– Чума – особая болезнь, и потому мы должны осознать, что Господь уготовил нам особую кару.
Люди загудели, звук напоминал нечто среднее между бормотанием и стоном. Именно на это Годвин рассчитывал и воспрянул духом.
– Мы должны спросить себя, какие из наших грехов заслуживают особого наказания.
Тут Годвин заметил одинокую Медж, вдову Марка-ткача. В прошлый раз она приходила в храм с мужем и четырьмя детьми. Подумалось вдруг, не упомянуть ли, что она обогатилась, используя красители, добытые при помощи колдовской силы, но Годвин отбросил эту мысль. Медж, как и Керис, в городе любили и уважали.
– Говорю вам, Всевышний наказывает нас за ересь. На свете – в этом городе, даже в этом прекрасном соборе – есть люди, подвергающие сомнению власть Святой Церкви Божьей и ее служителей. Они сомневаются в достоверности чуда преосуществления, отрицают поминальные службы, утверждают, что молитвы перед образами святых суть идолопоклонничество. – Годвин перечислял те проявления ереси, о которых обычно вспоминали на диспутах в Оксфорде. Мало кого в Кингсбридже волновали подобные вопросы, и приор заметил на лицах прихожан разочарование и скуку. Снова испугавшись, что теряет слушателей, он ощутил, как подкрадывается недавний ступор, и в отчаянии добавил: – В городе есть люди, занимающиеся колдовством.
Это всколыхнуло паству. Многие охнули.
– Нам нужна бдительность, ибо ложная вера повсюду. Помните: исцеляет лишь Господь. Молитва, исповедь, причастие, покаяние – вот лекарства, освященные христианством. – Годвин возвысил голос: – Все остальное – кощунство!
«Пожалуй, слишком общие слова, – подумалось ему. – Нужно указать прямее».
– Ибо если Господь посылает нам наказания, а мы пытаемся их избегнуть, разве тем самым не отказываемся мы от исполнения его воли? Мы можем просить его о прощении, и, может быть, в своей мудрости он исцелит наши болезни, но от еретических лекарств будет только хуже. – Паства слушала очень внимательно, и настоятель продолжил: – Внемлите! Магические заклинания, народные средства, нехристианские песнопения и особенно языческие обычаи – все это колдовство, запрещенное Святой Божьей Церковью.
На самом деле обращался он к тридцати двум монахиням, стоящим позади на хорах. Пока лишь немногие выразили свое недовольство Керис и поддержали Элизабет, отказавшись от масок. Керис по-прежнему имела преимущество перед выборами на следующей неделе. Требовалось внушить монахиням, что ее медицинские воззрения – еретические по сути.
– Всех, следующих этим обычаям, – Годвин выдержал паузу, наклонился вперед и пристально посмотрел на прихожан, – любого человека в городе… – Он обернулся и посмотрел назад, на монахов и монахинь на хорах, – или даже в аббатстве… – Вновь повернулся к мирянам: – Всякого, говорю вам, придерживающегося таких верований, нужно остерегаться.
Приор опять помолчал.
– И да смилуется над ними Господь.
61
Пола Белла хоронили за три дня до Рождества. Всех пришедших к его промерзшей могиле в стылый декабрьский день пригласили в «Колокол» на поминки. Теперь таверной владела Бесси. Она не желала горевать в одиночестве и щедро разливала лучший отцовский эль. Ленни-скрипач извлекал заунывные звуки из пяти струн своего инструмента, а скорбящие размазывали слезы по лицам и снова прикладывались к кружкам.
Мерфин сидел в углу с Лоллой, кормил дочку сладким коринфским изюмом, купленным вчера на рынке – удовольствие вышло недешевым, – и одновременно учил считать. Отсчитал себе девять ягод, а в дочкиной доле стал пропускать каждое второе число.
– Одна, три, пять, семь, девять.
– Нет, неправильно! – Лолла рассмеялась, понимая, что отец дразнится.
– Почему же, нам обоим по девять.
– Но у тебя больше!
– Правда? Как же так получилось?
– Ты неправильно посчитал, ты не умеешь.
– Тогда считай сама: может, у тебя получится.
К ним подсела Бесси в своем лучшем платье, заметно тесноватом.
– Можно мне изюма? – попросила она.
– Да, – ответила Лолла, – но только чтобы считал не папа.
– Не беспокойся, я знаю все его штучки.
– Держи. – Мерфин протянул Бесси ягоды. – Одна, три, девять, тринадцать… Ой нет, тринадцать – это слишком много. Я у тебя заберу. – Он отнял три изюмины. – Двенадцать, одиннадцать, десять. Ну вот, теперь у тебя десять ягод.
Лолле было ужасно смешно.
– Но у нее только одна!
– Я что, опять неправильно посчитал?
– Ну конечно! – Девочка посмотрела на Бесси. – Мы знаем все его штучки.
– Ну, тогда считай ты.
Дверь открылась, внутрь ворвалась струя ледяного воздуха, и вошла Керис, закутанная в плотную накидку. Мерфин улыбнулся: всякий раз, видя ее, он радовался, что она жива.
Бесси покосилась на нее настороженно, но поздоровалась дружелюбно:
– Здравствуй, сестра. Очень любезно с твоей стороны помянуть отца.
– Мне очень жаль. Он был хорошим человеком.
За словами Керис тоже скрывалась обычная вежливость, и Мерфин вдруг понял, что эти две женщины считают себя соперницами в борьбе за него. Интересно, чем он такое заслужил?
– Спасибо, – сказала Бесси. – Выпьешь эля?
– Благодарю, но нет. Мне нужно поговорить с Мерфином.
Белл посмотрела на Лоллу:
– Давай жарить орехи на огне?
– Давай!
Она увела девочку.
– Нашли общий язык, – заметила Керис.
Мерфин кивнул:
– У Бесси доброе сердце и нет своих детей.
Керис погрустнела.
– У меня тоже нет детей… Правда, и сердце не доброе.
Мерфин дотронулся до ее руки:
– Мне лучше знать. Твое доброе сердце болит не за пару ребятишек, а за десятки людей.
– Очень мило с твоей стороны.
– Это правда. Как дела в госпитале?
– Невыносимо. Полным-полно умирающих, а я не могу ничего для них сделать, только похоронить.
Мерфин сочувствовал ей всей душой. Керис всегда все знала, всегда была так уверена в себе, однако нынешнее испытание оказалось для нее чрезмерным, и ей хотелось поделиться своими муками – хотя бы с ним.
– У тебя усталый вид.
– Господи, я и в самом деле устала.
– Вдобавок у тебя еще выборы впереди.
– Я пришла к тебе за помощью.
Мерфин помедлил. Его разрывали противоречивые желания. С одной стороны, он хотел, чтобы Керис добилась своего и стала настоятельницей. Но как она тогда станет его женой? С другой стороны, он позорно, корыстно надеялся, что она проиграет выборы и откажется от обета. Впрочем, помогать он был готов в любом случае, просто потому, что любил.
– Хорошо.
– Годвин вчера в своей проповеди метил в меня.
– Неужели ты никогда не отделаешься от обвинений в колдовстве? Это же нелепость!
– Люди глупы. Проповедь сильно подействовала на монахинь.
– Как и задумывалось, разумеется.
– Несомненно. Некоторые поверили Элизабет, что мои маски – языческие мерзости. Ее ближайшее окружение – Кресси, Элейн, Жанни, Рози, Симона – уже поснимали маски. Но услышать подобное с кафедры – другое дело. Самые трепетные сестры тоже сняли маски. Некоторые предпочитают не делать выбор открыто и вообще не заходят в госпиталь. Лишь горстка монахинь, я и еще четыре сестры, ходят в повязках.
– Я этого опасался.
– Со смертью матери Сесилии, Старушки Юлии и Мэйр право голоса имеют тридцать две монахини. Чтобы победить, нужно набрать семнадцать голосов. У Элизабет было пять сторонниц, проповедь прибавила еще одиннадцать. Считая ее собственный голос, это семнадцать. У меня всего пять. Даже если все сомневающиеся примут мою сторону, я проиграю.
Мерфин разозлился. Как же должно быть больно, когда после всех трудов на благо монастыря от тебя отворачиваются.
– Что ты намерена делать?
– Моя последняя надежда – епископ. Если он твердо скажет, что не утвердит Элизабет, кое-кто может отступить. Тогда у меня появится возможность.
– Но как его убедить?
– Мне самой до него не добраться, а вот ты… или, скажем, приходская гильдия…
– Пожалуй…
– Сегодня будет собрание гильдии. Полагаю, ты на него пойдешь.
– Да.
– Смотри, что получается. Годвин держит город мертвой хваткой. Он близок с Элизабет, ее родные держат землю от аббатства, настоятель всегда им благоволил. Став настоятельницей, Элизабет будет такой же игрушкой в его руках, как Элфрик. Годвин жаждет избавиться ото всех несогласных как в стенах аббатства, так и вовне. Это смерть для Кингсбриджа.
– Все верно, но готова ли гильдия обратиться к епископу?..
Керис вдруг поникла.
– Просто попытайся. Если тебя не послушают, так тому и быть.
Заметив ее уныние, Мерфин пожалел, что усомнился вслух.
– Конечно, попытаюсь.
– Спасибо. – Она встала. – Ты, должно быть, не очень хочешь, чтобы я стала настоятельницей. Спасибо. Ты настоящий друг.
Он криво улыбнулся. Ему хотелось быть ее мужем, а не другом, но приходится довольствоваться тем, что имеешь.
Керис вышла на улицу.
Мерфин подошел к Бесси с Лоллой, сидевшим у огня, отведал жареных орехов, но его мысли бродили далеко. От Годвина сплошные неприятности, однако власти у него только прибавляется. Почему? Может, все потому, что приор – честолюбец, напрочь лишенный порядочности?
Когда стемнело, Мерфин уложил Лоллу и заплатил соседской девочке, чтобы та за ней присмотрела. Бесси оставила в таверне служанку Сэйри. Надев толстые плащи, они пошли по главной улице к зданию гильдейского собрания на рождественское заседание.
В конце длинного зала стояла бочка свежего эля. «Вымученное веселье на это Рождество», – подумал Мерфин. Многие горожане от души поминали Пола Белла в «Колоколе», некоторые из них последовали за Мерфином в здание и накинулись на эль с такой жадностью, будто не пили целую неделю. Может, так они стараются забыть о чуме?
Бесси пришла на заседание, чтобы вступить в гильдию. Кроме нее приняли троих старших сыновей умерших купцов. Годвин как правитель города должен радоваться – благодаря налогу на наследство его доходы растут.