась. Как и большинство больных, она требовала точных ответов.
– Что я могу для них сделать?
Керис посмотрела на изображение Христа.
– Ты и так делаешь все, что можно.
Она почувствовала, что теряет самообладание, и поспешила выйти из собора, глотая слезы, посидела немного во дворике, чтобы справиться с чувствами, а затем направилась в госпиталь, как всегда в это время суток.
Мэйр видно не было. Может, ее позвали к больному в город. Керис взялась за работу: проследила, чтобы всех накормили завтраком, убедилась, что полы подметены, осмотрела больных. Эти занятия несколько облегчили боль после разговора с Медж. Потом прочитала псалом Старушке Юлии. Когда со всеми повседневными делами было покончено, а Мэйр так и не появилась, Керис отправилась ее искать.
Мэйр лежала лицом вниз на своей постели в дормитории. Сердце Керис тревожно забилось.
– Мэйр! Ты здорова?
Монахиня перевернулась на спину, бледная как смерть и мокрая от пота, и закашлялась, но не произнесла ни слова.
Керис опустилась на колени и положила ладонь на лоб Мэйр.
– Да у тебя жар. – Она постаралась отогнать накативший липкий страх. – Когда все началось?
– Вчера я кашляла, но спала крепко, утром сама встала. А когда пошла на завтрак, меня вдруг затошнило. Я сбегала в отхожее место, затем вернулась сюда и прилегла. По-моему, опять заснула… Который час?
– Сейчас зазвонит колокол к службе третьего часа. Ты не виновата.