После обсуждения прочих повседневных вопросов Мерфин заговорил о выборах новой настоятельницы.
– Это нас не касается, – тут же ответил Элфрик.
– Напротив, – возразил Мерфин. – Результат выборов скажется на городской торговле на годы, если не на десятилетия, вперед. Настоятельница принадлежит к числу самых богатых и влиятельных горожан, в наших интересах сделать все возможное, чтобы избрали ту, кто не станет мешать развитию торговли.
– Но что мы можем сделать? У нас нет голоса.
– Зато есть влияние. Мы можем обратиться к епископу.
– Такого раньше никто не делал.
– Не очень убедительный довод.
– А кто притязает-то? – спросил Билл Уоткин.
– Простите, я думал, это всем известно, – повинился Мерфин. – Сестра Керис и сестра Элизабет. По-моему, нам следует поддержать Керис.
– Как иначе-то? – съязвил олдермен. – Мы-то знаем почему.
Раздался смех. Все знали о долгих, сложных отношениях Мерфина и Керис.
– Давайте, смейтесь, я не против. – Мерфин улыбнулся. – Но не забывайте, что она дочь Эдмунда, выросла в доме торговца сукном, помогала отцу, понимает трудности, с которыми сталкиваются купцы, а ее соперница – дочь епископа и скорее встанет на сторону приора.
Элфрик побагровел. Отчасти от эля, подумалось Мерфину, но больше от злости.
– Мерфин, за что ты меня ненавидишь? – вдруг спросил Элфрик.
Тот удивился:
– Я считал, что дело обстоит ровно наоборот.
– Ты обольстил мою дочь, затем отказался жениться на ней, пытался помешать мне построить мост. Я думал, что избавился от тебя, но ты вернулся и унизил меня, тыча носом в трещины на новом мосту. Едва вернувшись, попытался сместить меня из олдерменов и посадить в мое кресло своего дружка Марка. Даже намекал, что трещины в соборе – моя вина, хотя храм возвели задолго до моего рождения. Повторяю, за что ты меня так ненавидишь?
Мерфин растерялся. Неужто Элфрик и вправду не понимает, сколько зла он причинил? Но обсуждать это прилюдно, на заседании гильдии было бы как-то по-детски.
– Я не ненавижу тебя, Элфрик. Ты был жестоким наставником. Ты плохой строитель и лизоблюд Годвина, но я тебя не ненавижу.
Один из новичков, Джозеф-кузнец, воскликнул:
– Так вот чем вы занимаетесь на собраниях? Ведете глупые споры?
Мерфин внутренне вскипел. Не он затеял этот дурацкий разговор, но он его продолжил. Он промолчал, мысленно сказав себе, что олдермен, как всегда, выкрутился.
– Джо прав, – сказал Билл Уоткин. – Мы пришли сюда не для того, чтобы слушать, как собачатся эти двое.
Мерфину не понравилось, что Билл поставил его на одну доску с Элфриком. В целом к нему в гильдии относились неплохо, а вот Элфрика недолюбливали, особенно после истории с мостом. Не умри Марк от чумы, сейчас в гильдии был бы другой олдермен. Но что есть, то есть.
– Мы можем вернуться к моему вопросу? – спросил Мерфин. – Можем попросить епископа предпочесть Керис?
– Я против, – проворчал Элфрик. – Приор Годвин поддерживает Элизабет.
– Я согласен с Элфриком. Зачем нам ссориться с отцом-настоятелем? – раздался голос Марсела-свечника. Марсел имел договор с аббатством на поставку восковых свечей. Годвин был самым крупным из его заказчиков. Потому Мерфин ничуть не удивился.
Зато следующие слова потрясли его до глубины души.
– Стоит ли поддерживать человека, обвиняемого в ереси? – осведомился Иеремия-строитель. Он дважды сплюнул на пол, налево, направо и перекрестился.
Мерфин от удивления даже не нашелся, что ответить. Иеремия всегда был страшно суеверен, но Мерфину и в голову не могло прийти, что он предаст своего учителя.
На защиту Керис кинулась Бесси.
– Это смехотворное обвинение!
– Оно так и не было опровергнуто, – возразил Иеремия.
Мерфин уставился на него, но тот отвел взгляд.
– Что с тобою, Джимми?
– Я не хочу умереть от чумы, – ответил Иеремия. – Ты слышал проповедь приора. Нельзя общаться с людьми, приверженными языческим обычаям. А ты хочешь просить епископа поставить Керис настоятельницей!
Послышался одобрительный гул, и Мерфин понял, что Иеремия высказал общее мнение. Остальные не так суеверны, конечно, но разделяют опасения строителя. Чума напугала всех до смерти, ослабила способность рассуждать здраво. Проповедь Годвина оказала большее воздействие, чем мог предположить Мерфин.
Он уже готов был сдаться, но подумал о Керис, о том, как она встревожена и расстроена, и решил попытаться еще раз:
– Я пережил чуму, во Флоренции. Предупреждаю вас: священники и монахи не в состоянии никого спасти. Вы преподнесете Годвину город на тарелочке, но вам это не поможет.
– Это очень похоже на святотатство, – произнес Иеремия.
Мерфин огляделся. Остальные явно были согласны. Они слишком напуганы. Он больше ничего не мог сделать.
Собрание постановило не предпринимать никаких шагов в связи с выборами настоятельницы и закрылось. Угрюмые мужчины и женщины принялись зажигать от очага факелы, чтобы осветить себе путь домой.
Мерфин подумал, что идти с новостями в монастырь слишком поздно: монахи и монахини ложились с наступлением темноты и вставали рано поутру. Однако возле здания гильдейского собрания его поджидала фигура в плотной суконной накидке. К удивлению Мерфина, факел выхватил из мрака встревоженное лицо Керис.
– Ну что? – взволнованно спросила она.
– Не вышло. Мне очень жаль.
Ее лицо исказила гримаса разочарования.
– Что сказали?
– Не хотят вмешиваться. Поверили в проповедь.
– Глупцы.
Вдвоем они пошли по главной улице. У монастырских ворот Мерфин сказал:
– Уходи из монастыря, Керис. Не из-за меня, из-за себя. Ты не сможешь работать с Элизабет. Она тебя ненавидит и будет мешать во всем.
– Она еще не победила.
– Но ведь победит, ты сама говорила. Сними обет, выходи за меня замуж.
– Брак – это тоже обет. Если я нарушу слово, данное Богу, неужели ты поверишь обещанию, данному тебе?
Мерфин усмехнулся.
– Я рискну.
– Дай мне подумать.
– Ты думаешь уже много месяцев, – обиженно проговорил он. – Если не уйдешь сейчас, то не уйдешь никогда.
– Сейчас не могу. Я нужна людям.
Он начал злиться.
– Я не буду просить вечно.
– Понимаю.
– Знаешь, я вообще не буду тебя больше просить.
Керис расплакалась.
– Прости, но я не могу покинуть госпиталь в разгар чумы.
– Госпиталь, значит.
– И людей. Горожан.
– А о себе ты подумала?
При свете факела ее слезы сверкали на щеках.
– Я им нужна.
– Они тебя не ценят, ни сестры, ни братья, ни горожане. Уж поверь мне.
– Это не важно.
Мерфин кивнул, смирившись с ее решением и подавив досаду.
– Если так, то выполняй свой долг.
– Спасибо за то, что понял.
– Я хотел бы, чтобы все кончилось иначе.
– Я тоже.
– Возьми факел.
– Спасибо.
Керис взяла горящий факел и отвернулась. Мерфин смотрел на нее и думал: неужели вот так все и закончится? Неужели они расстанутся? Керис уходила своей характерной походкой, решительно и уверенно, но с опущенной головой. Вот она миновала ворота и исчезла.
Огни «Колокола» приветливо светились сквозь щели ставен и дверей. Мерфин зашел внутрь.
Последние посетители пьяно прощались, Сэйри собирала кружки и вытирала столы. Мерфин чмокнул в щечку крепко спящую Лоллу и отпустил няню. Подумал было, не лечь ли самому, но понял, что не уснет: слишком растревожено сердце. Почему он потерял терпение именно сегодня, а не в какой-либо другой день? Он злился, но причиной этой злости был страх. Сильнее всего его мучили опасения, что Керис заразится чумой и умрет.
В зале он сел на лавку и снял башмаки. Сидел, глядя в огонь, и думал, почему никак не может добиться того единственного, чего ему по-настоящему хочется.
Подошла Бесси, повесила свою накидку на крюк в стене. Сэйри ушла, Бесси заперла за нею дверь и села напротив Мерфина на большой стул, на котором любил сидеть ее отец.
– Жаль, что так сложилось на собрании. Не знаю точно, кто из вас прав, но знаю, что ты расстроился.
– В любом случае спасибо за поддержку.
– Я всегда тебя поддержу.
– Может, хватит мне вести войны за Керис?
– Согласна. Но я понимаю, что тобою движет.
– Да уж. Сдается мне, я растратил половину жизни на напрасное ожидание.
– Любовь никогда не бывает напрасной.
Мерфин удивленно посмотрел на Бесси, помолчал и ответил:
– Ты мудрая женщина.
– В доме никого нет, кроме Лоллы. Все гости разошлись. – Она встала со стула и опустилась на колени перед Мерфином. – Я хочу тебя утешить. Как могу.
Он вгляделся в ее круглое доброе лицо, ощутил шевеление в паху. Он так давно не держал в объятиях теплое женское тело. Но покачал головой.
– Не хочу тебя использовать.
Бесси улыбнулась.
– Я не прошу тебя жениться на мне. Не прошу даже любить. Я только что похоронила отца, а тебя огорчила Керис. Нам обоим нужно человеческое тепло.
– Чтобы притупить боль, как кувшин вина.
Она взяла его за руку и поцеловала ладонь.
– Лучше вина.
Бесси прижала его руку к своей груди, большой и мягкой на ощупь, и Мерфин испустил вздох, поглаживая сосок. Бесси запрокинула голову, а он подался вперед и прильнул к ее губам. Она тихонько застонала. Поцелуй оказался восхитительным, как глоток холодной воды в жаркий день, и Мерфин не мог оторваться.
Потом она отстранилась, тяжело дыша, встала, стянула через голову домотканое платье. Ее обнаженное тело отливало розовым в бликах пламени. Бесси словно вся состояла из округлостей: круглые бедра, круглый живот, круглые груди. Продолжая сидеть, Мерфин положил руки ей на пояс и привлек к себе, поцеловал теплую кожу живота, дотронулся губами до розовых сосков, посмотрел на зардевшееся лицо.
– Пойдем наверх? – негромко спросил он.
– Нет, – прошептала Бесси. – Я не могу так долго ждать.
62
Выборы настоятельницы назначили на следующий день после Рождества. Утром Керис чувствовала себя такой разбитой, что едва поднялась с постели. Когда зазвонил колокол к службе, возник немалый соблазн спрятать голову под одеяло и сказать, что ей нездоровится, но она не могла притворяться, когда вокруг было столько умирающих, и в конце концов превозмогла себя.